Сорока-воровка (повесть)
| Сорока-воровка | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата написания: | |
| Дата первой публикации: | |
 Текст произведения в Викитеке | |
«Сорока-воровка» — повесть Александра Ивановича Герцена (1846), опубликованная во 2-м номере журнала «Современник» за 1848 год с посвящением М. Щепкину.
Ироническим эпиграфом к повести Герцен поставил вирши 1816 года, обращённые к крепостнику-театралу С. М. Каменскому. Именно в его театре и случилась история Анеты, о которой Герцену поведал актёр М. Щепкин[1].
Сюжет
Повесть начинается с беседы трёх мужчин, не названных по имени. Они пытаются найти ответ на вопрос: «Почему в России нет великих актрис?» Так и не придя к общему мнению в ходе обсуждения женского вопроса, они просят появившегося собеседника, известного артиста, рассудить их. Но артист, вместо ответа на их вопрос, утверждает, что знал великую актрису, и рассказывает историю их встречи.
Когда-то на заре своей артистической карьеры артист решил поправить своё материальное положение и устроиться в театр князя Скалинского. С этой целью он прибыл в имение князя. Устройство и богатство театра произвели на него самое лучшее впечатление. Но игра актеров, а это были крепостные князя, его не впечатлила, пока он не увидел спектакль «Сорока-воровка» по мелодраме Кенье и д’Обиньи 1815 года (послужившей основой одноимённой оперы Россини).
Актриса, игравшая главную роль Анеты, своей игрой поразила его до самой глубины души. По окончании спектакля актер бросился за кулисы, чтобы выразить все своё восхищение, но лакеи князя не пропустили его. Приложив немало усилий, рассказчик все же смог встретиться с актрисой. Она рассказала актёру свою историю.
- Раньше героиня принадлежала другому помещику, он был добрый и простой человек, он уважал её, занимался её образованием, в его крепостном театре она и стала актрисой. Но хозяин скоропостижно скончался, и вся труппа была продана Скалинскому. У князя были совсем иные порядки, он был строг и требовал от своих актёров подчинения и раболепия. Старику князю приглянулась молодая талантливая актриса, и он стал недвусмысленно за ней ухаживать и требовать её внимания. Она отвергла его, вызвав гнев и негодование. Её стали притеснять и оскорблять. В отместку графу она завела интрижку и забеременела.
Услышав эту историю, актёр передумал идти в труппу Скалинского, собрал вещи и уехал. Постоянные гонения подорвали здоровье Анеты, и вскоре после отъезда рассказчика она умерла.
Напишите отзыв о статье "Сорока-воровка (повесть)"
Примечания
- ↑ Григорьян К. Н. Повесть А. И. Герцена «Сорока-воровка»: (К вопросу о каноническом тексте) // Известия Академии наук СССР. Отделение литературы и языка. — М.: Изд-во АН СССР, 1950. — Т. IX. Вып. 4. — С. 303.
Экранизации
- Сорока-воровка реж. Александр Санин (1920)
- Сорока-воровка реж. Наум Трахтенберг (1958)
Отрывок, характеризующий Сорока-воровка (повесть)
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
