Сосницкая, Елена Яковлевна

Елена Геннадьевна Сосницкая
Дата рождения:	1799(1799)
Дата смерти:	9 января 1855(1855-01-09)

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Елена Яковлевна Сосницкая (урожденная Воробьева; 1799 или 10 мая 1800 — 9 января 1855) — драматическая артистка, оперная певица (лирическое сопрано) дочь известного придворного оперного певца Я. С. Воробьева и А. И. Воробьевой.

Училась в Петербургском театральном училище у кн. А. А. Шаховского.

В январе 1815 г. она выступила с большим успехом в опере «Жаконд, или искатель приключений», а в октябре того же года исполнила роль Алексея в опере Кавоса «Иван Сусанин». Выступала на сцене петербургского Большого театра.

В январе 1817 г. вышла замуж за молодого, но уже известного артиста И. И. Сосницкого и в том же году вместе с мужем выступала в комедии Грибоедова «Молодые супруги» — роль Аглаи. Громкий успех, вероятно, послужил поводом к её переходу из оперы в комедию, где она стала бессменной партнершей своего мужа, хотя, почти до 1821 г., она не оставляла окончательно оперу, участвуя в «Красной Шапочке» Буальдье, «Волшебной флейте» Моцарта — Памина и др.

С 1821 г. переходит в комедию на роли субреток и бойких, светских барынь.

Среди ролей: Сусанна в «Свадьбе Фигаро», Дорина в «Тартюфе», Лельская в водевиле Шаховского «Ворожея», Троепольская в комедии «Актеры между собою, или Первый дебют актрисы Троепольской» Н. И. Хмельницкого; Тереза — первая исполнительница («Бабушкины попугаи» с текстом Н. И. Хмельницкого и музыкой Верстовский, Алексей Николаевич), Доримена («Принужденная женитьба» композитора Н. А. Титова), Темира («Жар-птица, или Приключения Ивана-царевича»), Клаудина («Пиемонтские горы, или Взорвание Чортова моста»), Екатерина Андреевна («Казачка, или Возвращение из похода»); Антося («Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом» с текстом текст А. С. Грибоедова и П. А. Вяземского и музыкой Верстовский, Алексей Николаевич), Нанетта («Жоконд»), Элиз («Опрокинутые повозки» композитора Буальдьё), Клодина («Моя жена выходит замуж»), Фамусова («Лучший день в жизни, или Урок богатым женихам»); в 1831 г. она попробовала сыграть роль Софии в «Горе от ума», но исполнила её недостаточно хорошо. Почти ни одна из комедий H. Хмельницкого, П. В.и Н. В. Кукольников, П. А. Каратыгина и других современных писателей не обходились без её участия.

С появлением новой комедии Гоголя и Островского, перешла на роли пожилых женщин и комических старух: так в 1836 г. она играла роль жены городничего Анны Андреевны в «Ревизоре» — первая исполнительница роли в первой постановке в Александринском театре 22 апреля 1836, в 1842 — Агафьи Тихоновны в «Женитьбе», в 1853 — Панкратьевны в «Бедной невесте» Островского, Каурова в комедии Тургенева «Завтрак у предводителя».

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона называет её жертвой своего ревнивого отношения к своей сценической деятельности; не желая уступить роль Линской, она играла больная, и болезнь обострилась. В конце 1854 г. по болезни она принуждена была уйти со сцены, а в январе следующего года — скончалась.

Партнеры: П. Злов, Г. Климовский, Е. Сандунова, В. Самойлов, В. Шемаев.

Ссылки

• А. Ш. Сосницкая, Елена Яковлевна // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Коровяков Д. Д. Воробьева, Елена Яковлевна // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Сосницкая, Елена Яковлевна

– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.