Сон Нгок Тхань

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сон Нгок Тхань
кхмер. សឺង ង៉ុកថាញ់
вьетн. Sơn Ngọc Thành;
<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер-министр Кхмерской Республики
18 марта 1972 — 16 октября 1972
Предшественник: принц Сисоват Сирик Матак
Преемник: Хан Тун Хак
Министр иностранных дел Кхмерской Республики
1972 — 1972
Предшественник: Коун Вик
Преемник: Лонг Борет
Премьер-министр Королевства Кампучия
14 августа 1945 — 16 сентября 1945
Предшественник: король Нородом Сианук
Преемник: принц Сисоват Монирет
 
Рождение: 7 декабря 1908(1908-12-07)
Чавинь (провинция), Французский Индокитай
Смерть: 8 августа 1977(1977-08-08) (68 лет)
Хошимин, СРВ
Отец: Сон Неве
Мать: Сон Тхи Туп
Партия: Демократическая партия
Свободные кхмеры

Сон Нгок Тхань (кхмер. សឺង ង៉ុកថាញ់, по-вьетнамски: вьетн. Sơn Ngọc Thành (Шон Нгок Тхань); 7 декабря 1908, Чавинь, Французский Индокитай — 8 августа 1977, Хошимин, Вьетнам) — камбоджийский политический и государственный деятель, республиканец и националист, премьер-министр Камбоджи в 1945 и 1972 годах. Активный участник Второй Индокитайской войны на стороне США, Южного Вьетнама и Кхмерской Республики. Основатель и лидер антикоммунистического движения Свободные кхмеры. Арестован коммунистическими властями Вьетнама, умер в тюрьме.





Республиканский националист

Родился в семье землевладельца. Отец Сон Нгок Тханя принадлежал к народности кхмер-кром, мать была смешанного китайско-вьетнамского этнического происхождения[1]. Семья проживала в Кохинхине, на территории нынешнего Вьетнама. Однако с юности Сон Нгок Тхань позиционировался как кхмерский национал-патриот.

Учился в Сайгоне, затем получил юридическое образование в Монпелье и Париже. Был судьёй в Поусате, прокурором в Пномпене. Занимал пост заместителя директора Буддийского института. В 1936 году Сон Нгок Тхань вместе с националистическими активистами Пак Чхоёном и Сим Варом основал первую газету на кхмерском языке — Nagaravatta. Издание пропагандировало национальные и буддистские традиции, выступала за достижение экономической независимости, развитие кхмерского предпринимательства. В то же время, по ряду оценок, в материалах Nagaravatta просматривались симпатии к фашизму и национал-социализму в японской версии этих идеологий[2].

Сон Нгок Тхань был сторонником камбоджийской независимости убеждённым республиканцем, политическим оппонентом французских колониальных властей и короля Нородома Сианука. Также он являлся сторонником паназиатского сотрудничества (что совпадало с японскими геополитическими установками). В частности, Сон Нгок Тхань высказывался за преподавание вьетнамского языка в камбоджийских школах.

Союзник Японии

Военное поражение Франции в мае—июне 1940 активизировала националистические и прояпонские круги во Французском Индокитае. Выступления Nagaravatta приобрели более решительный характер. 20 июля 1942 года Пак Чхоён организовал в Пномпене демонстрацию против французских колониальных властей, Сон Нгок Тхань принял в ней участие. Инициаторы акции были арестованы, Сон Нгок Тхань бежал в Японию.

Вернулся в Камбоджу в мае 1945 года, после того, как король Сианук под контролем японских оккупационных властей провозгласил независимость Королевства Кампучия. Был назначен министром иностранных дел, а 14 августа 1945 — премьер-министром. Однако в октябре — после капитуляции Японии и восстановления французской администрации в Камбодже — Сон Нгок Тхань был арестован и отправлен в ссылку в Сайгон, затем во Францию. Содержался под домашним арестом в Пуатье.

Оппозиционный лидер

29 октября 1951 года Сон Нгок Тхань с разрешения французских властей вернулся в Камбоджу. В аэропорту ему была устроена торжественная встреча, приветствовать пришли около 100 тысяч человек. Он стал видным деятелем Демократической партии, совершал многочисленные поездки по стране с антиколониальной агитацией.

9 марта 1952 года Сон Нгок Тхань с группой сторонников скрылся в лесах в районе Сием-Рип близ границы с Таиландом. Возглавлял одно из вооружённых формирований антиколониального повстанческого движения Кхмер Иссарак (среди его сторонников был старший брат Пол Пота Салот Чхай).

Сон Нгок Тхань выступал за создание независимой камбоджийской республики. Однако его популярность как националиста была несколько подорвана прежним сотрудничеством с японцами.

Независимость Королевства Камбоджа была провозглашена 9 ноября 1953 года. Верховная власть сосредоточилась в руках Сианука — как короля, а с 1955 — как главы правительства. Сон Нгок Тхань оставался в радикальной оппозиции, выступал с республиканских позиций. Попытки наладить отношения с Сиануком и выработать общую политическую линию не дали результатов. Сон Нгок Тхань обосновался в Бангкоке, откуда руководил республиканской оппозицией.

С 1954 он установил связь с ЦРУ и стал получать американскую финансовую помощь. Связи Сон Нгок Тханя с США укрепились после отказа Сианука присоединить Камбоджу к СЕАТО.

Во главе Кхмер Серей

Вражда с Сиануком в значительной степени определялась антикоммунизмом Сон Нгок Тханя. В идеологии и политике Сианука — «королевский социализм», сближение с СССР, КНР, КНДР, ДРВ — Сон Нгок Тхань усматривал прокоммунистические симпатии и курс на коммунизацию Камбоджи[3]. В 1955 году Сон Нгок Тхань возглавил антикоммунистическое и антимонархическое повстанческое движение Свободные кхмеры (Кхмер Серей)

Вооружённые формирования Кхмер Серей сыграли заметную роль во Вьетнамской войне и гражданской войне в Камбодже на стороне США и Южного Вьетнама, против Вьетконга и ДРВ. Сон Нгок Тхань проживал в Южном Вьетнаме, близ камбоджийской границы. Одновременно велась интенсивная агитация и политическая борьба против Сианука. Выступления Кхмер Серей вызывали резкую реакцию Сианука, окрашенную в личностные тона противостояния с Сон Нгок Тханем[4]. Против Кхмер Серей применялись жёсткие репрессии, в том числе бессудные казни активистов. Наибольший резонанс вызвал расстрел Преап Ина, арестованного в ходе специально спровоцированных «переговоров об условиях возвращения Сон Нгок Тханя»[5].

В 1969 правые круги в камбоджийском правительстве установили негласный контакт с Сон Нгок Тханем. Была достигнута договорённость о совместных действиях «в случае коммунистической атаки на Пномпень». Угроза со стороны Красных кхмеров и ДРВ вынудила Сианука пойти на компромисс с Кхмер Серей.

Республиканский премьер

В 1970 году в Камбодже был совершён республиканский переворот генерала Лон Нола. Была провозглашена Кхмерская Республика, в принципе соответствовавшая политическому идеалу Сон Нгок Тханя.

В 1971 году я беседовал с лидером республиканских повстанцев Сон Нгок Тханем, основателем движения Khmer Serei – «Свободные кхмеры». Он говорил, я слушал… Сон Нгок Тхань выступал за быстрые республиканские преобразования. «Капитана команды придется сменить по ходу матча!» – сказал он тогда. На следующий год он стал премьер-министром при президенте Лон Ноле.
Гаффар Пеанг-Мет[6]

18 марта 1972 Сон Нгок Тхань был назначен премьер-министром. Однако его отношения с Лон Нолом были сложными, поскольку президент видел в нём политического конкурента. После теракта в Пномпене, обстоятельства которого остались нераскрытыми, 16 октябре 1972 Лон Нол отправил Сон Нгок Тханя в отставку и выслал в Южный Вьетнам.

Смерть и традиция

17 апреля 1975 в Пномпень вступили «Красные кхмеры». 30 апреля пал Сайгон. В Камбодже и на всей территории Вьетнама установились коммунистические режимы. Сон Нгок Тхань был арестован и заключён в тюрьму Хошимина. Там он и скончался в возрасте 68 лет (его младшая сестра Сон Тхи дожила до 102-летнего возраста)[7].

Формирования Кхмер Серей в основном распались, отдельные малочисленные отряды отступили к камбоджийско-таиландской границе и обосновались в беженских лагерях. С 1979 года небольшие группы Кхмер Серей интегрировались в Национальный фронт освобождения кхмерского народа (KPNLF) и участвовали в боевых операциях против вьетнамской оккупации и провьетнамского режима НРК[8].

«Как вы можете сражаться бок о бок с „красными кхмерами“?» — спрашивали западногерманские журналисты ветеранов Кхмер Серей. «Прошлое в прошлом, — был ответ. — Они отличные бойцы. И настоящие кхмеры, ненавидят вьетнамцев»[9].

Идеи Сон Нгок Тханя в определённой степени повлияли на политические принципы KPNLF, оппозиционных партий БЛДП и ПНСК, а также камбоджийской политэмиграции и вооружённой оппозиции 1990-х и 2000-х годов.

См. также

Напишите отзыв о статье "Сон Нгок Тхань"

Примечания

  1. Corfield, Justin J., The History of Cambodia, ABC-CLIO, 2009, ISBN 0313357234.
  2. Kiernan, Ben; How Pol Pot came to power, Yale University Press, 2004, ISBN 9780300102628.
  3. David Porter Chandler. The tragedy of Cambodian history: politics, war, and revolution since 1945. London : Yale University Press, cop. 1991.
  4. [kamnottrakhmer.com.kh/archives/3050 ព្រះសារលិខិត សម្តេចព្រះនរោត្តមសីហនុ ផ្ញើជូនជនរួមជាតិ ទសវត្សរ៍៥០]
  5. [www.executedtoday.com/2013/01/20/1964-preap-in-sihanouk-cambodia/ 1964: Preap In, Khmer Serei operative]
  6. [novayagazeta.spb.ru/articles/10375/ Гаффар Пеанг-Мет: «Новые люди создадут республику»]
  7. [csw-khmer.blogspot.ru/2011/01/blog-post_1522.html ប្ពូនស្រីពៅរបស់បណ្ឌិត សឺង ង៉ុក ថាញ់ ទទួលមរណភាពក្នុងព្រះជន្ម ១០២ ឆ្នាំ]
  8. [www.hpgrumpe.de/kambodscha/texte/der_spiegel_44-1979.htm Ein Volk, zu schwach zum Weinen. Holocaust in Kambodscha, doch der Krieg geht weiter]
  9. [rufabula.com/articles/2016/06/09/road-to-angkor Дорога к храму Ангкор. Загадка коалиции]

Отрывок, характеризующий Сон Нгок Тхань

Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.