Соловьёв, Владимир Николаевич (режиссёр)
Поделись знанием:
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
(перенаправлено с «Соловьёв, Владимир Николаевич (режиссер)»)
| Владимир Николаевич Соловьёв | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Профессия: | |
| Гражданство: | |
| Годы активности: |
1912—1941 |
| Награды: |
|} |
Владимир Николаевич Соловьёв (24 декабря 1887, Санкт-Петербург — 8 октября 1941, Ленинград) — русский советский театральный режиссёр и педагог, театровед. Специалист по западно-европейскому театру, в частности итальянскому театру commedia dell’arte.
Содержание
Биография
Семья Соловьёва была связана с театром. Отец — сотрудник монтировочной части театра, мать — помощница костюмерши в балетной труппе[1]. Окончил историко-филологический факультет Петербургского университета. В 1911 году познакомился с В. Э. Мейерхольдом. В 1912 участвовал в деятельности Териокского товарищества актеров, музыкантов, писателей и живописцев. В 1913—1917 годах один из ближайших соратников Всеволода Мейерхольда в Студии на Бородинской и в журнале «Любовь к трем апельсинам»[2]. В 1910-е автор театральных рецензий в журнале «Аполлон».
В 1918—1919 годах работал в Петроградском отделении Театрального отдела (ТЕО) Наркомпроса, а также в культурно-массовых организациях Петроградского ВО и Балтийского флота.
В 1920-х годах стал одним из ведущих театральных режиссёров Ленинграда, ставил спектакли в Театре новой драмы, возглавлял Молодой театр, созданный в основном из его учеников, в 1925—1926 и 1929—1933 годах был режиссёром Академического театра драмы. По утверждению «Театральной энциклопедии» «режиссёрской работе Соловьёва присущи острота сценической формы, мастерство мизансценирования, одновременно Соловьёв большое внимание уделял работе с актерами»[3]. С конца 1920-х годов обратился к жанру оперетты, работал в Малом оперном театре и Ленинградском театре музкомедии. По мнению М. О. Янковского, осуществлённые им постановки оперетт характеризуются «не только высоким уровнем культуры, но и заметным тяготением к созданию реалистического музыкального спектакля»[4]. Кроме того, работал в Российском институте истории искусств, преподавал в Театральном институте и академии Вагановой. Учитель А. И. Райкина.
Скончался в 1941 году в блокадном Ленинграде[5].
Творчество
Постановки в театре
- «Проделки Смеральдины» (итал. сценарий; 1920, Театр нар. комедии)
- «Восстание ангелов» Франса (1922, Театр Новой драмы)
- «Обращение капитана Брасбаунда» Шоу (1923, Большой драматический театр)
- «С утра до полуночи» Кайзера (Молодой театр)
- «Лисица на рассвете» по О. Генри (Молодой театр)
- «Делец» Газенклевера (1928, Академический театр драмы)
- «Тартюф» (1929, Академический театр драмы)
- «Командарм 2» Сельвинского (1930, Академический театр драмы)
- «Робеспьер» Раскольникова (1931, совм. с Н. В. Петровым, Академический театр драмы)
- «Бесприданница» (1933, Красный театр)
- «Фиалка Монмартра» И. Кальмана (1933, Ленинградский театр музкомедии)
- «Летучая мышь» И. Штрауса (1935, Ленинградский театр музкомедии)
- «Сирано де Бержерак» (1941, Ленинградский театр им. Ленинского комсомола)
Статьи
- Соловьев В. Н. Замечания по поводу «Ревизора» в постановке Мейерхольда// «Ревизор» в театре имени Вс. Мейерхольда: Сборник статей А. А. Гвоздева, Э. И. Каплана, Я. А. Назаренко, А. Л. Слонимского, В. Н. Соловьева / Издание подготовлено Е. А. Кухтой и Н. В. Песочинским, отв. ред. Н. А. Таршис. [Переиздание 1927 года.] Спб., 2002. («Библиотека классических трудов РИИИ»)
- Соловьев В. Н. Игра вещей в театре // О театре: Временник Отдела истории и теории театра Государственного института истории искусств: Сборник статей. Л.: Academia, 1926.
- Соловьев В. Н. О технике нового актера // Театральный Октябрь: Сборник 1. Л.; М., 1926.
- Вл. С. [Соловьев В. Н.] Петроградские театры // Мейерхольд в русской театральной критике: 1898—1918 / Сост. и коммент. Н. В. Песочинского, Е. А. Кухты, Н. А. Таршис. М.: Артист. Режиссёр. Театр, 1997.
- Соловьев В. Н. «Маскарад» в Александринском театре // Мейерхольд в русской театральной критике: 1898—1918 / Сост. и коммент. Н. В. Песочинского, Е. А. Кухты, Н. А. Таршис. М.: Артист. Режиссёр. Театр, 1997.
- Соловьев В. Н. Петроградские театры // Мейерхольд в русской театральной критике: 1898—1918 / Сост. и коммент. Н. В. Песочинского, Е. А. Кухты, Н. А. Таршис. М.: Артист. Режиссёр. Театр, 1997.
- Соловьев В. Н. Театральный традиционализм // Мейерхольд в русской театральной критике: 1898—1918 / Сост. и коммент. Н. В. Песочинского, Е. А. Кухты, Н. А. Таршис. М.: Артист. Режиссёр. Театр, 1997.
- Соловьев В. Н. «Смерть Тарелкина» // Мейерхольд в русской театральной критике: 1920—1938 / Сост. и коммент. Т. В. Ланиной. М.: Артист. Режиссёр. Театр, 2000.
- Соловьев В. Н. «Д. Е.» // Мейерхольд в русской театральной критике: 1920—1938 / Сост. и коммент. Т. В. Ланиной. М.: Артист. Режиссёр. Театр, 2000.
- Соловьев В. Н. «Учитель Бубус» у Мейерхольда // Мейерхольд в русской театральной критике: 1920—1938 / Сост. и коммент. Т. В. Ланиной. М.: Артист. Режиссёр. Театр, 2000.
Награды и звания
Напишите отзыв о статье "Соловьёв, Владимир Николаевич (режиссёр)"
Примечания
- ↑ [istoriya-teatra.ru/books/item/f00/s00/z0000015/st096.shtml Театральный календарь. 1987 // Лисицын А. В., Мельникова С. И., Миронова В. М., Трессер С. С. — Ленинград: Искусство, 1986]
- ↑ [ptj.spb.ru/archive/33/historical-novel-33/lyubov-ktrem-apelsinam-vs-mejerxolda/ Статья о журнале «Любовь к трём апельсинам» в «ПТЖ»]
- ↑ [www.niv.ru/doc/theatre/encyclopedia/399.htm «Театральная энциклопедия», М., 2000]
- ↑ [sunny-genre.narod.ru/books/yankovsky_1937/5-4.html Янковский М. Оперетта. Возникновение и развитие жанра на Западе и в СССР, Л.-М., 1937]
- ↑ [ptj.spb.ru/archive/5/in-opposite-perspective-5/vojna-nevojna-noekzamen-budet/ Война — не война, но экзамен будет… // Петербургский театральный журнал, № 5, 1994]
Литература
- Алянский Ю. Театральные легенды. М., 1973
- Как я ставил спектакль / В. Н. Соловьев // Чёрное домино : Комическая опера в 3 д. Музыка Д. Обера. Текст Э. Скриба. Пост. В. Н. Соловьева. Худ. Т. Г. Бруни: [Материалы к постановке 1937 г.] — Л., 1940. — С. 22-24
- Псевдонимы В. Н. Соловьева в журнале «Аполлон» : сборник / Павел Вячеславович Дмитриев // Записки Санкт-Петербургской государственной Театральной библиотеки / Ред. П. В. Дмитриев. — СПб. : Гиперион, 2003. — Вып. 4/5. — С. 93-99
- Учитель и ученик : (В. Н. Соловьев и А. И. Райкин: уроки профессионализма) / Н. В. Рождественская // Театрон : науч. альманах / С.-Петерб. гос. акад. театр. искусства. — СПб. : СПБГАТИ, 2008. — № 2. — С. 88-93
Ссылки
- [www.niv.ru/doc/theatre/encyclopedia/399.htm Статья о Соловьёве в «Театральной энциклопедии»]
Отрывок, характеризующий Соловьёв, Владимир Николаевич (режиссёр)
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
