Сото, Доминго де

Доминго де Сото
Domingo de Soto
Бюст Доминго де Сото в Сеговии
Место рождения:	Сеговия, Испания
Место смерти:	Саламанка, Испания
Научная сфера:	теология, философия, механика, экономика
Место работы:	Университет Саламанки
Альма-матер:	Университет Алькала, Коллеж Сорбонна

Доми́нго де Со́то (исп. Domingo de Soto; 1494, Сеговия — 15 ноября 1560, Саламанка) — испанский теолог, философ-схоласт, механик и экономист; комментатор Аристотеля. Относится к виднейшим представителям Саламанкской школы — одного из направлений поздней схоластики.

Биография

Доминго де Сото, родившийся в Сеговии в 1494 году, был незнатного происхождения. Учился в университете Алькала и в Коллеже Сорбонна в Париже (тогда в Сорбонне преподавал Франсиско де Витория, будущий основатель Саламанкской школы, и Сото стал его последователем). В 1520 году стал профессором философии университета Алькала. В 1524 году внезапно оставил свою должность и вступил в Бургосе в Доминиканский орден. В 1525—1532 гг. преподавал в доминиканской школе в Сеговии; с 1532 года — профессор кафедры теологии Университета Саламанки.

В 1545—1547 гг. — придворный теолог императора Карла V Габсбурга, представлял императора на Тридентском соборе. Во время работы собора внёс значительный вклад в формулировку принятых позднее собором догматических постановлений. Затем некоторое время был духовником Карла V; в 1550 году ему было разрешено вернуться в Испанию. В 1552—1556 гг. вновь возглавлял кафедру теологии Университета Саламанки.

Наряду с Бартоломе де Лас Касасом отстаивал в 1550—1551 гг. во время Вальядолидского диспута права индейцев.

Умер в Саламанке 15 ноября 1560 года.

Научная деятельность

В 1545 г. Сото издал книгу «Комментарии и вопросы к „Физике“ Аристотеля» (In VIII libros physicorum), в которую включил и изложение некоторых своих результатов, относящихся к механике — в частности, к количественной теории свободного падения тяжёлого тела при отсутствии сопротивления среды. Разрабатывая данную теорию, Сото сумел исправить ошибку, допущенную его предшественниками — Стратоном из Лампсака, Александром Афродизийским, Альбертом Саксонским, Никола Орезмом. Они ошибочно утверждали, что скорость (или «быстрота» и «медленность») падающего тяжёлого тела растёт пропорционально пройденному пути.

Сото сделал правильный вывод о том, что тело падает равноускоренно, т. e. его скорость растёт пропорционально времени, прошедшему с момента начала падения (впервые к этому выводу пришёл Леонардо да Винчи, но соображения Леонардо, изложенные в оставленных им записках, долгое время оставались неизвестными научному сообществу). После этого оставалось лишь применить теорию равнопеременного движения, созданную ещё учёными Оксфордской школы У. Хейтсбери и Р. Суайнсхедом, но носившую у них чисто кинематический, абстрактный характер (и, в частности, полученную ими «теорему о среднем градусе скорости»). Это и сделал Сото (которого итальянский историк науки М. Льоцци называл «позднейшим последователем Оксфордской школы»), пришедший в результате к теореме: путь, пройденный телом при свободном падении, равен тому пути, который за данное время оно прошло бы при равномерном движении со скоростью, равной среднему арифметическому из начальной и конечной скоростей в равноускоренном движении.

Тем самым был найден правильный закон зависимости пути от времени при свободном падении тяжёлого тела. Но эта зависимость была дана в завуалированном виде; чёткая же формулировка закона квадратичной зависимости пути, пройденного падающим телом, от времени принадлежит уже Г. Галилею.

В философских работах «Summulae» (1529 г.) и «In dialecticam Aristotelis commentarii» (1544 г.) Сото анализирует вопросы философии и логики Аристотеля. В богословском сочинении «De natura et gratia» (1547 г.) Сото излагает учение Фомы Аквинского о первородном грехе и благодати. Среди других его трудов по теологии выделяются работы «De ratione tegendi et detegendi secretum» (1541 г.) и «De justitia et jure» (1556 г.).

Экономические исследования Сото (отражённые прежде всего в трактате «De justitia et jure») явились вкладом в формирование теории паритета покупательной способности денег.

Сочинения

• «Summulae»  (Burgos, 1529)
• «De dominio»  (Salamanca, 1534)
• «De ratione tegendi et detegendi secretum»  (Salamanca, 1541)
• «[books.google.com/books?id=_EKD05-0rqwC&printsec=titlepage&source=gbs_v2_summary_r&cad=0 In dialecticam Aristotelis commentarii]»  (Salamanca, 1544)
• «In VIII libros physicorum»  (Salamanca, 1545)
• «Deliberacion en la causa de los pobres»  (Salamanca, 1545)
• «De natura et gratia»  (Venice, 1547)
• «[gutenberg.beic.it/webclient/DeliveryManager?pid=4370949&custom_att_2=simple_viewer&search_terms=DTL7&pds_handle= De justitia et jure]»  (Salamanca, 1556)

Литература

• Гайденко В. П., Смирнов Г. А.  Западноевропейская наука в средние века: общие принципы и учение о движении. — М.: Наука, 1989. — 352 с. — (Библиотека всемирной истории естествознания). — ISBN 5-02-007958-8.
• Льоцци М.  История физики. — М.: Мир, 1970. — 464 с.
• Моисеев Н. Д.  Очерки истории развития механики. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1961. — 478 с.
• Тюлина И. А.  История и методология механики. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1979. — 282 с.
• Grice-Hutchinson M.  [mises.org/library/school-salamanca The School of Salamanca: Readings in Spanish Monetary Theory, 1544—1605]. — Oxford: Oxford University Press, 1952. — xii + 134 p.

Отрывок, характеризующий Сото, Доминго де

– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.