Соран (эмират)

Эмира́т Сора́н (курдский язык: سۆران) — курдский эмират, основанный в 1399 году (находился на северо-востоке современного Иракского Курдистана). С 1554 года — автономное государство, номинально зависящее от Османской империи и числившееся в составе Багдадского пашалыка. В 1818 году эмират объявил независимость; в 1836 году уничтожен османскими войсками.

Возникновение эмирата

В источниках, относящихся ко временам Сасанидов и Арабского халифата, местность восточнее Мосула упоминается как Ба Сорен (на сирийском языке Бейт Соран — буквально «Земля Соран»). Название, возможно, связано с именем клана Соран, который во время последнего сасанидского царя Йездигерда III управлял территорией современного Иракского Курдистана.

Основателем эмирата Соран, возникшего примерно в 1399 году, во времена завоевательных походов Тимура, был Кулос (Kulos).

К названию эмирата восходит наименование сорани — одного из курдских языков (известен также как «центральнокурдский язык», или «южный курманджи»); на нём говорит большинство курдов Ирака и Ирана). Название входящей в состав мухафазы Эрбиль области Соран с центром в Равандузе также происходит от названия эмирата.

Эмират под османской властью

В 1554 году территорию современного Иракского Курдистана завоевали османские войска Сулеймана I. Располагавшиеся здесь курдские эмираты (включая Соран) не были напрямую включены в османскую административную систему. Они числились в составе Шаразорского эялета, подчинявшегося, в свою очередь, Багдадскому пашалыку; однако зависимость эмиратов от османских властей была номинальной. Они были обязаны предоставлять во время военных кампаний в распоряжение багдадского паши военный отряд, и время от времени отправляли ему дорогие подарки. От государственных налогов курдские эмиры были освобождены.

В 1787 году столицей эмирата Соран стал город Равандуз. На рубеже XVIII—XIX веков в эмирате происходила междоусобная борьба, в ходе которой претенденты на власть обращались за помощью к правителям соседних курдских эмиратов — лежащего к западу Эмирата Бадинан и находившегося южнее Бабана.

Борьба за независимость

В 1814 году умер эмир Сорана Сулейман-бей (Sulaiman Bey), которому наследовал его сын Мир Мухаммед (Mir Muhammad); однако вплоть до 1825 года во главе княжества на правах регента стояла вдова покойного Ханзад (Khanzad).

Мир Мухаммед был одарённым и энергичным человеком, но в самом начале правления ему пришлось выдержать борьбу за престол с другими претендентами — братьями Сулейман-бея и их сыновьями. Щедро расходуя накопленными отцом деньги, Мир Мухаммед создал хорошо вооружённый отряд, обнёс Равандуз крепостной стеной, а на холме к северу от города воздвиг крепость Наидж-кала. Приведя к покорности родственников, Мир Мухаммед в августе 1815 г. разбил в бою у крепости Харкил Селим-хана, одного из правителей эмирата Брадост, затем разгромил другого правителя этого эмирата, Хасан-бея, а в сентябре овладел главной крепостью Брадоста — Сароу. Затем он овладел также районами Мергавер и Ушну.

В 1818 году Мир Мухаммед провозгласил себя «эмир мансуром» — независимым правителем. Численность своего войска он довёл до 15 тыс. человек, наладил в Равандузе изготовление холодного и огнестрельного оружия и выпуск боеприпасов. В знак независимости от Османской империи он начал выпуск золотых, серебряных и медных монет, на лицевой стороне которых чеканилась надпись «Ал амир мансур Мухаммед-бей». Расширяя пределы своего государства, Мир Мухаммед мирным путём овладел городом Харир (прежней столицей Сорана, которая уже полвека находилась в руках Бабана), а в 1823 г. он взял Кёй-Санджак — другой город, входивший в состав Бабана. Продвигаясь на запад, он захватил Эрбиль.

Следующей целью Мир Мухаммеда был Бахдинан. Воспользовавшись в качестве предлога совершённым в 1831 году езидами убийством вождя курдского племени мазури и неудачной попыткой бахдинанского эмира Мир Саида наказать убийц, Мир Мухаммед обрушился на располагавшиеся к востоку от Мосула езидские деревни. Тысячи мужчин, женщин и детей были убиты, остальные бежали из родных мест (это вызвало гнев османских властей, поскольку мосульские езиды являлись османскими подданными).

Подорвав престиж Мир Саида, Мир Мухаммед перешёл к активным действиям на севере. В 1833 году он захватил бахдинанский город Акра, а затем после непродолжительной осады взял и Амадию, столицу Бахдинана; Мир Саида он согнал с престола, заменив его своей марионеткой. Сразу же после этого Мир Мухаммед занял бахдинанские города Заху и Дахук.

В результате военной кампании 1833 года Мир Мухаммед контролировал уже бо́льшую часть современной территории Иракского Курдистана (Соран, Бахдинан, окрестности Мосула) и вплотную приблизился к рубежам Бохтана. Он предложил эмиру Бохтана заключить союзный антиосманский договор, но тот, сам претендуя на господство в пределах Курдистана, отклонил это предложение. Мир Мухаммед начал было поход против Бохтана, но вынужден был повернуть назад: в Амадии власть вновь захватил Мир Саид. Мир Мухаммед вновь овладел городом, не щадя никого из его жителей, после чего присоединил Бахдинан к своим владениям.

В 1834 году османский султан Махмуд II, у которого после заключения в предыдущем году мира с Мухаммедом Али Египетским руки были развязаны, направил против соранского эмира 40-тысячную армию во главе со своим лучшим полководцем Рашидом Мехмед-пашой. Летом армия Рашида Мехмед-паши начала наступление на Соран и подошла было к Равандузу, но наступившая зима заставила её отступить. В 1836 году Рашид Мехмед-паша предпринял новый поход на Соран. В конце августа турецкая армия окружила Равандуз. Поскольку войскам эмира не хватало воды и продовольствия, он решил сдаться на предложенных ему почётных условиях.

Однако турки не сдержали слова. Пленный Мир Мухаммед был отправлен в Стамбул и вскоре убит там по приказу Махмуда II. Эмират Соран был ликвидирован, его территория перешла под прямое управление османских властей. В течение всей осени османские войска занимались утверждением своей власти в пределах бывшего эмирата, убив при этом 10 тыс. курдов. Но велики были и потери в турецкой армии, причём к потерям в боях добавились и потери от вспыхнувшей эпидемии холеры. От холеры в январе 1837 года умер в Диярбакыре и сам Рашид Мехмед-паша.

Литература

• Вартаньян Э. Г.  [www.teoria-practica.ru/rus/files/arhiv_zhurnala/2011/8/istoriya/vartanyan.pdf Борьба курдских эмиратов за независимость в конце XVIII — первой трети XIX в.] // Теория и практика общественного развития. — 2011. — № 8. — С. 269—271.
• Курдское движение в новое и новейшее время / Отв. ред. М. А. Гасратян. — М.: Наука, 1987. — 300 с.
• Ágoston G., Masters B. A.  [books.google.com/books?id=QjzYdCxumFcC&pg=PA526 Encyclopedia of the Ottoman Empire]. — New York: Infobase Publishing, 2009. — 650 p. — (Facts on File Library of World History). — ISBN 1-438-11025-1.
• McDowall D.  [www.kurdipedia.org/books//74457.PDF A Modern History of the Kurds. 3^rd ed]. — London, New York: I. B. Tauris, 2004. — xii + 515 p. — ISBN 1-850-43416-6.

Ссылки

• [www.crwflags.com/fotw/flags/krd_slvd.html Kurdistan: Short-lived independent states]

Отрывок, характеризующий Соран (эмират)

– Attendez [Подождите], – сказала Анна Павловна, соображая. – Я нынче же поговорю Lise (la femme du jeune Болконский). [с Лизой (женой молодого Болконского).] И, может быть, это уладится. Ce sera dans votre famille, que je ferai mon apprentissage de vieille fille. [Я в вашем семействе начну обучаться ремеслу старой девки.]


Гостиная Анны Павловны начала понемногу наполняться. Приехала высшая знать Петербурга, люди самые разнородные по возрастам и характерам, но одинаковые по обществу, в каком все жили; приехала дочь князя Василия, красавица Элен, заехавшая за отцом, чтобы с ним вместе ехать на праздник посланника. Она была в шифре и бальном платье. Приехала и известная, как la femme la plus seduisante de Petersbourg [самая обворожительная женщина в Петербурге,], молодая, маленькая княгиня Болконская, прошлую зиму вышедшая замуж и теперь не выезжавшая в большой свет по причине своей беременности, но ездившая еще на небольшие вечера. Приехал князь Ипполит, сын князя Василия, с Мортемаром, которого он представил; приехал и аббат Морио и многие другие.
– Вы не видали еще? или: – вы не знакомы с ma tante [с моей тетушкой]? – говорила Анна Павловна приезжавшим гостям и весьма серьезно подводила их к маленькой старушке в высоких бантах, выплывшей из другой комнаты, как скоро стали приезжать гости, называла их по имени, медленно переводя глаза с гостя на ma tante [тетушку], и потом отходила.
Все гости совершали обряд приветствования никому неизвестной, никому неинтересной и ненужной тетушки. Анна Павловна с грустным, торжественным участием следила за их приветствиями, молчаливо одобряя их. Ma tante каждому говорила в одних и тех же выражениях о его здоровье, о своем здоровье и о здоровье ее величества, которое нынче было, слава Богу, лучше. Все подходившие, из приличия не выказывая поспешности, с чувством облегчения исполненной тяжелой обязанности отходили от старушки, чтобы уж весь вечер ни разу не подойти к ней.
Молодая княгиня Болконская приехала с работой в шитом золотом бархатном мешке. Ее хорошенькая, с чуть черневшимися усиками верхняя губка была коротка по зубам, но тем милее она открывалась и тем еще милее вытягивалась иногда и опускалась на нижнюю. Как это всегда бывает у вполне привлекательных женщин, недостаток ее – короткость губы и полуоткрытый рот – казались ее особенною, собственно ее красотой. Всем было весело смотреть на эту, полную здоровья и живости, хорошенькую будущую мать, так легко переносившую свое положение. Старикам и скучающим, мрачным молодым людям, смотревшим на нее, казалось, что они сами делаются похожи на нее, побыв и поговорив несколько времени с ней. Кто говорил с ней и видел при каждом слове ее светлую улыбочку и блестящие белые зубы, которые виднелись беспрестанно, тот думал, что он особенно нынче любезен. И это думал каждый.
Маленькая княгиня, переваливаясь, маленькими быстрыми шажками обошла стол с рабочею сумочкою на руке и, весело оправляя платье, села на диван, около серебряного самовара, как будто всё, что она ни делала, было part de plaisir [развлечением] для нее и для всех ее окружавших.
– J'ai apporte mon ouvrage [Я захватила работу], – сказала она, развертывая свой ридикюль и обращаясь ко всем вместе.
– Смотрите, Annette, ne me jouez pas un mauvais tour, – обратилась она к хозяйке. – Vous m'avez ecrit, que c'etait une toute petite soiree; voyez, comme je suis attifee. [Не сыграйте со мной дурной шутки; вы мне писали, что у вас совсем маленький вечер. Видите, как я одета дурно.]
И она развела руками, чтобы показать свое, в кружевах, серенькое изящное платье, немного ниже грудей опоясанное широкою лентой.
– Soyez tranquille, Lise, vous serez toujours la plus jolie [Будьте спокойны, вы всё будете лучше всех], – отвечала Анна Павловна.
– Vous savez, mon mari m'abandonne, – продолжала она тем же тоном, обращаясь к генералу, – il va se faire tuer. Dites moi, pourquoi cette vilaine guerre, [Вы знаете, мой муж покидает меня. Идет на смерть. Скажите, зачем эта гадкая война,] – сказала она князю Василию и, не дожидаясь ответа, обратилась к дочери князя Василия, к красивой Элен.
– Quelle delicieuse personne, que cette petite princesse! [Что за прелестная особа эта маленькая княгиня!] – сказал князь Василий тихо Анне Павловне.
Вскоре после маленькой княгини вошел массивный, толстый молодой человек с стриженою головой, в очках, светлых панталонах по тогдашней моде, с высоким жабо и в коричневом фраке. Этот толстый молодой человек был незаконный сын знаменитого Екатерининского вельможи, графа Безухого, умиравшего теперь в Москве. Он нигде не служил еще, только что приехал из за границы, где он воспитывался, и был в первый раз в обществе. Анна Павловна приветствовала его поклоном, относящимся к людям самой низшей иерархии в ее салоне. Но, несмотря на это низшее по своему сорту приветствие, при виде вошедшего Пьера в лице Анны Павловны изобразилось беспокойство и страх, подобный тому, который выражается при виде чего нибудь слишком огромного и несвойственного месту. Хотя, действительно, Пьер был несколько больше других мужчин в комнате, но этот страх мог относиться только к тому умному и вместе робкому, наблюдательному и естественному взгляду, отличавшему его от всех в этой гостиной.
– C'est bien aimable a vous, monsieur Pierre , d'etre venu voir une pauvre malade, [Очень любезно с вашей стороны, Пьер, что вы пришли навестить бедную больную,] – сказала ему Анна Павловна, испуганно переглядываясь с тетушкой, к которой она подводила его. Пьер пробурлил что то непонятное и продолжал отыскивать что то глазами. Он радостно, весело улыбнулся, кланяясь маленькой княгине, как близкой знакомой, и подошел к тетушке. Страх Анны Павловны был не напрасен, потому что Пьер, не дослушав речи тетушки о здоровье ее величества, отошел от нее. Анна Павловна испуганно остановила его словами:
– Вы не знаете аббата Морио? он очень интересный человек… – сказала она.
– Да, я слышал про его план вечного мира, и это очень интересно, но едва ли возможно…
– Вы думаете?… – сказала Анна Павловна, чтобы сказать что нибудь и вновь обратиться к своим занятиям хозяйки дома, но Пьер сделал обратную неучтивость. Прежде он, не дослушав слов собеседницы, ушел; теперь он остановил своим разговором собеседницу, которой нужно было от него уйти. Он, нагнув голову и расставив большие ноги, стал доказывать Анне Павловне, почему он полагал, что план аббата был химера.
– Мы после поговорим, – сказала Анна Павловна, улыбаясь.
И, отделавшись от молодого человека, не умеющего жить, она возвратилась к своим занятиям хозяйки дома и продолжала прислушиваться и приглядываться, готовая подать помощь на тот пункт, где ослабевал разговор. Как хозяин прядильной мастерской, посадив работников по местам, прохаживается по заведению, замечая неподвижность или непривычный, скрипящий, слишком громкий звук веретена, торопливо идет, сдерживает или пускает его в надлежащий ход, так и Анна Павловна, прохаживаясь по своей гостиной, подходила к замолкнувшему или слишком много говорившему кружку и одним словом или перемещением опять заводила равномерную, приличную разговорную машину. Но среди этих забот всё виден был в ней особенный страх за Пьера. Она заботливо поглядывала на него в то время, как он подошел послушать то, что говорилось около Мортемара, и отошел к другому кружку, где говорил аббат. Для Пьера, воспитанного за границей, этот вечер Анны Павловны был первый, который он видел в России. Он знал, что тут собрана вся интеллигенция Петербурга, и у него, как у ребенка в игрушечной лавке, разбегались глаза. Он всё боялся пропустить умные разговоры, которые он может услыхать. Глядя на уверенные и изящные выражения лиц, собранных здесь, он всё ждал чего нибудь особенно умного. Наконец, он подошел к Морио. Разговор показался ему интересен, и он остановился, ожидая случая высказать свои мысли, как это любят молодые люди.