Сото, Эрнандо де (конкистадор)

Эрнáндо де Сóто (исп. Hernando de Soto, ок. 1498 — 21 мая 1542) — испанский мореплаватель и конкистадор с титулом аделантадо, который возглавил первую завоевательную экспедицию европейцев к северу от Мексики, в глубь территории современных Соединенных Штатов; был первым европейцем, пересекшим реку Миссисипи и оставившим документальное подтверждение этого.

Ранние годы

Эрнандо де Сото родился в семье небогатых идальго в Эстремадуре или Андалусии. Два города — Бадахос и Баркаррота заявляют, что он родился там. Известно, что он провёл детство в обоих местах, и он предусмотрел в своём завещании, чтобы его тело было похоронено в Херес-де-лос-Кабальерос, где были также погребены другие члены его семьи. В то время Испания и Португалия были заполнены молодыми людьми, ищущими шанса найти военной славы после разгрома мавров.

Де Сото отплыл в Новый Свет в 1514 году с первым губернатором Панамы, Педрариасом Давилой, на дочери которого впоследствии женился. В Центральной Америке он получил известность как отличный наездник, боец, и тактик, но также был известен и особой жестокостью. В 1530 году де Сото стал правителем Леона в Никарагуа. Он возглавлял экспедицию на побережье полуострова Юкатан с целью поиска прохода между Атлантическим и Тихим океанами для торговли с Востоком, богатейшим рынком в мире. После провала экспедиции без средств для дальнейшего изучения, де Сото, после смерти Давилы, оставил свои поместья в Никарагуа. Он нанял суда и перевёз своих людей в Тумбес на первую базу Франсиско Писарро, незадолго до отъезда Франсиско Писарро вглубь Перу.

Поход против инков

В 1531 году принимал участие в походе Франсиско Писарро против инков. Писарро сделал де Сото одним из своих капитанов. Когда Писарро и его люди впервые столкнулись с армией инков Атауальпы у Кахамарки Писарро послал де Сото с пятнадцатью людьми пригласить Атауальпу на встречу. Когда Писарро на другой день напал на Атауальпу, де Сото был во главе одной из трёх групп солдат. Испанцы захватили Атауальпу. Де Сото был послан в лагерь армии инков, где его люди разграбили палатки Атауальпы.

Испанцы держали Атауальпу в плену в Кахамарке в течение нескольких месяцев в то время, как комнату наполняло золото и серебро для его выкупа. В течение этого плена де Сото подружился с Атауальпой, и научил его играть в шахматы. К тому времени, как выкуп был готов, испанцев встревожили слухи о наступлении армии инков на Кахамарку. Писарро послал де Сото с четырьмя солдатами на разведку. В отсутствие де Сото испанцы в Кахамарке решили убить Атауальпу, чтобы предотвратить его спасение армией инков. Де Сото вернулся позже сообщить, что он не мог найти признаков армии в этом районе.

После казни Атауальпы, Писарро и его люди направились в Куско, столицу империи инков. На подходе к Куско Писарро послал своего брата, Эрнандо де Сото и сорок человек вперёд. Авангард сражался с войсками инков под городом, но бой закончился до того, как Франсиско Писарро прибыл с остальными испанцами. Армия инков отступила в ночь. Испанцы разграбили Куско, где они нашли много золота и серебра. После получения доли от грабежа из лагеря Атауальпы, выкупа Атауальпы и грабежа Куско де Сото разбогател.

По дороге в Куско Манко Инка Юпанки, брат Атауальпы, присоединился к Писарро. Манко скрывался от Атауальпы в страхе за свою жизнь и был счастлив поставить себя под защиту Писарро. Писарро сделал Манко лидером инков. Де Сото присоединился к Манко в кампании по ликвидации армии инков, лояльных Атауальпе.

К 1534 году де Сото состоял в должности вице-губернатора Куско, а Писарро строил свою новую столицу (Лима) на побережье. В 1535 году король Карл I сделал де Альмагро, бывшего делового партнёра Франциско Писарро, губернатором южной части инков империи. Писарро и де Альмагро поссорились из-за того, кто будет правителем Куско. Де Альмагро строил планы по исследованию и покорению южной части империи инков (Чили). Де Сото предложил себя в качестве помощника, но де Альмагро ему отказал. Де Сото собрал свои сокровища и вернулся в Испанию в 1536 году.

Поход в Северную Америку

Через год конкистадор получил назначение губернатором Кубы и с девятью кораблями и 620 людьми предпринял завоевательный подход в Северную Америку. Высадился на берегу Флориды 30 мая 1539 года, обследовал залив Тампа и устье реки Саванна. Первую зимовку де Сото провёл в столице апалачей Анхаике. Дошёл до территории современного штата Южная Каролина, где женщина-вождь племенного объединения Кофитачек предоставила испанцам все что они требовали, от жемчуга до пищи, однако их главной цели — золота — там не оказалось. Затем он пересёк горы Блу-Ридж.

На территории нынешнего штата Алабама экспедиция де Сото попала в индейскую засаду, устроенную вождём племени мабила Тускалусой. В 9-часовом бою испанцы потеряли двести человек, при этом убив несколько тысяч индейцев, и сожгли столицу племени. Победа была пирровой — де Сото потерял четверть лошадей и почти все запасы. Затем, когда он потребовал от изначально дружественно настроенного племени чикасо двести мужчин для восполнения потерь его армии, индейцы отказались и совершили налёт на спящих чужеземцев. Погибло ещё сорок человек, и испанцы потеряли остатки своего вооружения; впрочем, чикасо не стали добивать экспедицию и позволили ей покинуть их земли.

Де Сото, ранее достигший реки Алабамы, 8 мая 1541 года первым из европейцев вышел на берег реки Миссисипи. Он переправился через Миссисипи и продолжил двигаться на запад, выйдя в долину реки Арканзас. Далее маршрут лежал через земли современных Арканзаса, Оклахомы и Техаса. Подхватив во время суровой зимы лихорадку, повернул обратно и умер в Луизиане 21 мая 1542 года. На смертном одре де Сото назначил новым главнокомандующим Луиса де Москосо Альварадо. Поскольку де Сото внушал индейцам, что он бессмертным бог солнца, членам его экспедиции пришлось устроить тайные похороны: завернули тело умершего командира в одеяло, груженное песком, и ночью бросили в Миссисипи. Его спутники вернулись в Мексику в сентябре 1543 года.

Значение и память

Хотя современники сочли поход де Сото провальным, его историческое значение трудно недооценить. Агрессивное отношение конкистадоров к индейцам привело к оттоку некоторых племён из долины Миссисипи. Сбежавшие от испанцев лошади дали начало североамериканской популяции мустангов. Кроме того, де Сото первым познакомил индейцев со свининой.

Имя Сото (как первого европейца, узревшего воды Миссисипи) носит мост, соединяющий штаты Арканзас и Теннесси.

В честь конкистадора Эрнандо де Сото была также названа американская марка автомобилей DeSoto, существовавшая с 1928 по 1961 год.

Литература

• Магидович И. П. История открытия и исследования Северной Америки. М., 1962.
• Clayton, Lawrence A. Clayton, Vernon J. Knight and Edward C. Moore (Editor). The de Soto Chronicles: The Expedition of Hernando de Soto to North America in 1539–1543; University of Alabama Press 1996. ISBN 0-8173-0824-5
• Duncan, David Ewing. Hernando de Soto: A Savage Quest in the Americas; University of Oklahoma Press 1997. ISBN 0-517-58222-8
• Hudson, Charles M. Knights of Spain, Warriors of the Sun: Hernando De Soto and the South's Ancient Chiefdoms, University of the Georgia Press, 1997. ISBN 0-8203-1888-4

См. также

• Миссисипская культура
• Пакаха
• Тимукуа
• Кахамарка
• Ричард Хаклюйт — переводчик де Сото на английский

Отрывок, характеризующий Сото, Эрнандо де (конкистадор)

– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.