Месть Ако

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Сорок семь ронинов»)
Перейти к: навигация, поиск

«Месть Ако», «Сорок семь ронинов» (яп. 赤穂浪士, букв. «Странствующие самураи из Ако»); реже — «Сорок семь самураев») — японское народное предание, повествующее о мести сорока семи бывших самураев за смерть своего господина.





История 47 ронинов

История повествует о том, как сорок семь ронинов подготовили и претворили в жизнь план отмщения Кире Кодзукэ-но-Сукэ (Кира Ёсихиса (яп. 吉良義央)), чиновнику при дворе сёгуна Токугавы Цунаёси, за смерть своего господина, даймё Асано Такуми-но-Ками Наганори (Асано Наганори (яп. 浅野長矩)) из Ако. В 1701 году Асано был приговорён к сэппуку за нападение на чиновника в ответ на оскорбления и издевательства со стороны последнего.

Потеряв своего господина, сорок семь ронинов во главе с главным советником Оиси Кураносукэ (яп. 大石 良雄 о:иси ёсио, титул 内蔵助, кураносукэ), дали клятву отомстить смертью за смерть, несмотря на то, что их за это ждал смертный приговор.

Чтобы не возбуждать подозрений, заговорщики растворились в толпе, став купцами и монахами, Оиси же переехал в Киото и начал вести разгульный образ жизни, развёлся с женой и взял себе молодую наложницу. Со временем, узнав о том, что ронины разбрелись кто куда, а Оиси пьянствует, Кира ослабил свою охрану и стал более беспечным.

Между тем, ронины тайно собирали и переправляли в Эдо оружие, входя в доверие к домочадцам Киры (один из бывших слуг Асано даже женился на дочери строителя поместья чиновника, чтобы раздобыть планы постройки).

Когда всё было готово к исполнению задуманного, Оиси тайно перебрался в Эдо, где все заговорщики встретились и заново принесли клятву отмщения.

В 15 год эпохи Гэнроку в 14 день 12 месяца (30 января 1703 года) ронины двумя отрядами по сигналу барабана напали на поместье Киры в Эдо, перебив 16 и ранив более 20 человек. Кира успел спрятаться в доме вместе с женщинами и детьми в большом чулане, и его долго не могли найти. Однако Оиси, проверив постель Киры и убедившись, что она ещё тёплая, преодолел отчаяние от казавшейся неминуемой неудачи и продолжил поиски. Вскоре за настенным свитком был обнаружен тайный ход, ведший в скрытый внутренний дворик с небольшим складским строением для хранения угля, которое защищали двое вооружённых охранников. Там и был обнаружен Кира. Оиси почтительно поведал ему о том, что они ронины — бывшие слуги Асано, пришли отомстить за своего господина. Как самураю Кире было почтительно предложено совершить ритуальное самоубийство, но тот отказался или же просто не смог этого сделать. Тогда Оиси сам убил Киру, отрубив ему голову.

Голову поверженного врага ронины отнесли в монастырь Сэнгаку-дзи на могилу своего господина, исполнив тем самым клятву.

Власти оказались в затруднительном положении: с одной стороны ронины поступили согласно букве и духу бусидо, отомстив за своего сюзерена; с другой стороны, они ослушались приказа сёгуна, проникли в Эдо с оружием и напали на придворного чиновника. Из-за растущей в народе популярности сорока семи ронинов, сёгун получал множество прошений за них, но, как и ожидалось, приговорил заговорщиков к смерти. Однако им было позволено провести благородный обряд ритуального самоубийства, как надлежало настоящим самураям, вместо того, чтобы быть казнёнными как преступники.

Сэппуку состоялось в 16 год эпохи Гэнроку в 4 день 2 месяца (20 марта 1703 года). Самого молодого отправили на родину в Ако гонцом. Сорок шесть оставшихся в Эдо ронинов были похоронены в том же монастыре, что и их господин. Их могилы с тех пор стали объектом поклонения, а одежду и оружие их, как говорят, до сих пор хранят монахи Сэнгаку-дзи. Доброе имя рода Асано было восстановлено, его семье даже вернули часть бывших владений. Последний из этой группы ронин вернулся в Эдо, был помилован сёгуном и прожил 78 лет. Похоронен рядом со своими товарищами.

«Сорок семь ронинов» в японском искусстве

Популярность этого предания породила множество пьес (для театров кабуки и бунраку), литературных и художественных произведений, написанных на тему Мести клана из Ако (первая такая пьеса появилась уже через две недели после гибели ронинов). Такие произведения носят название Тюсингура[ja].

Изобразительное искусство

Сюжет «Сорока семи ронинов» стал популярным среди японских художников, работавших в технике гравюры на дереве. Среди них были и такие известные мастера как Утамаро, Тоёкуни, Хокусай, Кунисада и Хиросигэ. Самой популярной признана серия работ Куниёси.

Театральные постановки

Среди множества театральных постановок на тему мести «сорока семи» наиболее известной является Канадэхон Тюсингура (в переводе «Зерцало преданных вассалов») или просто Тюсингура, которая, правда, потеряв часть исторической достоверности, приобрела больший драматизм и зрелищность.

Написанная сначала для кукольного театра бунраку, пьеса была позже адаптирована для театра кабуки. Она и поныне остаётся одной из самых популярных театральных постановок в Японии.

В кинематографе

См. также

Напишите отзыв о статье "Месть Ако"

Литература

  • Успенский М.В. Самураи восточной столицы / История преданных вассалов, И. Куниёси и японская гравюра 1840-х годов. — Калининград: Янтарный сказ, 1997. — 128 с. — ISBN 5-7406-0241-6.
  • Джоан Виндж. 47 ронинов / Роман, написанный по самой знаменитой японской легенде!. — Эксмо, 2013. — 400 с. — ISBN 978-5-699-69315-3.
  • Хорхе Луис Борхес. Неучтивый церемониймейстер Котсуке-Но-Суке / Всеобщая история бесчестья : [ сб.: пер. с исп.]. - Москва: АСТ, 2014. - 222, [2] с. - ISBN 978-5-17-083751-9

Ссылки

  • СОРОК СЕМЬ РОНИНОВ // Япония от А до Я. Популярная иллюстрированная энциклопедия. (CD-ROM). — М.: Directmedia Publishing, «Япония сегодня», 2008. — ISBN 978-5-94865-190-3.
  • [hi-braa.spb.ru/nihhon/engraves/47samurai.php «47 преданных самураев» в гравюрах Утагава Куниёси]


Отрывок, характеризующий Месть Ако

Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того, что предложения капитуляции, ни к чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того, что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся в Шенбрунне, в 25 верстах от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и написал следующее письмо к Мюрату: