Сорокин, Иван Лукич

Иван Лукич Сорокин
Военфельдшер 3-го линейного полка Кубанского казачьего войска вольноопределяющийся И. Л. Сорокин. г. Майкоп. 1914 год.
Дата рождения	4 (16) декабря 1884(1884-12-16)
Место рождения	ст. Петропавловская, Лабинский отдел, Кубанская область, Российская империя
Дата смерти	1 ноября 1918(1918-11-01) (33 года)
Место смерти	Ставрополь
Принадлежность	Российская империя Российская империя, РСФСР
Годы службы	1901—1918
Звание	подъесаул
Командовал	Красной армией Северного Кавказа, 11-й красной армией
Сражения/войны	русско-японская война,Первая мировая война, Гражданская война в России
Награды и премии	Солдатский георгиевский крест 3 степени Солдатский георгиевский крест 4 степени

Ива́н Луки́ч Соро́кин (4 [16] декабря 1884, ст. Петропавловская, Лабинский отдел, Кубанская область, Российская империя — 1 ноября 1918, Ставрополь) — красный военачальник, участник русско-японской, Первой мировой и Гражданской войн. Главнокомандующий Красной армией Северного Кавказа. Командующий 11-й красной армией.

Биография

Кубанский казак. Окончил Екатеринодарскую военно-фельдшерскую школу. С апреля 1917 года некоторое время состоял членом партии эсеров.

Участие в Первой мировой войне

Во время Первой мировой войны служил в 1-м Лабинском полку Кавказского фронта фельдшером.

В 1915 был командирован в Тифлисскую школу прапорщиков, после окончания которой в 1916 был произведен в чин хорунжего.

В 1916—1917 служил в 3-м Линейном полку. В 1917 произведён в подъесаулы. Награждён Георгиевским крестом 3-й и 4-й степени.

Участие в Гражданской войне

В начале 1918 организовал на Кубани первый красный казачий отряд.

С февраля 1918 — помощник командующего Юго-Восточной красной Армией.

Во время Первого Кубанского похода Добровольческой армии (9 [22] февраля — 30 апреля [13 мая] 1918) фактически руководил всеми противостоящими ей советскими силами на Кубани.

1 (14) марта 1918, после оставления Екатеринодара без боя Кубанской армией генерала Покровского, войска Сорокина занимают город. Как писал один из предводителей белого движения Деникин А. И.:

Екатеринодар, между тем, после ухода добровольцев переживал тяжело перемену власти, 1-го марта в город вошли войска Сорокина, и начались неслыханные бесчинства, грабежи и расстрелы. Каждый военный начальник, каждый отдельный красногвардеец имел власть над жизнью «кадет и буржуев». Все тюрьмы, казармы, общественные здания были переполнены арестованными, заподозренными «в сочувствии кадетам». В каждой воинской части действовал свой «военно-революционный суд», выносивший смертные приговоры. Военные начальники Красной гвардии не могли или не хотели остановить бесчинства, а гражданская власть в течение всего марта месяца только ещё слагалась.

Принимал участие в обороне Екатеринодара во время неудачного штурма города Добровольческой армией 9-13 апреля 1918 года. По приказу Сорокина большевиками было выкопано тело бывшего Верховного Главнокомандующего Русской армии генерала Корнилова. В одной рубашке, накрыв брезентом, отвезли в Екатеринодар, где Сорокин и Золотарёв распорядились сделать фотографии тела погибшего генерала. После фотографирования останков Корнилова Сорокин и Золотарёв приказали сорвать с тела китель и принялись при помощи своих ординарцев вешать тело на дереве и наносить по нему яростные удары шашками. После надругательств и глумлений оно было сожжено..

В июне 1918 года — помощник командующего войсками Кубанской советской республики А. И. Автономова.

В апреле-мае 1918 года поддержал главнокомандующего Северокавказской красной армией А. И. Автономова в его конфликте с гражданской властью Кубано-Черноморской республики. Вскоре после снятия Автономова из-за этого конфликта и назначением на его место К. И. Калнина — 21 июля (4 августа) 1918 сменил последнего, после разгрома красных Добровольческой армией под Тихорецкой и Кущевской (см. Второй Кубанский поход), на посту главнокомандующего Красной армии Северного Кавказа.

Приказом штаба СКВО от 24 сентября 1918 года Сорокин был утверждён в должности главнокомандующего войсками Северного Кавказа.

Армия Сорокина составляла 30-40 тыс. бойцов бывшего Кавказского фронта при 80-90 орудиях и 2 бронепоездах, располагалась в районе Кущевка-Сосыка и имела два фронта:
— на север против немцев;
— на северо-восток против Донской и Добровольческой армий.

В октябре 1918 г. — командарм 11-й красной армии.

Борьба за власть и гибель

В конце октября 1918 прорвался наружу конфликт между Сорокиным и РВС Северного Кавказа.

В это время происходил процесс реорганизации Красной армии, укрепления «революционной дисциплины», установления субординации, известный как «борьба с партизанщиной». Многим командирам, в том числе и Сорокину, привыкшим быть самостоятельными в своих действиях и имевших практически ничем не ограниченную власть в контролируемых районах, эти нововведения пришлись не по душе.

РВС Северного Кавказа проводил линию центра на регулярную организацию. В борьбе за ускользающую власть по требованию Сорокина сначала был расстрелян командарм Таманской армии И. И. Матвеев, а 21 октября 1918 г. в Пятигорске Сорокин приказал расстрелять группу руководителей ЦИК Северо-Кавказской советской республики и крайкома РКП(б): председателя ЦИК А. А. Рубина, секретаря крайкома М. И. Крайнего, председателя фронтовой ЧК Б. Рожанского, уполномоченного ЦИК по продовольствию С. А. Дунаевского.

В связи с этим открытым выступлением против советской власти 27 октября 1918 года был собран 2-й Чрезвычайный Съезд советов Северного Кавказа. Съезд сместил Сорокина с поста главнокомандующего и назначил на его место И. Ф. Федько, которому ЦИК было предписано немедленно вступить в свои обязанности. Сорокин был объявлен вне закона. Пытаясь найти поддержку у армии, Сорокин выехал из Пятигорска в сторону Ставрополя, где в это время шли бои.

30 октября 1918 года Сорокин со своим штабом был задержан кавалерийским полком Таманской армии под командованием М. В. Смирнова. «Таманцы», разоружив штаб и личный конвой Сорокина, заключили их вместе с бывшим главнокомандующим в ставропольскую тюрьму.

1 ноября 1918 года командир 3-го Таманского полка 1-й Таманской пехотной дивизии И. Т. Высленко застрелил И. Л. Сорокина во дворе тюрьмы.

В ответ на расстрел руководителей ЦИК с 1 по 3 ноября 1918 года в Пятигорске было казнено более 100 человек (большинство — зарублены шашками): 58 заложников, включая генералов бывшей императорской армии Радко-Дмитриева и Рузского, и 47 осуждённых за различные преступления от фальшивомонетничества до участия в контрреволюционных отрядах и организациях

Отзывы

Командующий Добрармией ген. А. И. Деникин дал высокую оценку действиям Сорокина во время боев за Екатеринодар летом 1918:

… весь план свидетельствует о большой смелости и искусстве. Не знаю чьих — Сорокина или его штаба. Но если вообще идейное руководство в стратегии и тактике за время северокавказской войны принадлежало самому Сорокину, то в лице фельдшера-самородка Советская Россия потеряла крупного военачальника.

— Деникин А. И. [militera.lib.ru/memo/russian/denikin_ai2/index.html Очерки русской смуты]. — М.: Айрис-пресс, 2006. — Т. 3; гл. 3. — С. 77. — ISBN 5-8112-1890-7.

Образ в искусстве

В литературе

И. Л. Сорокин является одним из персонажей романа-трилогии Алексея Толстого «Хождение по мукам».

И. Л. Сорокин фигурирует в этюдах романа Артёма Весёлого «Россия, кровью умытая».

И. Л. Сорокин упоминается в повести Г. Мирошниченко "Юнармия"

В кинематографе

В фильме «Кочубей» (1958) (режиссёр Ю. Озеров) роль И. Л. Сорокина сыграл Станислав Станкевич.

В фильме-трилогии «Хождение по мукам» (1957—1959) (режиссёр Г. Рошаль) роль Сорокина сыграл Евгений Матвеев.

В телесериале «Хождение по мукам» (1977—1979) (режиссёр В. Ордынский) роль Сорокина сыграл Михаил Голубович.

Библиография

• Карпов Н. Д. Мятеж главкома Сорокина: правда и вымыслы. — М.: НП ИД «Русская панорама», 2006. — 415 с.: — (Страницы российской истории). ISBN 5-93165-152-7
• Черкасов-Георгиевский В. Генерал П. Н. Врангель — последний рыцарь Российской империи.. — М.: Центрполиграф, 2004. — (Россия забытая и неизвестная).
• Деникин А. И. [militera.lib.ru/memo/russian/denikin_ai2/index.html Очерки русской смуты]. — М.: Айрис-пресс, 2006. — ISBN 5-8112-1890-7.
• Кенез Питер Красная атака, белое сопротивление. 1917—1918/Пер. с англ. К. А. Никифорова. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2007. — 287 с — (Россия в переломный момент истории). ISBN 978-5-9524-2748-8
• Ковтюх Е.И. «Железный поток» в военном изложении. — Москва: Государственное военное изд-во, 1935.
• Обертас И. Л. [lib.ru/MEMUARY/ZHZL/fedko.txt Командарм Федько].
• Кисин Сергей. [russlovo.com/books/detail/30377/new/rus Деникин. Единая и неделимая]. — М.: Феникс, 2011. — 413 с. — (След в истории). — 2 500 экз. — ISBN 978-5-222-18400-4.
• Шамбаров В. Е. [militera.lib.ru/research/shambarov1/index.html Белогвардейщина.] — М.: ЭКСМО, Алгоритм, 2007. — (История России. Современный взгляд). ISBN 978-5-926-50354-5
• Пученков А. С. [history.spbu.ru/userfiles/Bogomazov/NIR05_Puchenkov.pdf Крутоголов Ф. Ф. Правда о Сорокине.] // Новейшая история России. — 2012. — Вып. 3. — С. 260-274.

Ссылки. Источники

• [www.hrono.ru/biograf/bio_s/sorokin_il.html Биография на сайте «Хронос»]

Отрывок, характеризующий Сорокин, Иван Лукич

На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.