Солнечное затмение 28 июля 1851 года

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Солнечное затмение
28 июля 1851 года
Классификация
Сарос

143 (14 из 72)

Гамма

0.7644

Дата

28 июля 1851

Территории

Европа, Канада, Гренландия

Максимальная фаза
Величина

1.0577

Длительность

3 мин. 41 сек.

Ширина тени

296 км.

Территория

Европа

Время

14:33:35 UTC

Координаты

67°57′11″ с. ш. 19°28′24″ з. д. / 67.95306° с. ш. 19.47333° з. д. / 67.95306; -19.47333 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=67.95306&mlon=-19.47333&zoom=14 (O)] (Я)Координаты: 67°57′11″ с. ш. 19°28′24″ з. д. / 67.95306° с. ш. 19.47333° з. д. / 67.95306; -19.47333 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=67.95306&mlon=-19.47333&zoom=14 (O)] (Я)

Прохождение лунной тени
Начало

с 12:19:00 UTC

Полные фазы

с 13:25:39 UTC

Окончание

в 16:47:43 UTC

Длительность

4 ч. 19 мин.

Фотография затмения


Берковский сделал первую в истории человечества фотографию полного солнечного затмения в Кёнигсбергской обсерватории 28 июля 1851 года

Полные солнечные затмения
Предыдущее Следующее
7 августа 1850 11 декабря 1852


Полное солнечное затмение 28 июля 1851 года началось на западном побережье Канады. Далее тень двигалась в северо-восточном направлении, пройдя севернее Гудзонова залива по северным островам Канады и пересекла с запада на восток Гренландию. Максимальную длительность затмение достигло в 200 км севернее Исландии в точке с координатами 67°57′11″ с. ш. 19°28′24″ з. д. и составило 3 минуты 41 секунду, что является большим значением для столь высоких затмений по широте. Задев тенью полной фазы только северо-восточную часть острова Исландии затмение далее вступило на сушу уже в Норвегии. Следующими странами, где можно было наблюдать полное солнечное затмение стали последовательно: Дания, Швеция, Польша (на тот момент Восточная Пруссия, а сейчас большую часть современной Калининградской области), Беларусь, Украина, черноморское побережье России и северокавказские страны: Грузия, Армения и Азербайджан — где можно было наблюдать последние минуты полной фазы данного затмения на Земле. Не исключена возможность присутствия наблюдателей на западном побережье Каспийского моря в Туркменистане.

Во время данного полного солнечного затмения была сделана первая правильно отэкспонированная фотография полного солнечного затмения в истории человечества. Она была получена с использованием технологии дагеротипии в Кёнигсбергской обсерватории (Восточная Пруссия, сейчас Калининград). Автором данной фотографии является Берковский (Berkowski), местный дагеротипист и наблюдатель в Королевской обсерватории. Его имя никогда не было опубликовано. Для съёмки использовался маленький рефрактор (D=61 мм, F=812мм), что был прикреплён к 15,8-см фраунгоферовскому гелиометру у которого было часовое ведение. Сразу после начала полной фазы затмения была начата 84-секундная экспозиция кадра. Что впоследствии и стало первым снимком солнечной короны.[1] Центр полосы затмения проходил в 30 км западнее Кёнигсбергской обсерватории и продолжительность полной фазы составила 2 минуты 55 секунд.



См. также

Напишите отзыв о статье "Солнечное затмение 28 июля 1851 года"

Примечания

  1. [sunearthday.nasa.gov/2006/locations/firstphoto.php Some pictures are worth a thousand words...] (англ.). NASA. Проверено 7 января 2010. [www.webcitation.org/66uruRgef Архивировано из первоисточника 14 апреля 2012].

Ссылки

  • [eclipse.gsfc.nasa.gov/5MCSEmap/1801-1900/1851-07-28.gif NASA chart graphics]
  • [eclipse.gsfc.nasa.gov/SEsearch/SEsearchmap.php?Ecl=18510728 Googlemap]
  • [eclipse.gsfc.nasa.gov/SEsearch/SEdata.php?Ecl=18510728 NASA Besselian elements]
  • [books.google.ru/books?id=IlcsYGLZzMcC&pg=PA128&lpg=PA128&dq=Berkowski,+K%C3%B6nigsberg&source=bl&ots=7duo5AnRMk&sig=hbzlgEB7vEZGIWoHclBEoBJ8wOU&hl=ru&ei=YEEJS--tNZ_smwPf6LC8Cg&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=5&ved=0CCAQ6AEwBA#v=onepage&q=Berkowski%2C%20K%C3%B6nigsberg&f=false Entwicklung der Sonnenforschung]
  • [sunearthday.nasa.gov/2006/locations/firstphoto.php FIRST SUN PHOTO]
  • [adsabs.harvard.edu/abs/2005AcHA...25..128S On the Berkowski daguerreotype (Königsberg, 1851 July 28): the first correctly-exposed photograph of the solar corona]
  • [adsabs.harvard.edu/abs/2003ANS...324...91S On the Berkowski Daguerreotype (Konigsberg, 1851 July 28): The First Correctly Exposed Eclipse Photograph of the Solar Corona]
  • [www.mps.mpg.de/solar-system-school/antalya/peter1.pdf From eclipse drawings to the coronagraph and spectroscopy]
  • [www.astrosurf.com/re/history_astrophotography_timeline.pdf History of Astrophotography Timeline]
  • [xjubier.free.fr/en/site_pages/solar_eclipses/Solar_Corona_Shape_pg01.html Рисунки и фотографии данного затмения]
  • [xjubier.free.fr/en/site_pages/solar_eclipses/xSE_GoogleMapFull.php?Ecl=+18510728&Acc=2&Umb=1&Lmt=1&Mag=0 Интерактивная карта затмения 28 июля 1851 года]
  • [www.eclipse-2008.ru/eclipse/1851.php Полное солнечное затмение 16 (28 по нов. ст.) июля 1851 года в России]

Отрывок, характеризующий Солнечное затмение 28 июля 1851 года


Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.