Сосюра, Владимир Николаевич

Владимир Сосюра
укр. Володимир Миколайович Сосюра
Владимир Сосюра (1956)
Гражданство:	Российская империя Российская империя</br>Украинская Народная Республика Украинская Народная Республика</br>Украинская ССР Украинская ССР</br>СССР СССР
Род деятельности:	поэт, переводчик
Годы творчества:	1917—1965
Направление:	социалистический реализм
Жанр:	стихотворение, поэма
Язык произведений:	Украинский
Премии:
Награды:

Влади́мир Никола́евич Сосю́ра (укр. Володи́мир Микола́йович Сосю́ра; 25 декабря 1897 [6 января 1898], Дебальцево, — 8 января 1965, Киев) — украинский поэт. Лауреат Сталинской премии первой степени (1948).

Биография

Владимир Сосюра родился на станции Дебальцево, по одним данным, в 1897 году (ст. ст.), по другим — в 1901-м (указан на надгробии поэта).

Его отец, Николай Владимирович, чертёжник по специальности, имел французские корни (де Соссюр). Будучи человеком непоседливым и разносторонне одарённым, сменил много профессий, учительствовал, работал сельским адвокатом, шахтёром. Мать поэта — Антонина Даниловна Локотош — маляр, родом из Луганска, занималась домашним хозяйством. В ее роду евреи, украинцы, венгры, сербы. Двоюродный брат матери известный украинский красноказачий командир Иван Семёнович Локотош, соратник Климентия Ефремовича Ворошилова, о чем сам поэт упоминает в предисловии к роману «Третья Рота». Другие родственники по фамилии Локотош воевали в составе белогвардейских антисоветских формирований, в частности поручик Михаил Локотош, погибший в 1919 году в районе Луганска.

Владимир Сосюра окончил сельскую школу и поступил в сельскохозяйственное училище на станции Ямы Бахмутского уезда, где обучался в одно время с будущим Маршалом Советского Союза К. С. Москаленко. С малых лет работал в шахтах Донбасса, принимал участие в Гражданской войне: сначала на стороне Украинской Народной Республики, затем — на стороне Красной Армии. По окончании войны учился в Коммунистическом Университете в Харькове и на рабфаке при Харьковском институте народного образования. В это время был участником литературных организаций «Плуг», «Гарт», ВАПЛИТЕ, ВУСПП.

В 1942—1944 годах Сосюра военный корреспондент.

В 1951 году он стал объектом травли после статьи в газете «Правда», которая обвиняла Сосюру в «буржуазном национализме» за стихотворение [www.ukrcenter.com/%D0%9B%D1%96%D1%82%D0%B5%D1%80%D0%B0%D1%82%D1%83%D1%80%D0%B0/%D0%92%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%B4%D0%B8%D0%BC%D0%B8%D1%80-%D0%A1%D0%BE%D1%81%D1%8E%D1%80%D0%B0/21966/%D0%9B%D1%8E%D0%B1%D1%96%D1%82%D1%8C-%D0%A3%D0%BA%D1%80%D0%B0%D1%97%D0%BD%D1%83-%D0%BF%D0%BE%D0%B2%D0%BD%D0%B0-%D0%B2%D0%B5%D1%80%D1%81%D1%96%D1%8F «Любіть Україну»], написанное в 1944 году.

Умер Владимир Сосюра 8 января 1965 года. Похоронен в Киеве на Байковом кладбище.

Семья

Владимир Сосюра считался Дон Жуаном, был несколько раз женат.Ранний его союз - три года с Дусей Фоменко из села Переїзне. Первый брак 1922 год — с Верой Касперовной Берзиной, бывшим политруком красноказачьего эскадрона, позднее студенткой в Харькове. Сосюра посвятил ей поэму «Рабфаковка». Причиной развода стали углубляющиеся идейные расхождения:

Ми з тобою зійшлися в маю,

ще не знав я, що значить ідея.

Ти й тоді Україну мою

не любила, сміялася з неї.

От этого брака у Сосюры было двое сыновей.

Второй союз - с поэтессой Еленой Журливой. Третий союз Сосюры, с 1931 года — с Марией Гавриловной Даниловой. «Синьооке щастя і горе» поэта закончила балетную школу в Киеве и была на 12 лет моложе его. 15 января 1932 года у них родился сын — Владимир. В 1949 году Марию Сосюру (с 1941 года осведомителя НКВД) арестовали якобы за разглашение государственной тайны: она призналась в письме председателю СПУ А. Корнейчуку в факте вербовки. Ее выслали в Казахстан. После возвращения Марии через пять лет, они повторно расписались.

Литературная деятельность

Критики называли Сосюру «Дон Жуаном», «прототипом Ивана Бездомного», «душевным эксгибиционистом».

Первое его стихотворение (на русском языке) было опубликовано в 1917 году. В архивах сохранились ненапечатанные стихи Сосюры (на украинском языке), написанные во время его пребывания в Армии УНР, но первый сборник «Стихотворения» вышел в 1921 году, а внезапную славу принесла ему революционно-романтическая поэма «Червона зима» (1922), признанная образцом поэтического эпоса гражданской войны на Украине. Этой теме Сосюра посвятил и многие другие произведения, в которых органично сочетается интимное с общественным и общечеловеческим: сборник «Город» (1924), «Снега» (1925), «Золотые ястребы» (1927) и ряд других. Уже в первых сборниках Сосюра проявил себя сильным лириком в украинской поэзии своего времени. Основные источники, которыми питалась лирика Сосюры (народное творчество, Тарас Шевченко и более поздние лирики), переплавились в его поэзии на оригинальный стиль, означенный классической простотой стиха, певучестью и романтическим воодушевлением.

Начиная уже с раннего периода творчества, в поэзии Сосюры нашли отражение и противоречия его эпохи: типичная для украинского интеллигента 1920-х годов невозможность сочетать преданность большевистской революции с чувством национального долга: поэма о внутреннем раздвоении («коммунар и националист») «Два Володьки» (1930), сразу на выходе запрещён сборник «Серце» (1931). Несмотря на запреты, в творчестве Сосюры того времени мощно пробивается мотив украинского национализма (неопубликованная поэма «Махно», известная лишь в отрывках «Мазепа», 1930).

В начале 1930-х годов это привело Сосюру к конфликту с коммунистической партией, членом которой он был с 1920 года. Несмотря на эти неблагоприятные обстоятельства, в 1930-е годы Сосюра, рядом со строительной тематикой («Днепрогэс»), почти единственный на Украине культивировал интимную, любовную лирику: «Червоні троянди» (1932), «Нові поезії» (1937), «Люблю» (1939), «Журавлі прилетіли» (1940) и другие.

В военные годы вышли сборники: «Під гул кривавий» (1942), «В годину гніву» (1942), поэма «Олег Кошовий» (1943) и другие. С послевоенных сборников выдающихся: «Зелений світ» (1949), «Солов'їні далі» (1956), «Так ніхто не кохав» (1960). Заметное место в творчестве Сосюры занимают также более широкие эпические полотна: поэмы «1871» (1923), «Железная дорога» (1924), роман в стихах «Тарас Трясило» (1926), автобиографический роман «Третя рота», над которым Владимир Сосюра работал с перерывами в 1926—1930, 1942 и 1959 годах.

Сборные издания произведений Сосюры: «Стихи в 3 томах» (1929—1930), «Сочинения в 3 томах» (1957—1958), «Сочинения в 10 томах» (1970—1972).

Награды и премии

• Сталинская премия первой степени (1948) — за сборник стихов «Чтобы сады шумели» (1947)
• Государственная премия УССР имени Т. Г. Шевченко (1963) — за сборники стихов «Ласточки на солнце» (1960) и «Счастье семьи трудовой» (1962)
• два ордена Ленина (5.1.1948; ?)
• орден Красного Знамени (13.09.1943)
• орден Трудового Красного Знамени (04.01.1958)
• орден «Знак Почёта» (1937)
• медали

См. также

• Коллектив поэтов

Ссылки

• Сосюра Владимир Николаевич — статья из Большой советской энциклопедии.
• [www.litrasoch.ru/vladimir-nikolaevich-sosyura-1898-1965/ Владимир Николаевич Сосюра (1898—1965)]
• [numizmat.com.ua/catalog/coins/?12 Памятная монета «Владимир Сосюра»]

Отрывок, характеризующий Сосюра, Владимир Николаевич

– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.