София Прусская

София Прусская нем. Sophie von Preußen<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет Софии кисти Георгиоса Яковидиса</td></tr>
королева-консорт Греции
18 марта 1913 года — 11 июня 1917 года
Предшественник:	Ольга Константиновна Романова
Преемник:	Аспазия Манос
19 декабря 1920 года — 27 сентября 1922 года
Предшественник:	Аспазия Манос
Преемник:	Елизавета Румынская
Рождение:	14 июня 1870(1870-06-14) Потсдам
Смерть:	13 января 1932(1932-01-13) (61 год) Франкфурт-на-Майне
Род:	Гогенцоллерны, Глюксбурги
Отец:	Фридрих III
Мать:	Виктория Великобританская
Супруг:	Константин Греческий
Дети:	Георг, Александр, Елена, Павел, Ирена, Катерина
Награды:

София Доротея Ульрика Алиса Прусская (нем. Sophie Dorothea Ulrike Alice von Preußen); 14 июня 1870, Потсдам — 13 января 1932, Франкфурт-на-Майне) — принцесса Прусская, королева-консорт Греции.

Биография

Детство и юность

София родилась в семье Прусского принца Фридриха (будущего императора Фридриха III) и его жены принцессы Великобритании Виктории. По матери она была внучкой королевы Виктории. София была седьмым ребёнком из восьми и третьей дочерью. У неё были старшие братья Вильгельм (будущий император Вильгельм II), Генрих и Вальдемар и сёстры Шарлотта и Виктория, через два года в семье появилась младшая дочь — принцесса Маргарита. В семье Софию называли Сосси, а её младшую сестру обычно называли Мосси.

Семья кронпринца проживала преимущественно во Дворце кронпринцев в Берлине и Новом дворце в Потсдаме. Мать воспитывала детей по примеру собственного воспитания. Предпочтение отдавалось всему английскому. София росла с большой симпатией к Великобритании, периодически навещала свою английскую бабушку королеву Викторию, которую очень любила. В Великобритании семья кронпринца обычно останавливалась на длительное время в Букингемском дворце или же в Осборн-хаусе на острове Уайт. София, её братья и сестры практически не общались со своими немецкими бабушкой и дедушкой, поэтому личность Софии формировалась под влиянием её английских матери и бабушки.

Во время празднования золотого юбилея правления королевы Виктории в Лондоне София ближе познакомилась с греческим кронпринцем Константином. Королева, наблюдая за растущей к друг другу симпатией, писала:

Есть ли у Софии шанс выйти за Тито? Для неё это было бы очень хорошо, поскольку он очень хороший человек

В следующем 1889 году её отец стал императором. Однако, будучи смертельно больным раком, правил всего три месяца и скончался в том же году. Перед смертью он нашел в себе силы пожелать Софии счастливого 18-летия и подарил ей букет цветов. На следующий день его не стало. Новым императором стал брат принцессы Вильгельм. В этот печальный период София приняла предложение на брак от греческого кронпринца Константина. Помолвка состоялась 3 сентября 1888 года, несмотря на неодобрение её брата-императора и матери жениха, которая желала видеть невестой своего сына и наследника лишь православную.

Свадьба

Свадьба состоялась 27 октября 1889 года в Афинах. Невесте было 19 лет, жениху — 21. Обряд венчания был проведен двумя церемониями: публичной, по православным обычаям и частной, по лютеранским. Свидетелями невесты были её брат Генрих и кузены английские принцы Альберт Виктор и Георг. Свидетелями жениха — его брат Николай и кузен Цесаревич Николай. Среди греческого населения этот брак был очень популярным, поскольку существовала легенда, что Константинополь и Святая София снова и навсегда объединятся с Грецией, когда на трон взойдут Константин и София.

Для того, чтобы общество могло лучше видеть брачную процессию на её пути от Королевского дворца до Кафедрального собора на площади Синтагма были возведены специальные платформы. Молодые супруги состояли в родстве практически со всеми королевским домами Европы, поэтому на свадьбе присутствовали члены всех королевских, княжеских и аристократических фамилий. Королевский дворец не мог вместить в себя всех гостей, поэтому греческие аристократы принимали часть гостей в своих домах.

Кронпринцесса

Молодожены поселились на небольшой вилле во французском стиле на проспекте Кифисиаса, пока строился их дворец, который должен был стать их резиденцией. В Афинах семья кронпринца жила довольно скромно. Софии не хватало в Афинах друзей, она скучала по матери. Тем не менее она быстро освоилась, и начала изучать современный греческий язык. Через несколько лет она свободно стала на нём говорить. Ко всему прочему, семья стала увеличиваться. Через 9 месяцев после заключения брака София родила своего первенца Георга, названного в честь деда-короля. Всего у супругов было шестеро детей:

• Георг (1890—1947) — король Греции в 1922—1924 и 1935—1947 годах, был женат на Елизавете Румынской, детей не имел;
• Александр (1893—1920) — король Греции в 1917—1920 годах, бы женат на Аспазии Манос, имел дочь;
• Елена (1896—1982) — супруга короля Румынии Кароля II, имела сына;
• Павел (1901—1964) — король Греции в 1947—1963 годах, был женат на Фредерике Ганноверской, имел троих детей;
• Ирина (1904—1974) — супруга герцога Аостского и короля Хорватии Томислава II, имела сына;
• Екатерина (1913—2007) — супруга сэра Ричарда Брендрема, имела сына.

После рождения первого ребёнка София решила принять веру своих подданных. Заручившись согласием матери и бабушки, она сообщила об этом мужу и попросила свекровь дать ей наставления о переходе в православную религию. Греческая королевская семья была в восторге от такой новости. Однако, Георг I настаивал на том, чтобы с православной верой невестку знакомил архиепископ Афинский, а не королева Ольга. Император Вильгельм II принял известие об изменении вероисповедания своей сестры крайне неодобрительно. Он даже стал угрожать Софии исключить её из членов императорской семьи. Его жена императрица Августа Виктория пыталась убедить её отказаться от своего решения, из-за чего женщины сильно поругались. Под давлением своей матери, которая пыталась помирить детей, София написала брату письмо, в котором подробно объяснила причины своего поступка. Однако, Вильгельм не обратил на этот жест никакого внимания и запретил ей въезд в Германию на протяжении следующих трех лет. София официально перешла в православие 2 мая 1891 года . Императорский приказ о запрещении посещения Германии, конечно, не соблюдался, однако, София и Вильгельм в следующие несколько лет не виделись.

С Константином София спокойно проживала в Афинах. Тем не менее, она быстро узнала о его многочисленных внебрачных связях. Сначала кронпринцесса была шокирована таким поведением супруга, но со временем она стала относиться к этому спокойно. Начиная с 1912 года супруги сильно охладели друг другу. Константин завел любовницу, графиню Паолу Остгейм, связь с которой он поддерживал до своей смерти. В то же время, многие при дворе утверждали о слухах про романы Софии, результатом которых стало рождение в 1913 году дочери Екатерины. Константин признал отцовство ребёнка.

В семье дети и родители общались на английском языке. Дети росли в атмосфере уюта. Их воспитанием занимались английские гувернеры и гувернантки. Как и её мать, София привала детям любовь к Великобритании. Каждый год семья несколько недель проводила в Великобритании, отдыхая на пляжах Сифорну и Истборна. На летних каникулах семья посещала бабушку, вдовствующую императрицу Викторию во Фридрихсхофе в Германии, а также путешествовали на яхте «Амфитрида» к острову Корфу, или же в Венецию.

На протяжении всей жизни в Греции София занималась социальными вопросами населения. Как и королева Ольга, София способствовала развитию школ, больниц, общественных столовых и детских домов. В 1896 году она основала «Союз греческих женщин», который оказывал помощь беженцам из Османской империи. Обеспокоенность Софии по поводу лесных пожаров, постоянно вспыхивающих по всей стране, привели её к заинтересованности вопросами лесовосстановления в стране. Также, кронпринцесса была основателем греческого союза защиты животных. В 1897 году вспыхнула небольшая греко-турецкая война, вызванная восстанием христиан против турецкого ига на территории острова Крит. Во время конфликта София, как и другие члены королевской семьи, сотрудничала с обществом Красного креста. Посещала полевые госпитали, нередко, собственноручно оказывала медицинскую помощь пострадавшим. София способствовала приезду в Грецию британских медсестер, а также принимала участие в подготовке женщин-добровольцев, вызвавшихся помогать раненым.

Участие Софии и её свекрови в помощи пострадавшим от боевых действий и грекам, и туркам, вызвало восхищение при всех европейских дворах. Однако, именно греческое население было уверено, что туркам помогал брат Софии Вильгельм II и оказывал он эту помощь при содействии Софии. Греция потерпела сокрушительное поражение. Внутренняя ситуация в стране была очень напряженной. Константина, возглавляющего войско, требовали отдать под трибунал, а короля Георга свергнуть с греческого престола. В таких условия, София и Константин решили на время уехать за границу. В 1898 году она поселились в Кронберге, а затем переехали в Берлин.

После возвращения в Грецию в 1899 году, София посвятила себя благотворительности. Однако, её сильно беспокоило здоровье матери и бабушки. В 1901 году не стало их обоих. Королева Виктория умерла в январе 1901 года, а мать скончалась через семь месяцев от рака.

В 1909 году в стране была создана «Военная лига», осуществившее августовский переворот в Гуди. Движение, которое требовало реформирования правительства и военного дела, было широко поддержано общественностью. Наконец, Георг I был вынужден уступить требованиям военных. Он назначил на пост премьер-министра их кандидата и принял требование об отстранении наследных принцев от военного дела. Семья Константина в сентябре снова уехала в Германию, на этот раз во Фридрихсхоф, который тогда принадлежал младшей сестре Софии принцессе Маргарите. Вернулись через год, в октябре 1910 года, после ещё одной смены правительства, когда новый премьер-министр Элефтериос Венизелос возобновил статус принцев в их военных обязанностях.

В июне 1912 года была создана Балканская лига, а в октябре Греция вступила в Первую Балканскую войну против Османской империи. Женщины королевской семьи были заняты помощью беженцам и раненным. Они собирали одержу для военных, способствовали открытию новых больниц, находили врачей, медсестер и медицинское оборудование и даже посещали места военных действий. Так, София побывала в Ларисе и Эласоне.

К 50-й годовщине своего правления в октябре 1913 года король Георг намеревался передать престол сыну Константину. Сделать этого он не успел. В марте 1913 года король был убит в Фессалониках анархистом Алексанром Схинасом. Через два месяца победоносно для Греции завершилась Балканская война.

Королева

После вступления на престол королевская чета продолжила вести ту же простую жизнь. Своё свободное время они посвящали ботанике, которая была их страстью и переделывать сад нового дворца по английской модели. Константин и София имели хорошие отношения с другими членами королевской семьи. Особенно близко они дружили с принцем Николаем. По вторникам они ужинали с ним и его семьей, а в четверг — принимали их у себя.

В середине лета 1913 года состоялась быстрая Вторая Балканская война, которая также завершилась победой для Греции и её союзников. Это повысило престиж королевской семьи в глазах народа.

Осенью 1913 года вся семья уехала на три недели в Германию, чтобы принять участие в смотре военных маневров. 4 сентября они прибыли в Мюнхен, откуда София с детьми отправилась во Фридрихсгофу, а Константин — в Берлин. 17 сентября семья высадилась в Англии, где София имела намерение провести каникулы.

В следующем году начало Первой мировой, 4 августа 1914, застало Софию с младшими детьми в Истборне в Англии. Оценив серьёзность событий, королева быстро вернулась в Грецию. Поскольку она была сестрой кайзера, её подозревали в прогерманских симпатиях. Когда крупнейшие европейские государства одно за другим втягивались в конфликт, Греция объявила о своем нейтралитете. Прежде всего, король и королева понимали, насколько ослабили балканские войны их страну. Премьер-министр был на это другого мнения. В феврале 1915 года Венизелос попытался провести через Парламент Греции законопроект о присоединении к Антанте, которая была заинтересована в союзниках. Однако, утвердить его не удалось. Верная королю оппозиция, генералы армии и их сторонники заставили Венизелос уйти в отставку вскоре после этого. Константин I, ослабленный этими событиями, тяжело заболел и несколько недель провел в постели. В мае 1915 года состоялись выборы в парламент, на которых победила Либеральная партия. Следовательно, Венизелос снова стал премьер-министром. Национальный раскол усиливался. Однако, король и королева не теряли поддержки населения. Вывод британских войск из Дарданелл увеличил веру греков в своих суверенов.

6 июля 1916 года Антанта объявила Греции блокаду, а 14 июля загорелся лес возле летней резиденции Татои. Не исключалось, что был поджог, за которым стояли агенты союзнических стран, заинтересованных в устранении правителей. Пожар продолжался двое суток. Константин был ранен. София с младшей дочерью на руках около двух миль пробежала лесом, пытаясь спастись. Дворец, в значительной степени, выгорел. Охрана дворца была убита.

После этих событий и нарушения Антантой греческого суверенитета, отношение королевской семьи к Германии резко изменилось. С декабря 1916 года по февраль 1917 София отправила брату несколько телеграмм, в которых просила оказать помощь грекам в Македонии.

Блокада союзников, в конце концов, достигла своей цели. В июне 1917 года после угроз начать бомбардировки Афин в случае, если король не отречется от престола, Константин I передал корону своему второму сыну Александру. 11 июня королевская семья тайно покинула свой дворец в Афинах. Через Ионическое море они добрались до Италии. Следующим местом их проживания стала немецкоязычная часть Швейцарии, между Санкт-Морицем, Цюрихом и Люцерной. В изгнании к ним присоединились другие греческие семьи, покинувшие Грецию со сменой власти. Финансовое положение Константина и Софии было не блестящим.

2 октября 1920 года Александр I был укушен обезьяной у дворца Татои. Началось заражение крови, король стал бредить, его состояние ухудшалось. Греческое правительство, однако, отказало Софии в её просьбе посетить сына. 25 октября Александр умер. Матери также не позволили принять участие в похоронах. Регентом страны стал Павлос Кунтуриотис, а после его отставки 17 ноября, во главе Греции около месяца стояла королева Ольга. 22 ноября состоялся всенародный плебисцит о возвращении короля Константина. 99 процентов проголосовавших высказались за.

София и Константин вернулись в страну 19 декабря. Их приезд сопровождался массовыми демонстрациями, которые показали, что греческий народ радовался восстановлению правителей. По возвращении во дворец королевская чета много раз появлялась на балконе, чтобы поздравить приветствующий их народ. 27 февраля 1921 года их старший сын Георг в Бухаресте женился на Елизавете Румынской, а 10 марта дочь Елена в Афинах сочеталась в браке с принцем Каролем Румынским, сыном правящего короля Фердинанда I. 25 марта родился первый внук Софии и Константина, Александра, дочь умершего сына Александра I.

Длительная Греко-турецкая война началась 1919 году. После первых успехов греческой армии, положение на фронте становилось все более неустойчивым. Константин прибыл туда в мае, в сентябре был вынужден вернуться в Афины из-за плохого самочувствия. Некоторые расценили это как дезертирство, тем более, что 13 сентября сокрушительным поражением греков завершилась битва при Сакарья. София поддерживала его как могла и продолжала помогать раненым в качестве медсестры.

Греция находилась в политической и моральном кризисе. Летом 1922 года турки перешли в наступление, в сентябре взяли Смирну, а в октябре было подписано Муданийское перемирия, завершившее боевые действия. 11 сентября часть греческой армии во главе с Николаос Пластирасом стала требовать отречения короля и роспуска парламента. 27 сентября Константин отрекся от престола в пользу сына Георга.

Последние годы

Для большей стабилизации ситуации в стране, 30 сентября Константин, София, их дочери Ирена и Екатерина и принц Николай с семьей, покинули страну. На борту парохода «Патрис» они добрались Сицилии. Поселились они на вилле Hygeia в Палермо. Константин был больным атеросклерозом и находился в глубокой депрессии, часами он мог молча сидеть и смотреть в пустоту. София волновалась за сына-короля. Было принято решение оставить Сицилию и переехать во Флоренцию. Однако, 11 января 1923 года, незадолго перед отъездом Константин умер от инсульта. София намеревалась похоронить мужа в Татои, однако греческое правительство этого не позволил. Тело короля было помещено в склепе русской православной церкви в Неаполе.

София с Иреной и Екатериной поселились на вилле Боболина в Фьезоле в Тоскане. С 1924 до 1927 года с ними жила также Аспазия Манос с маленькой Александрой. В 1930 году к матери вернулась дочь Елена, которая развелась с Каролем. Так, София получила возможность увидеть во время летних каникул и внука Михая, сына Елены.

В кругу семьи София почувствовала определенное спокойствие. Часто путешествовала. Посещала в Германии сестру Маргариту, бывала в Великобритании. В 1929 году присутствовала на юбилее своего брата Вильгельма в Нидерландах.

С возрастом становилась все более религиозной. Переписывалась с англиканским пастором Р. В. Коулом и могла часами молиться. В течение следующих лет здоровье Софии ослабевало. В 1930 году из ухудшения здоровья обратилась за лечением во Франкфуртскую больницу. В 1931 году королева посетила Англию, Баварию и Венецию. В сентябре её состояние снова ухудшилось, и она вернулась во Франкфурт. Врачи диагностировали рак. После праздников в конце 1931 года она постепенно перестала питаться и здоровье резко ухудшилось. 13 января 1932 года София умерла в больнице в окружении детей, пережив мужа на девять лет.

Её тело было перенесено во дворец Фридрихсгоф, а затем была передан русской православной церкви во Флоренции, где в 1924 году было перезахоронено и тело Константина.

Георг II в 1935 году был восстановлен на престоле и позаботился о перенесении праха родственников в Грецию. В ноябре 1936 года тела Софии и Константина были перезахоронены в королевском кладбище в Татои.

Награды

— Орден Королевы Марии Луизы (Испания);

— Орден Луизы (Пруссия);

— Орден Спасителя (Греция);

— Орден Короля Кароля II (Королевство Румыния);

• Королевский орден Виктории и Альберта 2 класса (Великобритания);

Титулы

• 1870—1888: Её Королевское Высочество Принцесса София Прусская
• 1888—1913: Её Королевское Высочество Кронпринцесса Греческая, принцесса Датская
• 1913—1923: Её Величество Королева Греции
• 1923—1932: Её Величество Вдовствующая Королева София

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме София Прусская
• [www.geneall.net/D/per_page.php?id=10162 Профиль на Geneall.net]  (нем.)
• [thepeerage.com/p10073.htm#i100723 Профиль на Thepeerage.com]  (англ.)
• [www.genealogy.euweb.cz/hohz/hohenz6.html#SF3 Генеалогия София Прусской]  (англ.)
• [www.preussen.de/de/geschichte/1888_friedrich_iii./kinder/sophie.html Биография королевы Софии]  (нем.)

См. также

• Список супругов монархов Греции

Литература

• Gelardi, Julia P. (2005). Born to Rule: Five Reigning Consorts, Granddaughters of Queen Victoria. New York: St. Martin’s Press.
• Leon, G. B. (1974). Greece and the Great Powers 1914-17. Thessaloniki: Institute of Balkan Studies.
• Karin Feuerstein-Prasser: Die deutschen Kaiserinnen, Piper Verlag 2006.

Примечания

София Прусская — предки

Фридрих Вильгельм II Король Пруссии               Фридрих Вильгельм III (3 августа 1770 — 7 июня 1840) король Пруссии                       Фридерика Луиза Гессен-Дармштадтская               Вильгельм I (22 марта 1797 — 9 марта 1888) император Германии                             Карл II (великий герцог Мекленбург-Стрелица)               Луиза (королева Пруссии) (10 марта 1776 — 19 июля 1810) королева Пруссии                       Шарлотта Гессен-Дармштадтская               Фридрих III (18 октября 1831 года — 15 июня 1888 года) император Германии                                   Карл Август (великий герцог Саксен-Веймар-Эйзенахский)               Карл Фридрих Саксен-Веймар-Эйзенахский (2 февраля 1783 — 8 июля 1853) великий герцог Саксен-Веймар-Эйзенахский                       Луиза Августа Гессен-Дармштадтская               Августа (30 сентября 1811 — 7 января 1890) германская императрица                             Павел I Император Всероссийский               Мария Павловна (1786—1859) (15 февраля 1786 — 23 июня 1859) великая герцогиня Саксен-Веймар-Эйзенахская                       Мария Фёдоровна               София Прусская                                         Франц (герцог Саксен-Кобург-Заальфельдский)               Эрнст I (герцог Саксен-Кобург-Готский) (2 января 1784 — 29 января 1844) герцог Саксен-Кобург-Готский                       Августа Рейсс-Эберсдорфская               Альберт Саксен-Кобург-Готский (26 августа 1819 — 14 декабря 1861) принц-консорт Великобритании                             Август (герцог Саксен-Гота-Альтенбурга)               Луиза Саксен-Гота-Альтенбургская (21 декабря 1800 — 30 августа 1831) принцесса Саксен-Гота-Альтенбургская                       Шарлотта Саксен-Мейнингенская               Виктория Саксен-Кобург-Готская (21 ноября 1840 — 5 августа 1901) британская принцесса                                   Георг III Король Великобритании               Эдуард Август, герцог Кентский (2 ноября 1767 — 23 января 1820) герцог Кентский                       Шарлотта Мекленбург-Стрелицкая               Виктория (24 мая 1819 — 22 января 1901) королева Великобритании                             Франц (герцог Саксен-Кобург-Заальфельдский)               Виктория Саксен-Кобург-Заальфельдская (17 августа 1786 — 16 марта 1861) герцогиня Кентская                       Августа Рейсс-Эберсдорфская

Отрывок, характеризующий София Прусская

Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.