Сорель, Альбер

Альбер Сорель
фр. Albert Sorel
Дата рождения:	13 августа 1842(1842-08-13)
Место рождения:	Онфлёр
Дата смерти:	29 июня 1906(1906-06-29) (63 года)
Место смерти:	Париж
Страна:	Франция Франция
Научная сфера:	история
Учёное звание:	член-корреспондент СПбАН

Альбер Сорель (1842—1906) — французский историк, член Французской академии, иностранный член-корреспондент Петербургской академии наук (1902).

Биография

Сначала служил в министерстве иностранных дел; с 1873 г. состоит профессором дипломатической истории в парижской Ecole des sciences politiques. В 1871 и 1873 гг. он выпустил два романа: «La grande falaise» и «Le Docteur Egra», в настоящее время с полным основанием забытые.

Сорель скоро понял, что его призвание — не в сочинении романов, и перешёл на историю. Предметом его занятий является главным образом эпоха Великой французской революции, в изучении которой он занял одно из первых мест, рядом с Токвилем, Зибелем, Тэном, Оларом.

Уже в 1873 г. он выпустил этюд «Le traité de Paris du 20 nov. 1815». За ним последовали исследования: «La guerre franco-allemande» (1875) и «La question d’Orient au XVIII s.; le partage de Pologne, lo traité de Kainardji» (1878, 2 изд., 1889). Ряд этюдов о дипломатах и дипломатических вопросах Сорель собрал в книжке «Essais d’histoire et de critique» (1882, 2 изд., 1894).

В 1885—92 г. появилось его главное сочинение «L’Europe et la Révolution française» (4 т.), переведённое на русский язык под ред. проф. Н. И. Кареева. В исходном пункте Сорель примыкает к Токвилю и с громадным материалом в руках доказывает, что история Франции с 1789 г. является естественным и необходимым результатом общественных условий, сложившихся ещё при старом порядке.

Главной задачей своей Сорель поставил исследование взаимных отношений революционной Франции и других государств Европы. Нигде с такой подробностью и ясностью не разработана история столкновений революции с европейскими монархиями; дипломатия, войны, влияние политических переворотов впервые подверглись строгому научному подсчёту и свободной от предвзятых идей оценке; в этом отношении Сорель идёт по стопам Зибеля и довершает разрушение легенды, но французский историк превзошёл немецкого трезвым и объективным отношением к предмету. Несмотря на то, что главный интерес Сореля лежит в сфере внешних отношений, он посвящает много внимания и внутренней истории революции.

Ещё до опубликования Оларом собрания актов комитета общественного спасения Сорель сумел дать яркую и полную картину организации, направлявшей борьбу с Европой. И тут он остаётся тем же спокойным и беспристрастным исследователем. В противоположность апологетическому тону Мишле и других старых историков, в противоположность страстным нападкам Тэна, изобличающего революцию, Сорель является спокойным наблюдателем и строго научно оценивает деятельность различных партий.

Для коллекции «Grands écrivains français» Сорель написал два этюда: о Монтескье (1887; 2 рус. пер., под ред. проф. П. Г. Виноградова и Н. И. Кареева) и о m-me de Сталь (1890). Здесь одинаково хороши и психологические характеристики, и критические этюды, и обрисовка социальной и культурной обстановки; с замечательным уменьем сгруппирован огромный материал и из громадного количества фактов выбраны наиболее яркие и выпуклые.

Кроме перечисленных сочинений, Сорелю принадлежит ещё этюд «Bonaparte et Hoche en 1797» (1896); в сотрудничестве с Функ-Брентано он составил «Precis du droit des gens» (1877). С начала своей литературной деятельности Сорель сотрудничает во всех лучших франц. журналах, главным образом в «Revue des Deux Mondes».

Ссылки

• Сорель, Альбер // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-52196.ln-ru Профиль Альбера Сореля] на официальном сайте РАН
• Сорель, Альбер // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>

Отрывок, характеризующий Сорель, Альбер

«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.