Сончино (семья)

Семья Сончино (ивр. ‏משפחת שונצינו‏‎) – семья итальянских издателей, евреев ашкеназов, ведущая имя от города Сончино в Миланском герцогстве. Она прослеживает свою родословную через Мозеса из Фюрта, который упоминается в 1455 году, до некоего Мозеса из Шпайера в середине 14 века. Первым в семье, занявшимся книгопечатанием, был Израэль Натан бен Самуил, отец Иешуа Мозеса и дед Гершона. Он основал свою еврейскую типографию в Сончино в 1483 году, и издал свою первую работу, трактат „Berakot“, 2 февраля 1484 года. За своё существование типография много раз переезжала. Её следы можно найти в Сончино в 1483-86 годах, в Казальмаджоре в 1486 году, снова в Сончино в 1488-90 годах, в Неаполе в 1490-1492 годах, в Брешии в 1491-1494 годах, в Барко в 1494-97 годах, в Фано в 1503-06 годах, в Пезаро в 1507-20 годах (с перерывами в Фано в 1516 году и в Ортоне в 1519 году), в Римини в 1521-26 годах. Члены семьи были в Константинополе между 1530 и 1533 годами, и имели ответвление в Салониках в 1532-33 годах. Их издательской маркой была башня, возможно связанная некоторым образом с Казальмаджоре.

Последним из Сончино был Елиазар бен Гершон, который работал в Константинополе с 1534 по 1547 год. Очевидно, что само перемещение их предприятия должно быть связано с развитием печатного дела у евреев, как в Италии, так и в Турции. Хотя они уделяли основное внимание еврейским книгам, они издали также большое количество общелитературных работ, и даже религиозные книги с христианскими символами.

Издания семьи Сончино, хотя и не были первыми по времени, превосходили другие по совершенству печати и тщательной корректуре. Дом Сончино известен еще и тем, что им была издана первая Библия на еврейском языке. Намек на предстоящий выход этого издания сделан наборщиком книги «Сефер ха-‘иккарим» («Книга принципов», 1485), который на странице 45 так перефразировал Ис.2:3: «от Сиона выйдет закон, и слово Господне – из Сончино». В некоторых изданиях указаны имена: наборщик Абрам бен Хаим (Библия), корректоры Соломон бен Перес Бонфуа («Мибхар ха-пениним»), Габриэль Страсбур (Брахот), Давид бен Элия Леви и Мордехай бен Рёбен Базелей (Хуллин), и Элиазар бен Самуил («Яд»).

Члены семьи

Израэль Натан бен Самуил бен Мозес Сончино

Умер в Брешии, вероятно в 1492 году. Он написал эпилог изданию книги Махзор в Казальмаджоре (1486). Именно он посоветовал своему сыну Джошуа Сончино заняться книгопечатанием.

Джошуа Соломон бен Израэль Натан Сончино

Занимался книгопечатанием в Сончино с 1483 по 1486 год, и в Неаполе с 1490 по 1492 год. Он был дядей Гершона Сончино. Очевидно, именно он провел основную подготовку к печатанию Талмуда.

Гершон бен Мозес Сончино

(итал. Jeronimo Girolima Soncino или Girolamo Soncino; лат. Hieronymus Soncino) В книге о биографиях знаменитых граждан Сончино Паоло Черути утверждает: «Гершон был сыном Моисея и внуком Израэля Натана, сына Самуила, который был сыном другого Моисея, чья семья происходит из Шпайера». О нём сказано, что он был потомком в пятом поколении, то есть пра-пра-правнуком печатника Джошуа Соломона. Кроме еврейского, он знал латынь и греческий, и учителями его были французский Равви Бельвения, Теработ, Мерабель, и Моисей Базла. Он путешествовал в Савойю, Швейцарию и Францию в поисках манускриптов. Он специализировался на издании талмудических текстов, но не отвергал и другие жанры. Первое его издание 1488 года называлось Praeceptorum Kotzensis. В 1490 году по неизвестным причинам он перебрался в Брешию. Там в 1491 году он издал Mecahabberóth seu poeticarum compositionum Рабби Иммануила. Затем последовали тексты из Торы (Пятикнижия): Мегилот, seu sacris voluminibus, и Афтарот, seu Prophetarum lectionibus. Его производительность была изумительной, а жизнь полна странствий. Последующие издания появляются в Фано, Пезаро, Ортоне, Римини, Фессалониках и, наконец, в Константинополе. Наиболее значимый представитель семейства, Гершон родился, по-видимому, в Сончино, умер в Константинополе в 1533 году. Он утверждает, что помогал беженцам из Испании и особенно из Португалии, и что совершал поездки во Францию, собирая манускрипты произведений для печати. Используя игру слов, он печатал своё имя двумя словами — «Ger Sham», намекая на многочисленные путешествия. Посвящая издание Петрарки (Фано, 1503) Цезарю Борджиа, он упоминает, что имеет латинский, греческий и еврейский шрифты, вырезанные Франческо да Болонья, который считается изготовителем курсива, приписываемого Альду Мануцию. Любопытно, что Мануций в его «Введении в еврейскую грамматику» (Венеция, 1501) использует тот же шрифт, который был использован Сончино в 1492 году.

Элиазар бен Гершон Сончино

Печатник между 1534 и 1547 годами. Он завершил печатать «Miklol» (1534), публикацию которого начал еще его отец, и издал «Meleket ha-Mispar» (1547), а также «Ответы Ицхака бен Шешета (англ.)» в том же 1547 году.

Мозес Сончино

Печатник в Салониках в 1526 – 1527. Участвовал в публикации «Каталонского Махзора» и первой части «Ялкута».

Ссылки

• [jewishhistorylectures.org/2015/01/15/who-were-the-soncinos-jews-and-the-gutenberg-revolutions/ Видео лекции Генри Абрамсона "Who Were the Soncinos?"]
• [www.jewishvirtuallibrary.org/jsource/loc/Soncino.html Первая книга Гершона Сончино в "Judaic Treasures of the Library of Congress"]
• [www.jewishencyclopedia.com/view.jsp?artid=966&letter=S Статья "Soncino" в Еврейской энциклопедии]

Отрывок, характеризующий Сончино (семья)

Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.