Сомнамбулический поиск неведомого Кадата

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сомнамбулический поиск неведомого Кадата
The Dream-Quest of Unknown Kadath

Обложка сборника с первым изданием повести
Жанр:

Фэнтези, литература ужасов

Автор:

Лавкрафт, Говард Филлипс

Язык оригинала:

английский

Дата написания:

22.01.1927

Дата первой публикации:

1943

Текст произведения в Викитеке

«Сомнамбулический поиск неведомого Кадата» (англ. The Dream-Quest of Unknown Kadath, также иногда переводится как «Призрачный поиск неведомого Кадата») — повесть американского писателя ужасов и фантастики Говарда Лавкрафта. Самое значимое и объёмное произведение условного цикла Снов.





Герои

Рэндольф Картер[~ 1] — герой, очень мечтательный и отстранённый человек, способный во сне попадать в далёкие и удивительные места. Встречается и в других сновидческих произведениях автора, является не автобиографическим персонажем, как это часто бывает у Лавкрафта, а собирательным образом, отображающий различные философские и эстетические взгляды писателя[1].

Атал — старый мудрец из страны Ултар, который помог Картеру найти Кадат. Персонаж с таким именем также встречается в «Кошках Ултара» (1920) и «Иных богах» (1921)[2].

Ричард Пикман — безумный художник, изображавший на своих картинах упырей и ставший впоследствии одним из них. Встречается также в рассказе «Модель для Пикмана» (1926).

Куранес — герой рассказа «Селефаис», знакомый Картера в мире яви, ставший после смерти в реальном мире царём Селефаиса[3].

Ньярлатотеп (Ньярлатхотеп) — воплощение хаоса, посланник богов, он пытается обмануть героя и не дать ему найти город из его сна.

Сюжет

Закатный город

Весь в золоте, дивный город сиял в лучах закатного солнца, освещавшего стены, храмы, колоннады и арочные мосты, сложенные из мрамора с прожилками, фонтаны с радужными струями посреди серебряных бассейнов на просторных площадях и в благоуханных садах; широкие улицы, тянущиеся между хрупкими деревьями, мраморными вазами с цветами и статуями из слоновой кости, что выстроились сверкающими рядами; а вверх по крутым северным склонам карабкались уступами вереницы черепичных крыш и старинные остроконечные фронтоны — вдоль узких, мощенных мшистой брусчаткой переулков.

перевод О. Алякринского

Рэндольф Картер каждую ночь странствовал по миру снов, став бывалым путником сновидческих троп, и вот однажды ему приснился чудесный город, озарённый закатным солнцем. Желая раскрыть тайну этого города, он молился богам своих снов, восседающим на неведомом Кадате, но после первой же молитвы он вообще перестал видеть этот город — словно увидел он его в нарушение некоего тайного замысла.

Тогда Картер принял решение — найти неведомый Кадат, войти под его своды и там молить богов о чуде. Несмотря на предостережения, исходящие от жрецов, в чей пещерный храм он попадал всякий раз, войдя в сон, Картер отправляется на поиски малейшего указания на то, где может находиться этот неведомый Кадат.

Пройдя через Врата Глубокого Сна, Картер попадает в зачарованный лес, населенный маленькими диковинными существами — зугами. Картер узнал от одного старого зуга, что в стране Ултар, за рекой Скай, могли остаться люди, которые видели богов. Узнав об этом, Рэндольф Картер отправляется в Ултар, чьи законы запрещают убивать кошек, и там спрашивает совета у старого и мудрого жреца Атала. Однако Атал рекомендует Картеру отказаться от своей безумной затеи и не гневить богов понапрасну. Получив такой ответ, Рэндольф опоил старого жреца, и тот рассказал ему об огромном и необычном лике, выбитом на склоне горы Нгранек, намекнув, что на нём изображены характерные черты лиц богов. Картер нашел это весьма полезным, так как боги часто оставляли потомков среди людей, и тот народ, чьи черты наиболее похожи на черты этого лика, должен жить где-то неподалеку от Кадата.

Картер отправился в крупный порт Дайлат-Лин, чтобы там найти попутный корабль. Тем временем в город приплыла странная и страшная чёрная галера, чей экипаж никто никогда не видел, а уродливые большеротые купцы, прибывшие на ней, продав свои рубины, покупали золото и рабов. В таверне один из купцов с этого корабля намекнул Картеру, что знает кое-что о предмете его поисков. Но когда Картер выпил вина, предложенного купцом, перед его глазами все помутилось и он потерял сознание.

Придя в себя на борту чёрной галеры, Картер мог лишь бессильно наблюдать, как она проносится мимо разных земель, о которых раньше лишь слышал, не останавливаясь ни в одной из них. Тем временем, галера достигла краёв мира земных снов, и унеслась в космическое пространство, взяв курс на Луну. В конце концов галера пристала в лунной гавани, у чудовищного города, населенного уродливыми тварями, напоминавшими безглазых жаб с непрестанно вибрирующими короткими розовыми щупальцами на конце тупой морды. Несколько дней Картер провёл в темнице, ожидая встречи с ползучим хаосом Ньярлатотепом. Однако, когда твари уже вели его, чтобы передать своему хозяину, на них напали и разорвали кошки, которые часто по ночам запрыгивали на обратную сторону Луны. Помня о хорошем отношении Картера к кошкам, кошачьи вожаки предложили провести его своими тропами в любую точку мира, и он выбрал порт Дайлат-Лин.

Вернувшись на Землю, Рэндольф Картер нашёл другой корабль, капитан которого был родом из тех мест, где возвышается гора Нгранек. Попав на остров, Картер с великим трудом смог подняться до той неприступной скалы, на которой был высечен лик богов. Картер узнал те черты — он часто встречал людей с такими лицами в тавернах великого города Селефаиса, они прибывали на чёрных кораблях с севера для торговли. Значит, на их родине и находится цель его поисков — неведомый Кадат.

Когда Картер в последний раз заночевал на склоне той горы, чтобы утром отправиться в обратный путь, его схватили и понесли вглубь пещерных лабиринтов легендарные ночные призраки[~ 2]). Спускаясь всё ниже и ниже, они в итоге оставили Картера в Пноте, долине, куда упыри сбрасывают объедки своих пиршеств. Это придало ему надежду — ведь раньше он знал одного художника, который подружился с упырями и научил Картера понимать простейшие фразы их языка. Благодаря этому знанию он добрался до обители упырей и найти того художника, Ричарда Пикмана, и узнал, что тот стал важным упырем. Пикман с радостью встретил его, но узнав, что Рэндольф собирается вернуться в зачарованный лес (так как он и так уже находился недалеко от явного мира), обеспокоился. Чтобы добраться туда, следовало преодолеть множество опасных мест, включая царство великанов гугов. В конце концов, после долгих уговоров, Пикман согласился провести Картера в пределы царства гугов. Притворившись упырём, Рэндольф проник вместе с остальными за великую стену, и, пройдя через царство гугов, проник в зачарованный лес.

Картер после отдыха отправился по дороге, ведущей в Селефаис, и после долгого пути по суше и морю добрался до него. Поговорив с вожаков местных котов, он узнал что то, что он ищет, скорее всего находится близ Инкуанока, в чьих городах нельзя встретить ни одной кошки. Также в Селефаисе он встретился с царём Куранесом, который посоветовал ему прекратить поиск закатного города, так как сам он нашёл город из своих грёз, Селефаис, и стал его владыкой, но сейчас тоскует по родной Англии из детских воспоминаний.

Не послушавшись Куранеса, Картер договорился о месте на одном из кораблей и отправился в далёкий, выстроенный из оникса Инкуанок. Там, во время посещения легендарной таинственной каменоломни, огромные глыбы из которой были использованы неизвестно где, он попадает в плен к ещё одному широкоротому торговцу. Тот приводит его в храм, где Картер встречается с ужасным жрецом в жёлтой шелковой маске. В ужасе убежав оттуда, Картер видит в руинах заброшенного города экипаж чёрной галеры, мучающий тех самых упырей, что вышли вместе с ним в зачарованный лес. Пробравшись чуть далее, ко входу в подземный мир, он снова попал в лапы ночных призраков, но упыри ещё раньше сказали ему пароли, на которые призраки отзывались. Когда ночные призраки снова принесли его в подземный мир, Картер рассказал упырям о судьбе их собратьев, и те, собрав свои силы и призвав больше ночных призраков, отправились к руинам и вызволили пленников. Спасённые упыри рассказали о небольшом острове, на котором находится гарнизон лунных тварей. После этого упыри приняли решение отправится туда и перебить всех обитателей острова, что и было сделано.

Окончание повести

И далеко-далеко, за вратами Глубокого Сна, за зачарованным лесом и садами, за Серенарианским морем и за сумеречными просторами Инкуанока, ползучий хаос Ньярлатотеп задумчиво вошел в ониксовый замок на вершине неведомого Кадата в холодной пустыне и принялся надменно упрекать добрых земных богов, чье упоительное веселье в чудесном закатном городе он так грубо прервал.

перевод О. Алякринского

После отражения атаки ещё одной чёрной галеры, упыри в знак благодарности выделили Картеру почётный эскорт из упырей и ночных призраков, который должен был перенести его через плато Ленг и сопровождать в самом Кадате. Этот план сработал, и Рэндольф Картер, смертный сновидец, оказался там, где не ступала нога человека. В исполинском ониксовом замке на вершине Кадата был освещён лишь один зал, куда и направился Картер. Там его встретил сам Ньярлатотеп, и рассказал, что город, освещённый закатным солнцем, есть ни что иное, как сумма того, что Картер видел и любил в юности. И настолько прекрасен он оказался, что боги земных снов покинули ониксовый замок, чтобы поселиться в том городе. И лишь потому Картеру будет позволено попасть туда, что только в его власти уговорить богов вернуться в ониксовый замок неведомого Кадата.

Ньярлатотеп объяснил Картеру, что он должен сделать, чтобы попасть в этот город. Но, как оказалось, слова его были обманом, и вместо закатного города Картер устремился в ту лишённую измерений бездну, где во мраке обитает безумный султан демонов Азатот. Однако, та память, что создала город его снов, те мечты, что наполнили его сиянием заката, позволили сновидцу спастись, и достичь этого чудесного города. После чего Рэндольф Картер вернулся в явный мир, пробудившись в своей спальне в Бостоне, понимая, что это и есть тот чудесный город.

Источники вдохновения

Течением своего извилистого сюжета повесть Лавкрафта напоминает не только некоторые работы Дансени, но и «Ватек» Уильяма Бекфорда (англ. Vathek, 1786). Некоторые исследователи, например, Уилл Мюррей (англ.)русск. и Дэвид Шульц[4], считают, что основой для неё в творчестве самого Лавкрафта послужили наброски ненаписанного романа «Азатот (англ.)русск.» (англ. Azathoth, 1922), однако основная идея в этих произведениях всё же значительного отличается. Если в «Азатоте» герой желает уйти в мир фантазий из своей скучной реальности, то в «Сомнамбулическом поиске…» Картер в итоге находит реальный мир значительно более интересным, чем до своих сновидческих странствий[5].

В то время, как влияние творчества Дансени на произведения из цикла Снов признаётся большинством исследователей, Роберт Прайс утверждает, что на боевые сцены в этой повести очевидно повлияли шесть вышедших к 1927 году романов из Марсианского (Барсумского) цикла Эдгара Райса Берроуза[6]. Однако следует заметить, что между Джоном Картером, отважным воином и спасателем принцесс, и Рэндольфом Картером, меланхоличным, тихим и созерцательным героем, который в схватке с врагами может рассчитывать лишь на помощь друзей, слишком мало общего[7]. Ещё Прайс видит параллели между «Сомнамбулическим поиском…» и «Удивительным Волшебником из Страны Оз» Лаймена Фрэнка Баума. Как Дороти преодолевает многочисленные препятствия на пути к Изумрудному городу, так и Картер пытается добраться до закатного города, а в финале обоих произведений главный герой понимает, что объект его/её поисков — это на самом деле воображаемая и идеализированная версия родного дома, куда сразу же и возвращается[6].

Также в повести можно проследить влияние романа «Мраморный фавн (англ.)русск.» (англ. The Marble Faun, 1860) и рассказа «Большое каменное лицо (англ.)русск.» (англ. The Great Stone Face, 1858) Натаниэля Готорна[8].

История написания и публикаций

Лавкрафт написал эту повесть в период своей возросшей творческой активности, наступивший после его возвращения из Нью-Йорка в Провиденс в 1926 году. Начал работу над новым сновидческим произведением он примерно в ноябре 1926[9], в декабре писал Августу Дерлету, что находится уже на 72-й странице[10], а закончил его 22 января 1927 года[5]. Ещё в процессе написания этой повести Лавкрафт относился к ней скептически, он не был уверен, что не уничтожит её, и тем более сомневался, что опубликует. Зато он рассматривал работу над объёмным «Сомнамбулическим поиском…» как полезную практику перед написанием в дальнейшем более удачных произведений в крупной форме[11]. Эта повесть объёмом почти в 43 тысячи слов, то есть уже будучи размером с небольшой роман, стала самым длинным из написанных Лавкрафтом произведений на тот момент[9].

Повесть по сути так и осталась черновиком романа, Лавкрафт не захотел её заканчивать и не давал никому из друзей её перепечатать. Лишь Роберт Барлоу[~ 3] позже выпросил у него этот текст и перепечатал половину, однако Лавкрафт ничего с этим фрагментом не делал, так никому при жизни не продав для публикации[5]. Но благодаря Барлоу текст повести сохранился, он позже передал её Дерлету[9]. Тот уже в 1943 опубликовал «Сомнамбулический поиск…» в составе сборника «Beyond the Wall of Sleep», совокупный тираж которого составил 1 217 экземпляров[13]. Позже Джоши откорректировал текст повести, в его редакции она вышла в сборнике «At the Mountains of Madness and Other Novels» в 1985 году.

На русском языке повесть впервые появилась в 1992 году, в одном издании с «Тарнсменом Гора» Нормана. Перевод, озаглавленный «Зов Кадафа неведомого», сделал С. Степанов, а внутренние иллюстрации для книги создали А. Бандурин и К. Канский[14]. Позднее появилось ещё несколько переводов и множество переизданий, повесть также публиковалась в журнале «Если»[15].

Литературное значение и критика

Повесть получила самые разные отзывы, некоторые критики, например, Джеймс Блиш, посчитали её худшим произведением Лавкрафта, другие же, наоборот, лучшей работой автора[16]. Лайон С. де Камп отметил, что несмотря на слабость сюжета и недоработанность повести, она увлекает уже благодаря изобретательности автора, который расточителен на оригинальные и красочные идеи; также де Камп отнёс «Сомнамбулический поиск…» к тому же ряду сновидческих произведений, что и фэнтезийные романы Джорджа Макдональда и книги Льюиса Кэррола об Алисе[9]. C.Т. Джоши также отмечает отличную фантазию автора и красочные описания различных чудес и ужасов, а очередное обращение Лавкрафта к стилистике Дансени называет скорее жестом прощания, нежели почтения[5]. Джоанна Расс (англ.)русск. оценивала повесть как «очаровательная, но, к сожалению, не переписанная и не отполированная»[17].

В 1948 году Артур Кларк прислал Лорду Дансени номер журнала The Arkham Sampler (англ.)русск. c «Сомнамбулическим поиском…». Дансени ответил: «я вижу, Лавкрафт позаимствовал мой стиль, но мне не жалко ему одолжить это»[18].

Напишите отзыв о статье "Сомнамбулический поиск неведомого Кадата"

Комментарии

  1. ↑ Здесь и далее все имена и названия приводятся по переводу О. Алякринского.
  2. ↑ В оригинале название ночных призраков nightgaunts, и в разных переводах встречается варианты «ночные мверзи», «крылатые твари», «ночные бестии».
  3. ↑ Роберт Хейвард Барлоу (1918−1951) — друг Лавкрафта, переписывался с ним с 1931 года, перед смертью Говарда стал его литературным душеприказчиком[12].

Примечания

  1. ↑ Joshi & Schultz, 2004, p. 31.
  2. ↑ Joshi & Schultz, 2004, p. 13.
  3. ↑ Joshi & Schultz, 2004, p. 140.
  4. ↑ Robert M. Price. The Azathoth Cycle. — 1st ed.. — Oakland, CA: Chaosium, 1995. — P. VII. — ISBN 1-56882-040-2.
  5. ↑ 1 2 3 4 Joshi, 1996, XVIII.
  6. ↑ 1 2 Robert M. Price [www.epberglund.com/RGttCM/nightscapes/NS05/ns5nf2.htm The Dream Quest of Brian Lumley] (англ.) // Crypt of Cthulhu. — 1998. — Fasc. 98.
  7. ↑ Jason Thompson. [lovecraftismissing.com/?tag=dream-quest-of-unknown-kadath Dream Quest of Unknown Kadath] (англ.). Lovecraft is Missing (09.02.2011). Проверено 26 июля 2015.
  8. ↑ Joshi & Schultz, 2004, p. 107.
  9. ↑ 1 2 3 4 де Камп, 2008, глава «Живой Ктулху».
  10. ↑ H. P. Lovecraft. Selected Letters II: 1925-1929. — Arkham House, 1968. — P. 94-95. — ISBN 978-0870540295.
  11. ↑ Письмо Г. Ф. Лавкрафта У. Б. Талману, 19 декабря 1926 года
  12. ↑ де Камп, 2008, глава «Посмертный успех».
  13. ↑ [www.isfdb.org/cgi-bin/pl.cgi?280465 Beyond the Wall of Sleep - Publication Listing] (англ.). ISFDB. Проверено 24 июля 2015.
  14. ↑ [www.fantlab.ru/edition13915 Джон Норман «Мир Горра»]. Лаборатория Фантастики. Проверено 24 июля 2015.
  15. ↑ Говард Лавкрафт. В поисках неведомого Кадата // Если : журнал. — 1997. — № 2. — С. 1-69.
  16. ↑ Joshi & Schultz, 2004, p. 74.
  17. ↑ Joanna Russ. Lovecraft, H(oward) P(hilips) // Twentieth-Century Science-Fiction Writers / Curtis C. Smith. — St. James Press, 1986. — ISBN 978-0-912289-27-4.
  18. ↑ Даррелл Швейцер, обзор Кита Аллана Дэниелса, «Arthur C. Clarke & Lord Dunsany: A Correspondence by Keith Allen Daniels». Weird Tales, DNA Publications, Fall 1998 (p. 9).

Литература

  • Л. Спрэг де Камп. Лавкрафт = Lovecraft: A Biography. — СПб.: Амфора, 2008. — 664 с. — (Главные герои). — 5000 экз. — ISBN 978-5-367-00815-9.
  • S. T. Joshi. H.P. Lovecraft: A Life. — Necronomicon Press, 1996. — ISBN 0-940884-88-7.  (англ.)
  • S. T. Joshi and David E. Schultz. An H. P. Lovecraft Encyclopedia. — Hippocampus Press, 2004. — 364 p. — ISBN 097487891X.  (англ.)

Ссылки

  • [www.fantlab.ru/work31601 Информация о произведении «Сомнамбулический поиск неведомого Кадата»] на сайте «Лаборатория Фантастики»
  • [www.isfdb.org/cgi-bin/title.cgi?69741 Список публикаций произведения «Сомнамбулический поиск неведомого Кадата»] в ISFDB  (англ.)
  • [www.hplovecraft.com/writings/fiction/dq.aspx Страница повести] на The H.P. Lovecraft Archive  (англ.)
<tr style="height:2px"><td colspan="2"></td></tr><tr><td class="navbox-abovebelow" colspan="3"></td></tr></table></td></tr></table>

Отрывок, характеризующий Сомнамбулический поиск неведомого Кадата

Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Сомнамбулический_поиск_неведомого_Кадата&oldid=72460169»

Навигация