Соловьёв, Леонид Васильевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Леонид Васильевич Соловьёв
Дата рождения:

6 (19) августа 1906(1906-08-19)

Место рождения:

Триполи,
Османская империя

Дата смерти:

9 апреля 1962(1962-04-09) (55 лет)

Место смерти:

Ленинград

Род деятельности:

прозаик, сценарист

Жанр:

плутовской роман, реализм, публицистика

Язык произведений:

русский

Награды:

В Википедии есть статьи о других людях с такими же именем и фамилией: Соловьёв, Леонид.

Леонид Васильевич Соловьёв (1906—1962) — советский писатель, сценарист, известный как автор дилогии о Ходже Насреддине.





Биография

Начало творчества (1906—1940)

Леонид Соловьёв родился 6 (19) августа 1906 в городе Триполи (Ливан) в семье помощника инспектора северо-сирийских школ Императорского Православного Палестинского общества. В 1909 году семья вернулась в Россию, родители преподавали в школах Самарской губернии. В детстве Леонид очень любил читать, любимыми его авторами были Джек Лондон и Редьярд Киплинг[1].

В 1921 году семья, спасаясь от голода в Поволжье, переселилась в Коканд. В 1922 году юноша закончил школу, проучился два курса механического техникума, некоторое время работал железнодорожным ремонтником, много ездил по Туркестану, собирал и глубоко изучал среднеазиатский фольклор. В Канибадаме женился на Елизавете Беляевой, но вскоре их брак распался. В 1923 году Леонид Соловьёв начал печататься в газете «Туркестанская правда» (с 1924 года — «Правда Востока»). До 1930 года работал специальным корреспондентом этой газеты[2].

В 1927 году рассказ Соловьёва «На Сыр-Дарьинском берегу» получил вторую премию журнала «Мир приключений» (перед этим рассказ отвергли в Ташкенте). Поверив в свой литературный талант, Соловьёв приехал в Москву (1930 год) и поступил на литературно-сценарный факультет Института кинематографии, который закончил в 1932 году. В Москве он женился во второй раз — на Тамаре Седых, брак также оказался неудачным и распался после ареста Соловьёва. Детей от обеих жён у писателя не было. В годы учёбы опубликовал несколько рассказов, в основном в журналах[3].

В 1930 году Л. В. Соловьёв осуществил озорную мистификацию — представил в издательство собственноручно написанные песни о В. И. Ленине, которые выдал за переводы узбекских, таджикских и киргизских народных песен и сказаний. Все они вошли в сборник «Ленин и творчество народов Востока» (1930 год)[4]. Об этой истории рассказывал в своих воспоминаниях и В. С. Виткович[5]. Дополнительный комизм этой затее придавали результаты спешно организованной экспедиции Ташкентского Института языка и литературы, которая в 1933 году подтвердила фольклорный источник песен и даже представила их «оригиналы» на узбекском и таджикском[3][6].

B 1932 году вышла в свет первая книга Л. В. Соловьёва — повесть «Кочевье» — о жизни кочевников в годы революции, а два года спустя — сборник повестей и рассказов «Поход „Победителя“». В 1935 году по сценарию Л. В. Соловьёва был снят фильм «Конец полустанка» (Межрабпомфильм).

«Возмутитель спокойствия» (1940)

Основная статья: Повесть о Ходже Насреддине

В 1940 году Л. В. Соловьёв опубликовал роман «Возмутитель спокойствия», первую книгу наиболее значительного своего произведения — «Повести о Ходже Насреддине». Книга, вышедшая в канун войны в «Роман-газете», сразу получила необыкновенную популярность за незаурядное литературное мастерство, умное, доброе и жизнерадостное остроумие. Её экранизация («Насреддин в Бухаре») состоялась в военном 1943 году, когда фильмы снимались в основном на боевую или патриотическую тематику. Книга многократно переиздавалась, причём одно переиздание произошло даже после ареста автора по политической статье (1946). Переведена и опубликована на французском, голландском, датском, иврите и других языках[7].

В соавторстве с В. С. Витковичем им написаны сценарии кинофильмов «Насреддин в Бухаре» (1943) и «Похождения Насреддина» (1946).

Во время Великой Отечественной войны Соловьёв был военным корреспондентом газеты «Красный флот» на Чёрном море. Фронтовые рассказы и очерки писателя вошли в сборники «Большой экзамен» (1943) и «Севастопольский камень» (1944). По повести «Иван Никулин — русский матрос» (1943) им был создан киносценарий одноимённого кинофильма (1944).

Арест и заключение (1946—1954)

В сентябре 1946 года Соловьёва арестовали по обвинению в «подготовке террористического акта» и десять месяцев держали в предварительном заключении. В качестве основания для ареста следствие предъявило показания ранее арестованной в 1944 году «антисоветской группы писателей» — С. А. Бондарина, Л. Н. Улина и А. Г. Гехта, которые признали наличие у знакомого им Л. В. Соловьёва «террористических настроений» против Сталина. В деле содержатся примеры антисоветских высказываний писателя: колхозы себя не оправдали, литература деградирует, произошёл застой творческой мысли[8].

Приговор Особого совещания МВД от 9 июня 1947 года гласил: «За антисоветскую агитацию и террористические высказывания заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на десять лет». Позднее Юрий Нагибин вспоминал об этом времени: «Огромный, добрый, наивный, вечно воодушевлённый Леонид Соловьёв угодил в лагерь…»[9].

Отправили писателя в Дубровлаг (Мордовия), где в виде исключения ему разрешили в свободное от работы время заниматься литературным творчеством. Родителям и сестре Зинаиде он писал в мае 1948 года, что присылать ему ничего не надо, кроме бумаги: «Я должен быть дервишем — ничего лишнего… Вот куда, оказывается, надо мне спасаться, чтобы хорошо работать — в лагерь!.. Никаких соблазнов, и жизнь, располагающая к мудрости. Сам иногда улыбаюсь этому»[10]. Повесть «Очарованный принц», вторая часть «Повести о Ходже Насреддине», была написана в лагере, на основе сценария к фильму «Похождения Насреддина», и закончена к концу 1950 года. «Очарованный принц» сильно отличается от первой книги, он написан в ином — философском, сдержанно-грустном стиле.

После смерти Сталина (1953 год) родственники через влиятельного писателя и депутата А. А. Фадеева ходатайствовали о смягчении участи Соловьёва. Вышел он на свободу по амнистии в июне 1954 года, проведя в лагерях восемь лет. Юрий Олеша в своём дневнике вспоминал о встрече с Соловьёвым[11]:

Встретил вернувшегося из ссылки Леонида Соловьёва («Возмутитель спокойствия»). Высокий, старый, потерял зубы. Узнал меня сразу, безоговорочно. Прилично одет. Это, говорит, купил ему человек, который ему обязан. Повёл в универмаг и купил. О жизни там говорит, что ему не было плохо — не потому, что он был поставлен в какие-нибудь особые условия, а потому, что внутри, как он говорит, он не был в ссылке. «Я принял это как возмездие за преступление, которое я совершил против одной женщины» — моей первой, как он выразился, «настоящей», жены. «Теперь я верю, я что-то получу».

«Преступление против женщины», о котором говорил Соловьёв, он сам затронул в своих показаниях на следствии 1946 года: «Я разошёлся с женой из-за своего пьянства и измен, и остался один. Я очень любил жену, и разрыв с ней был для меня катастрофой»[12].

Последние годы (1954—1962)

Поселился он в Ленинграде. В 1955 году Соловьёв в третий раз женился, его супругой стала ленинградская учительница Мария Кудымовская. Друзья помогли ему опубликовать в «Лениздате» всю дилогию «Повесть о Ходже Насреддине» (обе книги, 1956 год). Книга имела огромный успех. На «Ленфильме» писатель подрабатывал написанием и доработкой сценариев[13].

Место, занимаемое Соловьёвым в русской литературе, он обеспечил себе, написав книгу о полулегендарном народном мудреце, жившем в XIII столетии; основу этой книги и составляют около 300 забавных происшествий из жизни Ходжи Насреддина, дошедших до нашего времени. Образ Насреддина в книге Соловьёва сохранил традиционную смесь плутовства и благородства, направленного на защиту угнетённых, мудрости и любви к приключениям; причём во второй части книги сильно ослаблена фантастически-развлекательная сторона. В свободно обработанных автором эпизодах из жизни Насреддина сохранён стиль, присущий восточной литературе с её образностью и эффектной выразительностью[14].

Продолжая работать в области кинематографии, Соловьёв написал, в частности, сценарий кинофильма «Шинель» (1959) по одноименной повести Н. В. Гоголя. В 1961 году впервые появились в печати части нового произведения Л. В. Соловьёва «Книга юности» (отдельным изданием вышли посмертно, в 1963 году, под названием «Из „Книги юности“»).

Писатель скончался 9 апреля 1962 года в Ленинграде. Похоронен на Красненьком кладбище, дорожка «Нарвская».

К столетнему юбилею писателя (2006 год) был снят документальный фильм «Возмутитель спокойствия. Леонид Соловьёв» (сценарист Б. Т. Добродеев, режиссёр И. И. Твердовский)[15].

Награды

Творчество

Киносценарии

Напишите отзыв о статье "Соловьёв, Леонид Васильевич"

Литература

Ссылки

Примечания

  1. ↑ Соколова Т., 2015, с. 271.
  2. ↑ Соколова Т., 2015, с. 271—273.
  3. ↑ 1 2 Соколова Т., 2015, с. 273—274.
  4. ↑ Калмановский Е. С., 1990.
  5. ↑ Виткович В. С. Круги жизни. — М.: Молодая гвардия, 1983.
  6. ↑ Одна из песен, якобы записанная в Ферганской области, содержала строки:

        Обратил Аллах на землю заплаканные глаза
        И в глухом углу он увидел мальчика…
        Вот он, кому имя Ленин,
        Кто призван освободить землю…
        И в уста его он вложил огненный язык,
        И дал Ленину возможность, как огненной змее,
        Поражать этим языком своих врагов…
        И сделал так, чтобы убили брата Ленина — Искандера,
        Не выдержавшего гнева и объявившего газават.
     

  7. ↑ Очарованный принц, 2015, с. 268.
  8. ↑ Дело Леонида Соловьёва, 2015, с. 279—280.
  9. ↑ Юрий Нагибин. [m.litfile.net/read/233179/219000-220000?page=9 Время жить] М.: Современник, 1987.
  10. ↑ Соколова Т., 2015, с. 275—276.
  11. ↑ Юрий Олеша [magazines.russ.ru/znamia/1998/7/olesha.html Литературные дневники] // Знамя. — 1998. — № 7.
  12. ↑ Дело Леонида Соловьёва, 2015, с. 281—282.
  13. ↑ Соколова Т., 2015, с. 277.
  14. ↑ Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8. — С. 396.</span>
  15. ↑ [www.kultura-portal.ru/tree_new/cultpaper/article.jsp?number=665&rubric_id=1002057 Обреченный принц]. Проверено 27 января 2015.

    16. </ol>


Отрывок, характеризующий Соловьёв, Леонид Васильевич

Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Соловьёв,_Леонид_Васильевич&oldid=80981402»