Сосналиев, Султан Асламбекович

Султан Асламбекович Сосналиев
Министр обороны Абхазии
25 февраля 2005 — 8 мая 2007
Глава правительства:	Александр Золотинскович Анкваб
Предшественник:	Мухаммед Сетбиевич Килба
Преемник:	Мераб Борисович Кишмария
Вице-премьер Абхазии
25 февраля 2005 — 2007
Министр обороны Абхазии
25 апреля 1993 — август 1996
Глава правительства:	Сократ Рачевич Джинджолия Геннадий Леонидович Гагулия
Предшественник:	Владимир Георгиевич Аршба
Преемник:	Владимир Тачевич Миканба
Рождение:	23 апреля 1942(1942-04-23) Нальчик, Кабардино-Балкарская АССР, РСФСР, СССР
Смерть:	22 ноября 2008(2008-11-22) (66 лет) Москва, Российская Федерация
Супруга:	Любовь Николаевна Тхайцук-Сосналиева
Дети:	сын Мурат, дочь Инесса
Военная служба
Годы службы:	1961—1989 (ВС СССР) 1992—1996 и 2005—2007 (ВС Абхазии)
Принадлежность:	СССР СССР → Абхазия Абхазия
Род войск:	Войска ПВО СССР
Звание:	полковник генерал-лейтенант
Командовал:	Вооружёнными Силами Абхазии
Сражения:	Война в Абхазии (1992—1993)
Награды:

Султан Асламбекович Сосналиев (23 апреля 1942, Нальчик — 22 ноября 2008, Москва) — государственный и военный деятель Абхазии. Герой Абхазии (1994). Полковник ВС СССР, генерал-лейтенант ВС Абхазии. По национальности черкес (кабардинец).

Биография

В 1961—1964 годах курсант Сызранского авиационного училища лётчиков. Окончил Военную академию противовоздушной обороны им. Г. К. Жукова (1978).

29 лет отслужил в войсках ПВО СССР. Прошел путь от лётчика до командира истребительного авиаполка и начальника авиацентра.

В 1989 году — вышел в отставку в звании полковника.

С 1990 года — заместитель генерального директора ОАО «Каббалкгражданстрой».

До 1992 года — начальник военного отдела Конфедерации горских народов Кавказа.

В 1992 году прибыл в Абхазию.

С 16 августа 1992 года — начальник штаба абхазского народного ополчения.

С 18 августа 1992 года — начальник штаба Государственного Комитета обороны Абхазии.

С 11 октября 1992 года — начальник Генерального штаба Вооружённых Сил Абхазии — Первый заместитель Министра обороны Абхазии.

С 25 апреля 1993 года — Министр обороны Абхазии.

С 21 мая 1993 года — генерал-майор. Звание присвоено «За выдающиеся заслуги в формировании и становлении Вооруженных Сил, организацию обороны Республики Абхазия от вооруженной агрессии».

С 30 декабря 1993 года — генерал-лейтенант. Звание присвоено «За успешное проведение военной операции по освобождению г. Сухум — столицы республики и оккупированной территории Абхазии».

1 июля 1996 года уволился из Вооружённых Сил Республики Абхазия.

С 29 августа 1996 года — зачислен в резерв Главнокомандующего Вооружённых Сил Республики Абхазия.

В августе 1996 года покинул пост министра, вернулся в Нальчик и стал генеральным директором АО «Каббалкгражданпроект». Избирался вице-президентом Международной черкесской ассоциации.

С 25 февраля 2005 года министр обороны и вице-премьер Абхазии. В начале мая 2007 года подал в отставку.

Умер после продолжительной болезни в ночь с 22 на 23 ноября 2008 года. Похоронен в городе Баксане.

Кадий Имарата Кавказ Анзор Астемиров в интервью весной 2009 года отметил, что «этой зимой мы потеряли очень ценного соратника и долговременного сторонника — генерала Султана Сосналиева, известного в кавказском подполье под именем Абу Мурат… Очень мало людей знало об его дружбе с лидерами моджахедов, например, с Шамилем Басаевым и другими... Султан долгое время был нашим братом по вере, нашим крупным советником и стратегом». Об этом своём заявлении Астемиров сказал, что «выполнил последнюю волю Султана и сообщил о его истинной деятельности». (Утверждается, что Астемиров являлся родственником Сосналиева (см.).) Некоторые опровергали связь Сосналиева с исламистами.

Супруга Любовь.

Награды

• Герой Абхазии (27 сентября 1994 года) «За выдающийся вклад в создании Вооруженных Сил Республики Абхазия и последующий разгром превосходящих сил противника».
• Орден Красного Знамени
• Орден «Честь и слава» («Ахьдз-Апша») I степени (14 октября 2003 года)
• Орден «За заслуги перед Кабардино-Балкарской Республикой» (посмертно, 2012)
• Заслуженный военный лётчик СССР (16 августа 1985)

Ссылки

• Полковник В. Пачулия. [www.abkhaziagov.org/ru/president/press/smi_abkhazia/sosnaliev.php Полководец Султан Сосналиев] (рус.)(недоступная ссылка — история). Официальный сайт Президента Республики Абхазия. Проверено 23 ноября 2008. [web.archive.org/20071211183747/www.abkhaziagov.org/ru/president/press/smi_abkhazia/sosnaliev.php Архивировано из первоисточника 11 декабря 2007].

Отрывок, характеризующий Сосналиев, Султан Асламбекович

В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.