Соль земли (телесериал)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Соль земли (фильм)»)
Перейти к: навигация, поиск
Соль земли
Режиссёр

Искандер Хамраев

Автор
сценария

Георгий Марков
Эдуард Шим

В главных
ролях

Кирилл Лавров,
Наталья Фатеева,
Михаил Глузский,
Геннадий Егоров

Оператор

Александр Чечулин

Композитор

Марат Камилов

Кинокомпания

Ленфильм

Страна

СССР СССР

Год

1978

К:Фильмы 1978 года

Со́ль земли́ — семисерийный телевизионный художественный фильм, снятый в 1978 году по заказу Гостелерадио на киностудии Ленфильм режиссёром Искандером Хамраевым по одноимённому роману Георгия Маркова[1].





Краткий сюжет

Действие происходит в Западной Сибири в конце сороковых годов двадцатого века. В фильме прослеживается судьба крестьянской семьи Строговых (продолжение фильма «Строговы»). Основной фигурой фильма является Максим Матвеевич Строгов (Кирилл Лавров). Недавний фронтовик, командир полка, он принимает на «гражданке» сложный участок – становится партийным работником. Принципиален, твёрд и решителен Максим Строгов, когда дело касается вопросов важных, государственных, народных. Он больше слушает, чем говорит, всматривается в самую сердцевину человека, стараясь его понять правильно, отсеять наносное и лишнее. Он верит в большое будущее своего края, стоит за бережное отношение к лесным богатствам, к тайге, которая далеко не бесконечна, не беспредельна, если относиться к ней расточительно, не по-хозяйски. В своих поступках Максим Строгов руководствуется высшими интересами, а не личным престижем. Когда надо он и родному брату Артёму Строгову (Пётр Чернов) может сделать замечание, несмотря что тот является секретарём Притаёжного райкома партии. С первых же минут вызывает симпатию охотник Лисицын (Михаил Глузский). Он человечен, правдив, добр и работящ. Для Лисицина родные места – часть державы. Когда надо дать отпор людям равнодушным, чиновникам по натуре, для которых и кедровик вырубить ничего не стоит, и на месте тайги голое место оставить, он, что называется, за словом в карман не лезет. Смотришь на Лисицина, на его дочь Ульяну (Елена Глебова), на учителя Алексея Краюхина (Геннадий Егоров), на лесное жилище, затерявшееся среди необыкновенных природных красот, смотришь на всё это, не отрываясь, и думаешь: вот они труженики, простые хорошие люди, соль земли нашей[2][3].

Семь серий фильма вместили почти всё «население» романа. Здесь и Марина Строгова (Наталья Фатеева), сестра Максима и Артёма, и купеческий сын Станислав (Николай Муравьёв), алчный собственник, коварный и хитрый приспособленец, ищущий в болоте сундук с золотом и драгоценностями, которые когда-то спрятал его отец. Здесь и дед Марей Гордеевич (Иван Переверзев), старый каторжанин, по-сибирски сильный, сдержанный и немногословный. Фильм оживил для нас литературных героев одного из ярких и любимых советских писателей Георгия Маркова[2].

В ролях

Съёмочная группа

Технические данные

  • Язык: Русский
  • Цвет: Цветной
  • Звук: Моно
  • Серий: 7

Напишите отзыв о статье "Соль земли (телесериал)"

Примечания

  1. [mkrf.ru/registr/detail.php?ID=110186000&ganr=&strana=&year_from=72&year_to=72&kateg=&color=&nud=&firm_z=&keywords=&q=%F1%EE%EB%FC+%E7%E5%EC%EB%E8&captcha=1/ «Соль земли» Государственный регистр фильмов. Министерство Культуры Российской Федерации]
  2. 1 2 Юрий Грибов Соль земли нашей // Известия : газета. — 31.08.1979. — С. 6.
  3. [www.ivi.ru/watch/sol_zemli/ «Соль земли» Онлайн - кинотеатр ivi.ru]

Отрывок, характеризующий Соль земли (телесериал)

– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.