Сосновка (парк)
«Сосновка» | |
Чансын в парке «Сосновка», подаренные Санкт-Петербургу Кореей к 300-летию. Статуи демонтированы 22.09.2015 в связи с аварийным состоянием | |
60°01′22″ с. ш. 30°21′06″ в. д. / 60.02278° с. ш. 30.35167° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=60.02278&mlon=30.35167&zoom=14 (O)] (Я)Координаты: 60°01′22″ с. ш. 30°21′06″ в. д. / 60.02278° с. ш. 30.35167° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=60.02278&mlon=30.35167&zoom=14 (O)] (Я) | |
Страна | Россия |
Район | Выборгский район Санкт-Петербурга |
Исторический район | Сосновка |
Дата основания | 1960 |
Метро | «Политехническая» |
Площадь | 302 га |
«Сосно́вка» (Сосно́вский лесопа́рк) — парк в Выборгском районе Санкт-Петербурга. Площадь парка составляет 302 га[1]. Ограничен проспектами: Северным, Тихорецким, Светлановским и Тореза, а также улицей Есенина.
Центральная аллея парка — улица Жака Дюкло.
Содержание
История Сосновки
В 1830-х годах, когда окрестности Лесного института (нынешней Лесотехнической академии) постепенно превращались в дачную местность, земли к северу от неё, поросшие сосновым лесом, стали именовать Сосновкой. Дачники использовали Сосновку для уединённых прогулок. Известно, что летом 1844 года «по сосновым рядам» любили гулять и беседовать И. С. Тургенев и В. Г. Белинский (у первого была дача на Поклонной Горе, у второго — на нынешнем проспекте Тореза, который тогда именовался Старо-Парголовской дорогой)[2].
Среди жителей центральных районов Петербурга Сосновка имела репутацию дикой окраины, удобной, например, для проведения дуэлей. Так, в феврале 1840 года в Сосновке, приблизительно на месте современного перекрёстка проспектов Тореза и Светлановского, состоялась дуэль М. Ю Лермонтова с Эрнестом де Барантом, сыном французского посла. Никто не пострадал, но Лермонтова в качестве наказания сослали на Кавказ, где он вскоре был застрелен на очередной дуэли Н. С. Мартыновым[3].
В 1893 году район Сосновского леса приобрёл в собственность городской голова В. А. Ратьков-Рожнов. После его смерти в 1913 году сыну Ананию досталась южная часть Сосновки, а дочери Ольге — северная. Ананий активно взялся за перепланировку своих владений, прорубил аллеи, намереваясь со временем превратить их в улицы нового дачного района. Самая южная улица-аллея была названа Ананьевской — сегодня это Светлановский проспект. Однако война, а затем революция помешали Ратькову-Рожнову-младшему осуществить свои замыслы. Памятником его усилиям сегодня служат аллеи юго-восточной части Сосновского парка, в целом повторяющие планировку начала ХХ века[4].
На севере парка на Лиственной улице до начала XXI века находилось садоводство. Оно располагалось на месте построенного в конце 1920-х годов поселка «Стандарт». Посёлок состоял из финских каркасно-щитовых засыпных домов. Позже часть территории отдали под спортивные сооружения, в том числе мототрек, часть — под садоводство. В начале XXI века садоводство было ликвидировано в связи со строительством многоэтажного жилого комплекса[5].
Во время Великой Отечественной войны в Сосновке располагался военный аэродром. На аэродроме базировался 44-й истребительный авиационный полк ПВО, в марте 1942 года преобразованный в 11-й гвардейский истребительный авиационный полк ПВО. Взлётная полоса была построена в сентябре — декабре 1941 года. На северо-восточной окраине бывшего аэродрома в феврале 1978 года установили памятник. Неподалеку от него сохранилось мемориальное кладбище лётчиков[6].
Лишь в 2011 году появились публикации о том, что летом 1942 года в Сосновку с 1-й линии Васильевского острова была переведена спецшкола № 2, занимавшаяся подготовкой диверсионных отрядов с целью оставления их в городе (на случай захвата Ленинграда), а также групп для забрасывания в тыл противника. Для учёбы и проживания курсантов были подобраны брошенные дома в районе современных проспекта Непокорённых и Гжатской улицы (южная часть Сосновки, застроенная после войны жилыми кварталами). Школа существовала вплоть до 1945 года[7].
Ещё в середине XX века на месте Сосновки был просто участок леса. В 1948 году здесь, на окраине Ленинграда, создали стрельбище военно-охотничьего общества (с 2007 года на его месте действует клуб «Олимпиец» Стрелкового союза России). В 1960-х годах, когда стал застраиваться район Шувалово-Озерки, огромный кусок леса решили оставить и сделать лесопарк, которому присвоили название Сосновский. В ноябре 1968 году его переименовали в городской парк «Сосновка» .
Галерея
- The Sosnovka Park.jpg
Вид на Тихорецкий проспект
- The Sosnovka Park-2.jpg
Предупреждающий знак
- The Sosnovka Park-3.jpg
Аллея
- The Sosnovka Park-4.jpg
Аллея
- The Sosnovka Park-5.jpg
Озеро
- The Sosnovka Park-6.jpg
Озеро
- The Sosnovka Park-7.jpg
Парк
- The Sosnovka Park-8.jpg
Мемориал
- The Sosnovka Park-9.jpg
Братское захоронение
- The Sosnovka Park-10.jpg
Братское захоронение
- The Sosnovka Park-11.jpg
Братское захоронение
- The Sosnovka Park-12.jpg
Мемориал лётчикам аэродрома «Сосновка»
- The Sosnovka Park-13.jpg
Вид из парка на Светлановский проспект
Напишите отзыв о статье "Сосновка (парк)"
Примечания
- ↑ [www.adresaspb.ru/arch/adresa_18-19/18_018/18_18.htm Сады и парки / Сосновский лесопарк] // Адреса Петербурга
- ↑ Глезеров С. Лесной, Гражданка, Ручьи, Удельная. М, 2007. С. 86
- ↑ Глезеров С. Лесной, Гражданка, Ручьи, Удельная. М, 2007. С. 118
- ↑ Глезеров С. Лесной, Гражданка, Ручьи, Удельная. М, 2007. С. 26-27
- ↑ [karpovka.net/2007/06/18/1191/ «Нестандартная» «Сосновка»] // Карповка.нет. — 18 июня 2007
- ↑ Глезеров С. Лесной, Гражданка, Ручьи, Удельная. М, 2007. С. 228—230
- ↑ [www.spbvedomosti.ru/article.htm?id=10276304@SV_Articles Большаков А. Тайна Сосновского лесопарка. Санкт-Петербургские ведомости. № 081. 6 мая 2011 года.]
Литература
- Горбачевич К. С., Хабло Е. П. Почему так названы? О происхождении названий улиц, площадей, островов, рек и мостов Санкт-Петербурга. — 4-е изд., перераб. — СПб.: Норинт, 1996. — С. 245. — 359 с. — ISBN 5-7711-0002-1.
Отрывок, характеризующий Сосновка (парк)
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.