Солари, Пьетро Антонио

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пьетро Антонио Солари

Зодчие Пьетро Антонио Солари и Марко Руффо (внизу). Фрагмент миниатюры Лицевого летописного свода (1568—1576 гг.)
Основные сведения
Работы и достижения
Важнейшие постройки

Грановитая палата, Спасская башня

Пьетро Антонио Солари (итал. Pietro Antonio Solari, лат. Petrus Antonius Solarius, также известный как Пётр Фрязин, в летописях Пётр Антонин Фрязин; около 1445 (после 1450?), Милан (?) — до ноября 1493 (май 1493?), Москва) — итальянский архитектор, известный постройкой Грановитой палаты и башен Кремля. О жизни Пьетро Антонио Солари известно очень мало, расходятся даже сведения о годе рождения и дате смерти.





Биография

Пьетро Антонио Солари родился в Кароне в швейцарском кантоне Тичино и работал подмастерьем у отца — архитектора и скульптора Гуинифорте Солари (англ.). В 1476 был нанят строителем миланского собора. Однако ректоры собора не утвердили выбора Пьетро Антонио главным строителем собора после смерти его отца.[1]

Солари построил несколько зданий в Милане. Ему (в соавторстве с отцом) приписываются церкви Святого Петра в Гессате[2], Santa Maria del Carmine, Santa Maria Incoronata и Santa Maria della Pace[3]. Солари также приписываются две работы в области скульптуры: гробница епископа Марко де Капитани в соборе Алессандрии (1484) и скульптура Мадонны в замке Сфорца в Милане (1485). Солари был приглашён приехать в Москву русскими послами греческого происхождения Дмитрием и Мануилом Ралевыми. В 1490 году прибыл в Москву в сопровождении своего ученика Цанантонио, литейщика орудий Джакобо и серебряника Христофора с двумя учениками.[1]

По приезде в Москву Солари обратил на себя всеобщее внимание и пользовался благоволением Ивана III, который оказывал ему особое доверие. Летописи называют его «архитектоном», а не обычными для тех времён терминами «муроль» или «палатных дел мастер». В Милане был найден ныне утерянный документ, на котором была подпись «Пьетро Антонио Соларио, главный архитектор Москвы» (Petrus Antonius de Solario architectus generalis Moscovie). По другим источникам, это личное письмо Солари находится в Ватиканском архиве, и содержит слова «architectus generalis Moscovial».

Солари прожил в Москве недолго и умер в 1493 году, по некоторым источникам, в мае. По другим источникам, дата смерти определяется приблизительно, по тому, что его мать была утверждена в правах наследства после сына 22 ноября 1493 года.

Постройки в Кремле

Над Спасскими воротами висит мемориальная доска (копия, повреждённый оригинал находится в фондах кремлёвского музея[4]) с написью на латыни:

IOANNES VASILII DEI GRATIA MAGNUS DUX VOLODIMERIAE, MOSCOVIAE, NOVOGARDIAE, TFERIAE, PLESCOVIAE, VETICIAE, ONGARIAE, PERMIAE, BUOLGARIAE ET ALIAS TOTIUSQ(UE) RAXIE D(OMI)NUS, A(N)NO 30 IMPERII SUI HAS TURRES CO(N)DERE F(ECIT) ET STATUIT PETRUS ANTONIUS SOLARIUS MEDIOLANENSIS A(N)NO N(ATIVIT) A(TIS) D(OM)INI 1491 K(ALENDIS) M(ARTIIS) I(USSIT)P(ONE-RE)

С внутренней стороны стены надпись на русском языке, сохранившаяся со времён строительства:

В ЛЕТО 6999 ИУЛИА БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ СДЕЛАНА БЫСТ СИА СТРЕЛНИЦА ПОВЕЛЕНИЕМЬ ИОАННА ВАСИЛЬЕВИЧА ГДРА И САМОДРЪЖЦА ВСЕЯ РУСИИ. И ВЕЛИКОГО КНЗЯ ВОЛОДИМЕРЬСКОГО. И МОСКОВСКОГО И НОВОГОРОДСКОГО. И ПСКОВСКОГО. И ТВЕРЬСКОГО. И ЮГОРСКОГО И ВЯТСКОГО. И ПЕРМСКОГО. И БОЛГАРСКОГО. И ИНЫХ ВЪ 30 Е ЛЕТО ГДРЬСТВА ЕГО А ДЕЛАЛЪ ПЕТРЪ АНТОНИЕ ОТ ГРАДА МЕДИОЛАНА

Напишите отзыв о статье "Солари, Пьетро Антонио"

Примечания

  1. 1 2 Дипломатические сношения Москвы с Римом в XV и XVI веках. Русская старина, [books.google.com/books?id=djUFAAAAYAAJ том 115], СПб, 1903. С. 626—627
  2. [www.timeout.com/milan/attractions/venue/7308/san-pietro-in-gessate Описание церкви Святого Петра в Гессате на сайте timeout.com]
  3. [www.artnet.com/library/07/0795/t079587.asp Биография в The Grove Dictionary of Art]
  4. О. А. Белоброва. [web.archive.org/web/20110718101802/www.kremlin.museum.ru/img/uploaded/files/MaterialsInvestigations/part05/v05s04_Belobrova.pdf Латинская надпись на Фроловских Спасских воротах Московского Кремля и её судьба в древнерусской письменности] // ГММК. Материалы и исследования Новые атрибуции. 1987, В. 5. С.51-57

Литература

  • AA.VV., Arte e artisti dei laghi lombardi, Tipografia Editrice Antonio Noseda, Como 1959. — С. 423, 426, 427, 428—432, 435, 438.
  • Давыдов З. С. Звезды на башнях — М.: Советский писатель, 1963.
  • Земцов С. М.. Архитекторы Москвы второй половины XV и первой половины XVI века // Зодчие Москвы. — М.: Московский рабочий, 1981. — С. 59—68. — 302 с.

Отрывок, характеризующий Солари, Пьетро Антонио


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.