Солдатёнков, Козьма Терентьевич

Козьма Терентьевич Солдатёнков
Род деятельности:	книгоиздатель
Место смерти:	Кунцево

Козьма́ Тере́нтьевич Солдатёнков (10 [22] октября 1818, Москва — 19 мая [1 июня] 1901, Кунцево, ныне в черте Москвы) — московский предприниматель, текстильный фабрикант и крупный книгоиздатель. Владелец художественной галереи и старинного нарышкинского имения «Кунцево».

Биография

Козьма Солдатёнков родился в Москве, в старообрядческой купеческой семье. Его дед Егор Васильевич родился в деревне, расположенной близ Павловского Посада, организовал там же в 1874 году небольшое шёлкоткацкое производство, где сам работал на станке вместе с двумя сыновьями Терентием и Константином. Сыновья вскоре переселились в Москву. Дела вели толково и стали владельцами ткацкой фабрики, где трудились около сотни наёмных рабочих, выпускавших шёлковые ткани. Торговали они также бумажной пряжей и хлопком.

К. Т. Солдатёнков систематического образования не получил, но отличался незаурядным природным умом.

В 1852 году после смерти старшего брата Ивана Терентьевича стал управлять семейным предприятием, которое впоследствии унаследовал его племянник Василий Иванович Солдатёнков (1847—1910).

Был крупным текстильным фабрикантом; приобрёл широкую известность как покровитель искусства и бескорыстный издатель ряда ценных сочинений. С конца 1840-х годов собирал картины преимущественно русских художников (К. П. Брюллов, А. А. Иванов, В. Г. Перов, П. А. Федотов и других). Помощь в их отборе ему оказывал брат В. П. Боткина искусствовед Николай Петрович Боткин и художник Александр Андреевич Иванов. За богатое и щедрое покровительство искусствам он получил прозвище «Козьма Медичи».

Участвовал в создании крупнейшей в России текстильной фирмы — Товарищества Кренгольмской мануфактуры бумажных изделий в Нарве (1857, член правления), Московского учётного банка (1869, член совета). В 1870 году явился соучредителем и одним из первых акционеров основанного в Санкт-Петербурге Волжско-Камского коммерческого банка. Один из главных организаторов мануфактурных фирм — «Товарищество Гюбнера Альберта» (1871), пайщик Товарищества Никольской мануфактуры «Саввы Морозова сын и Ко» (1873).

Солдатёнков: член Коммерческого суда (1854—1858), член и старшина Московского биржевого комитета (1855—1858); во время Крымской войны — член Комитета для принятия от купечества средств на военные надобности (1855—1856), член Московского отделения Совета торговли и мануфактур, выборный Московского купеческого общества, гласный Московской городской думы (1863—1876), член попечительского совета Художественно-промышленного музея (с 1865), действительный член Общества любителей коммерческих знаний при Академии Коммерческих наук, член совета благотворительного общества при Басманной больнице, член Попечительного комитета женских курсов В. Герье. В 1866 году Солдатёнков основал так называемую Солдатёнковскую богадельню («Богадельня коммерции советника К. Т. Солдатёнкова в память 19 февраля 1861 года») на 100 постоянных жителей Москвы и заезжих «всех сословий и исповеданий, но преимущественно из бывших дворовых людей». Он предоставил для богадельни двухэтажное кирпичное здание (Бывшая 4-я Мещанская, теперь — Мещанская улица, 15) и капитал в 15 тысяч рублей, затем ежегодное дополнительное финансирование, был её пожизненным попечителем. В 1894 году Солдатёнков перевёл 2 400 рублей за гипсы Мюнхенской глиптотеки И. В. Цветаеву, собиравшему тогда коллекцию слепков всемирно известных произведений для создаваемого им Музея изящных искусств.

Скончался 19 мая (1 июня) 1901 и погребён на Рогожском кладбище. В советские годы могила Козьмы Терентьевича Солдатенкова, а также большая усыпальница купцов-старообрядцев Солдатёнковых были уничтожены (участок 4 кладбища).

В 1901 году по завещанию Солдатенкова его библиотека (8 тысяч томов книг и 15 тысяч экземпляров журналов), а также коллекция русской живописи (258 полотен и 17 скульптур) перешла к Румянцевскому музею и как национальное достояние хранилась в отдельной зале с наименованием «Солдатёнковской». После закрытия Румянцевского музея в 1924 году они пополнили фонды Третьяковской галереи и Русского музея. Часть икон из его собрания была завещана Покровскому собору Рогожского кладбища.

В исполнение духовного завещания Солдатёнкова были построены ремесленное училище имени К. Т. Солдатёнкова (1909) (трёхэтажное здание архитектора В. Шервуда на Донской улице, 37) и городская больница для бедных (до 1920 года — Солдатенковская больница).

Издательская деятельность

По инициативе Н. Х. Кетчера, совместно с Н. М. Щепкиным, сыном знаменитого актера, Солдатёнков организовал в 1856 году издательство, открыл книжный магазин (1857).

Солдатёнковым были изданы:

• сочинения Виссариона Белинского
• сочинения Константина Кавелина
• Афанасьев А. Н. Народные русские сказки. — М.: К. Солдатенков и Н. Щепкин, 1855—1863. — Вып. 1—8 (Изд. 2-е, М., 1873. — Кн. I—IV)
• Вебер, Георг. Всеобщая история / Пер. с нем. Н. Г. Чернышевского, Е. Ф. Корша и др. — М., 1886—1893. — 15 тт.
• Вейс, Герман. Внешний быт народов с древнейших времен / Пер. с нем. — М., 1873—1879. — 3 тт.
• Брайс, Джеймс. Американская республика / Пер. с англ. — М., 1889—1890. — 3 тт.
• Гаспари А. История итальянской литературы / Пер. К. Бальмонта — М., 1895—1897 — 2тт.
• Гиббон, Эдуард. История упадка и разрушения Римской империи / Пер. с англ. — М., 1883—1886. — 7 тт.
• Горн Ф. В.. История скандинавской литературы. От древнейших времен до наших дней / Пер. К. Бальмонта — М., 1894. — 496 с.
• Грин, Джон Ричард. История английского народа / Пер. с англ. — 4 тт.
• Дройзен, Иоганн Густав. История эллинизма / Пер. с нем. — 3 тт.
• Зибер, Н. И. Очерки первобытной экономической культуры. — М., 1883.
• Каррьер, Мориц Искусство в связи с общим развитием культуры и идеалы человечества / Пер. Е. Корша. — Москва, 1870—1875. — 5 тт.
• Лотце Г. Микрокосм: Мысли о естественной и бытовой истории человечества. Опыт антропологии / Пер. Е. Корша. — М., 1866, 509 с.
• Мальтус Т. Р. Опыт закона о народонаселении / Пер. Вернер И. А. — М., 1895. — 321 c.
• Момсен, Теодор. Римская история / Пер. с нем. — М., 1885—1887. — 5 тт.
• Тикнор, Джордж. История испанской литературы / Пер. с англ. — М., 1883—1891. — 3 тт.
• Тренделенбург, Адольф. Логические исследования / Пер. с нем. — М., 1868.
• Фрикен, А. фон. Римские катакомбы и памятники первоначального христианского искусства. — М., 1872—1880. — 4 чч.
• Фриман, Эдуард. Историческая география Европы / Пер. с англ. — М., 1892. — 2 тт.
• Шмидт, Карл. История педагогики, изложенная во всемирно-историческом развитии и органической связи с культурной жизнью народов / Пер. с нем. — М., 1877—1888. — Т. 1-4.

и многие другие капитальные произведения, преимущественно по истории.

С 1895 года по инициативе и под редакцией М. П. Щепкина выходила «Библиотека экономистов» (11 выпусков: произведения А. Смита, Д. Рикардо, Дж. Милля, Д. Юма).

Религиозные убеждения

К. Т. Солдатёнков принимал активное участие в жизни московской белокриницкой общины. Финансировал поездку в Лондон старообрядческому епископу Коломенскому Пафнутию (Овчинникову) и устроил его встречи с Н. П. Огарёвым, А. И. Герценом, В. И. Кельсиевым. В один из периодов был склонен к принятию единоверия о чём было сообщено митрополиту Московскому Филарету (Дроздову) председателем единоверческого Никольского прихода на Рогожском кладбище В. А. Сапёлкиным.

В 1862 году приветствовал составленное архиепископом Антонием (Шутовым) и Ксеносом (И. Г. Кабановым) Окружное послание.

В Рогожском посёлке на средства Солдатёнкова была выстроена богадельня.

В 1881 году, когда правительство разрешило поставить временный алтарь в Покровском храме на Рогожском кладбище. Строить его было некогда, и Солдатёнков предложил в качестве временного алтаря свою походную церковь, которую он заказал во Франции. Через два года она была возвращена в дом хозяина.

Московские адреса

Мясницкая, 37

Усадьба, в которой жил К. Т. Солдатёнков включала главный дом (№ 37), западный флигель (№ 33) и восточный флигель (№ 37 стр. 3). В конце XVIII века здесь был «двор купца А. И. Докучаева в приходе церкви Николая Чудотворца на Мясницкой».

После московского пожара 1812 года усадьба была восстановлена в 1819—1821 годах по проекту архитекторов О. И. Бове и А. Г. Григорьева; затем перестроена А. И. Резановым. С 1857 года ей владел Солдатенков. Здесь находилась собранная им огромная библиотека и коллекция картин. Управляющим усадьбы был его сын от гражданского брака с Клемансо Карловной Дебуи (Дюпон) — И. И. Барышев.

В домашней молельне Солдатёнкова были иконы строгановской школы. К числу ценнейших относились подписные иконы XVI века — «Погребение Иоанна Богослова» мастера Никифора Славина и «Неделя шестая о слепом» мастера Истомы Савина. Жемчужиной собрания был «Спас» Андрея Рублева, приобретённый Солдатёнковым в Саввино-Сторожевском монастыре.

Солдатёнковская больница в Москве (ГКБ им. С. П. Боткина)

Согласно завещанию Солдатёнкова, из его капитала выделялись средства для постройки в Москве бесплатной больницы для бедных независимо от сословий и религий. Московское городское управление выделило в 1903 году 10 десятин земли на Ходынском поле. Строительство было начато в 1908 году, а в 1910 году состоялось её официальное открытие. В настоящее время больница носит название Городская клиническая больница имени С. П. Боткина (2-й Боткинский проезд, 5; в 1992 году у здания администрации был установлен памятник Солдатёнкову).

Усадьба Дебуи — Дёминой

В 1862 году купцы Золотаревы продали участок (нынешний адрес — Сверчков пер., 3/2) вместе с садом Козьме Терентьевичу Солдатёнкову, который построил здесь одноэтажный особняк для своей гражданской жены Клемансо Карловны Дебуи (1822—1908).

После смерти Дебуи в 1910 году владелицей дома стала Мария Терентьевна Дёмина. При ней особняк перестроили по проекту архитектора Струкова; в 1967 году появился второй этаж и в особняке до 2003 года разместилось посольство Афганистана.

Кунцево

В Филёвском парке Кунцево находится усадьба, которую в 1865 году Солдатёнков приобрёл у В. Л. Нарышкина. В это время 130 десятин земли располагались в живописном дачном месте. После пожара 1812 года здесь были выстроены главный дом и два симметричных одноэтажных флигеля, сооруженных в ампирных формах и подчеркивавших главную ось комплекса. На протяжении XIX века главный дом перестраивался дважды — в середине века и после покупки его Солдатенковым. Здесь Солдатенков устраивал для своих друзей великолепные праздники, с роскошными обедами, концертами и фейерверками. Здесь, в Кунцево, он открыл детскую школу для местных крестьян.

До 1974 года главный дом был деревянным, однако утратил бельведер. В 1976 году после пожара он был разобран и восстановлен в кирпиче, но первоначальные архитектурные формы сохранялись до августа 2014 года, когда новый пожар вновь уничтожил воссозданный бельведер и кровлю.

Литература

• Белов С. В., Толстяков А. П. Русские издатели конца XIX—начала XX века / Отв. ред. акад. Д. С. Лихачёв. — Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1976. — С. 6 - 35. — 172, [8] с. — (История нашей Родины). — 25 000 экз. (обл.)
• Толстяков А. П. Люди мысли и добра: Русские издатели К. Т. Солдатёнков и Н. П. Поляков / Рецензенты: д-р филол. наук, проф. И. Е. Баренбаум (ЛГИК), канд. пед. наук З. А. Покровская (ГБЛ). — М.: Книга, 1984. — С. 8-110. — 256 с. — (Деятели книги). — 18 000 экз. (в пер.)
• Чумаков В. [www.ogoniok.com/archive/2004/4847/20-61-63/ Точки над Ё] // Огонёк. — 2008. — № 52.
• Чижова И. Б. А кто это такой — Солдатёнков? // Русский Дом. — 2011. — № 5.

Ссылки

• Солдатенков, Кузьма Терентьевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Солдатёнков, Козьма Терентьевич

– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.