Солтыс

Солтыс (также шультгейс или солтис, от лат. Scultetus, sculteus через нем. Schultheiß, Schultheiss, Schulz) — в Германском королевстве должностное лицо, назначаемое королём, для наблюдения за исполнением представителями той или иной общины своих обязанностей перед королём; уполномоченный графа, который действовал в границах сотни. С 12 века появились должности сельского шультгайса (шульца) — должностного лица назначенного сеньором, судьи сельского суда; и городского шультгайса в городах, которые находились под юрисдикцией феодалов. На русских землях от 14 века шультгайсу соответствовала должность солтыса в селах, основанных на немецком праве.

Задачами солтыса были управление своим селом и сбор налогов для короля. Должность солтыса может быть сравнена с должностью мэра города или председателя сельсовета. В настоящее время должность «Солтыс» сохранилась в Польше, где солтыс является главой низшей, не имеющей юридического лица, территориальной единицы солецства — вспомогательного подразделения гмины.

На Украине

Название «солтыс» использовалось для обозначения должностного лица в деревне на землях Западной Украины под властью Польши, назначенного феодалом для сбора оброка и осуществления судебных обязанностей. На территории современной Украины известны с XIV века, в Закарпатье — с XVI века. Должность просуществовала до XIX века.

В 1933—1939 годах

Выборная должность с тем же названием существовала в сёлах Западной Украины также в 1933—1939 годах. Солтысы избирались общественным советом, утверждались уездным старостой и выполняли распорядительные функции.

См. также

• Сельский староста
• Староста (Польша)

Литература

• Войтович Л. В., Козак Н. Б., Овсінський Ю. В., Чорний М.І. Medium aevum; Середні віки. Л.: «Тріада Плюс», 2010. — с. 456.
• Солтыство // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Солтыс

Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.