Сольна
| ||
| Страна | ||
|---|---|---|
| Входит в | ||
| Официальные языки | ||
| Население ((2012-12-31)) |
71 293 | |
| Национальный состав | ||
| Площадь |
19 км² | |
|
| ||
| Почтовые индексы |
169 02 - 171 99 | |
Сольна (швед. Solna) — коммуна в Швеции, ныне часть Стокгольма.
Содержание
География
Коммуна Сольна находится на востоке Швеции, в составе лена Стокгольм. Она граничит с коммунами Сундбюберг, Соллентуна и Дандерюд. Ныне это — один из районов города Стокгольм. Ранее Сольна входила в состав исторической провинции Уппланд. На территории Сольны лежат озёра Бруннсвикен и Эдсвикен. Из достопримечательностей следует отметить дворцы Ульриксдаль и Карлберг, а также парковую зону Хагапаркен. Здесь также находится главная футбольная арена Швеции — стадион Friends Arena.
Экономика
Район Сольна является индустриально развитым. Здесь работают медицинский Каролинский институт, предприятия Siemens и Scandinavian Airlines System, фирмы BMW и Lidl, а также ряд крупных шведских производителей (ICA, Billerud, Axfood, обе крупнейшие шведские строительные фирмы Skanska и NCC AB). В Сольне находится один из кампусов Стокгольмского университета (для иностранных студентов).
Спорт
Известнейший спортивный клуб в Сольне AIK Solna. 1 июля 1912 года в Сольне футбольная команда Германии одержала свою крупнейшую победу над футбольной сборной России — со счётом 16:0.
Города-партнёры
-
Бербанк, США -
Гладсаксе, Дания -
Пирккала, Финляндия -
Ши, Норвегия -
Валмиера, Латвия -
Каламария, Греция -
Варшава-Бемово, Польша
Галерея
| ||||||||||
Напишите отзыв о статье "Сольна"
Отрывок, характеризующий Сольна
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
