Сомервилл, Джеймс

Джеймс Фаунс Сомервилл
англ. James Fownes Somerville
Место рождения	Вейбридж, графство Суррей, Великобритания
Место смерти	Диндер-хаус, графство Сомерсет, Великобритания
Принадлежность	Королевский военно-морской флот Великобритании
Род войск	флот
Годы службы	1897—1945
Звание	адмирал флота
Командовал	Соединение H Британский Восточный флот
Сражения/войны	Операция «Катапульта»
Награды и премии
В отставке	1945

Сэр Джеймс Фаунс Сомервилл (англ. James Fownes Somerville; 17 июля 1882 — 19 марта 1949) — один из самых знаменитых британских адмиралов Второй мировой войны.

Джеймс Сомервилл родился в 1882 году в Вейбридже (графство Суррей). 15 января 1897 года он поступил кадетом в Королевский флот, а 15 марта 1904 года получил звание лейтенанта. Сомервилл стал ведущим специалистом флота в области радиосвязи. Во время Первой мировой войны он участвовал в Дарданелльской операции и был награждён орденом «За выдающиеся заслуги».

После войны Сомервилл остался на службе, 31 декабря 1921 года получил звание кэптена и стал командовать линкором «Бенбоу». С 1925 по 1927 год Сомервилл служил начальником Отдела связи Адмиралтейства, в 1927 году стал флаг-капитаном адмирала Джона Келли, а с 1929 по 1931 годы был инструктором по военно-морскому делу в Имперском колледже обороны. В 1932 году он получил звание коммодора и стал начальником Флотских казарм в Портсмуте. 12 октября 1933 года получил звание контр-адмирала, с 1934 года возглавил Кадровую службу Адмиралтейства.

С 1936 по 1938 год Сомервилл командовал флотилией эсминцев Средиземноморского флота и в годы гражданской войны в Испании помогал прикрывать Мальорку от республиканцев. В 1938—1939 годах он был главнокомандующим Ост-Индской станции, а в 1939 году был вынужден уйти в отставку (у него ошибочно диагностировали туберкулёз).

После начала Второй мировой войны Сомервилл был вновь призван на службу, и стал работать в Отделе радаров. В мае 1940 года Сомервилл под командованием адмирала Бертрама Рамсея помогал организовывать дюнкеркскую эвакуацию.

После того, как было сформировано базирующееся в Гибралтаре Соединение H, Сомервилл получил под командование его флагман — линейный крейсер «Худ». После того, как 22 июня 1940 года маршал Петен подписал перемирие с Германией, Черчилль отдал приказ об уничтожении основной части французского флота. Несмотря на то, что внутренне Сомервилл считал этот приказ ошибочным, он его выполнил, и 3 июля 1940 года расстрелял французский флот в Мерс-эль-Кебире. В качестве главы Соединения H 9 февраля 1941 года Сомервилл организовал рейд на Геную, а 26 мая 1941 года сыграл важную роль в потоплении германского линкора «Бисмарк». Ему неоднократно приходилось организовывать прикрытие важных военных конвоев, шедших на Мальту и в Египет. За свои заслуги в деле командования Соединением H Сомервилл произведен в 1941 году в рыцари Ордена Британской империи (стал рыцарем большого креста в 1946 года).

В марте 1942 года Сомервилл был назначен главнокомандующим Восточным флотом. После падения Сингапура флот базировался в Тринкомали, однако Сомервилл был неудовлетворён тем, какую безопасность эта база могла обеспечить флоту, и приказал создать секретную базу для флота на атолле Адду в южной части Мальдивских островов. После занятия японцами Андаманских островов флот был переведён на Адду и в гавань Килинди возле Момбасы (Кения). Японский рейд в Индийский океан, совершённый в апреле 1942 года, продемонстрировал правильность действий Сомервилла. В 1944 году, после получения подкреплений, Сомервилл смог перейти в наступление и организовал ряд авианосных атак на оккупированную японцами Голландскую Ост-Индию.

Летом 1944 года Сомервилла на должности командующего Восточным флотом сменил адмирал Брюс Фрэзер. Два месяца спустя Сомервилл возглавил Делегацию Британского Адмиралтейства в Вашингтоне, оставаясь на этой должности до декабря 1945 года. 8 мая 1945 года он получил звание Адмирала флота.

После войны Соммервил вышел в отставку. В августе 1946 года он стал лордом-наместником Сомерсета, и жил в семейном поместье в Диндер-хаус, где и скончался в 1949 году.

Отрывок, характеризующий Сомервилл, Джеймс

– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.