София (Болотова)
| София | |
| София Михайловна Болотова | |
 Схимонахиня София в последние годы жизни | |
| Имя в миру |
София |
|---|---|
| Рождение | |
| Смерть | |
| Монашеское имя |
София |
| Прославлена |
1987 |
| В лике |
месточтимых святых Тульской епархии |
| День памяти |
22 сентября (5 октября) в Соборе Тульских святых |
| Труды |
Создание Шамординской обители |
Схимонахиня София (София Шамординская в миру София Болотова; 1845, Санкт-Петербург — 1888, Шамординский, Козельский район, Калужская область) — схимонахиня Русской православной церкви, первая настоятельница Казанской Амвросиевской женской пустыни в Шамордине с 1884 года по 1888 год. Прославлена в Соборе Тульских святых в 1987 году.
Молодые годы
София Болотова родилась в 1845 году, она происходила из древнего дворянского рода, который ведёт своё начало от каширянина Ерёмы, сына Гаврилы Васильевича Горяина (начало XVII века). Выдающимся человеком стал Андрей Тимофеевич Болотов — энциклопедист и видный учёный XVIII века, автор интересных воспоминаний о своём времени[1]. Отец, Михаил Павлович Болотов, окончил философско-юридический факультет Императорского Санкт-Петербургского Университета и был титулярным советником, попечителем хлебных запасных магазинов Богородицкого уезда Тульской губернии, участвовал в проектах освобождения крестьян[2]. Мать — Александра Дмитриевна, занималась семьёй и воспитанием шестерых детей: сыновей — Дмитрия и Евгения и четверых дочерей — Софии, Марии, Елены и Варвары, которая умерла в детстве. Александра Дмитриевна была очень верующей женщиной, её дети получили и светское и религиозное образование. Четверо из пятерых детей стали монахами, а младшая дочь Михаила Павловича Елена вышла замуж за Михаила Андреевича Долинино-Иванского[2][3].
Брат Дмитрий Болотов стал известным человеком: он был пострижен в монахи с именем Даниил и получил известность как оптинский иконописец. Наиболее известными его работами стали портрет преподобного Амвросия Оптинского «Старец Амвросий на подушечках» и написанная по благословению старца икона «Спорительница хлебов»[1].
В 1875 году, в возрасте 30 лет, София вышла замуж за бывшего студента медико-хирургической Академии дворянина Андрея Николаевича Янькова, они венчались в Троице-Сергиевой Лавре 22 октября (3 ноября) 1875 года. Их брак продлился немногим больше года, и Андрей Николаевич скоропостижно скончался, но 17 (29) января 1877 года (через три дня после похорон) у Софии Михайловны родилась дочь Надежда[3].
Оптина пустынь
В течение трёх лет София жила в своём имении в Тульской губернии, сама вела хозяйство и много занималась благотворительностью. Она проводила много времени со своей дочерью, и занималась с детьми-сиротами бедняков. В 1880 году она продала имение для того, чтобы переехать к отцу в Екатеринослав, но в Туле ей сообщили о его смерти. Узнав от соседей о старце Амвросии, она поехала к нему за духовным наставлением и указанием дальнейшей своей жизни. Приехав в Оптину пустынь, она решила реализовать своё желание монашеской жизни и стала духовной дочерью старца Амвросия[3].
В качестве испытания старец велел ей выйти замуж за пожилого козельского помещика Николая Ивановича Астафьева, что она и сделала. После венчания София Михайловна с дочерью переехали в калужское имение своего мужа, которое находилось недалеко от Оптиной пустыни. София Михайловна исполняла поручения старца Амвросия с большой ответственностью и любовью, и он говорил, что другой такой послушницы, как она, у него не было и не будет. Николай Иванович скончался 19 (31) мая 1884 года, он был уверен, что после его смерти София Михайловна уйдет в монастырь и пожертвовал в Шамордино колокол и завещал похоронить его в этом монастыре[3].
В сельце Шамордино, в имении умершей вдовы надворного советника Ключаревой в соответствии с Определением Святейшего Синода от 13 — 20 июня 1884 года за № 1216 была создана женская община[4].
После этого она препоручила девятилетнюю Надежду её крестной матери и подала прошение Его Преосвященству Преосвященнейшему Владимиру (Никольскому), епископу Калужскому и Боровскому о поступлении в Шамординскую общину:
Имея давно стремление к монашеской жизни, а теперь овдовевши решаюсь исполнить заветное мое желание и прошу Ваше Преосвященство позволить мне поступить в число сестер новой Казанской общины Перемышльского уезда и переселиться туда на жительство, на что и ожидаю Вашего Милостивого Архипастырского решения…— София Михайловна Болотова, 22 августа (3 сентября) 1884 года[3]
Шамордино
25 августа (6 сентября) 1884 года настоятель Оптиной пустыни преподобный Исаакий и духовник Софии Михайловны преподобный Амвросий Оптинский направили епископу Калужскому и Боровскому Владимиру представление к утверждению матушки Софии настоятельницей строящейся общины, приложив к этому рекомендательное письмо. 4 (16) сентября 1884 София была пострижена в монахини Амвросием Оптинским, позже он постриг её в мантию с сохранением имени София.[3]
Позже эта община была преобразована в Шамординскую обитель, днём создания которого считается 1 (14) октября 1884 года, когда была освящена первая церковь, устроенная трудами Оптинского старца Амвросия[5].
Сохранилось описание монахини Софии в годы становления монастыря:
Но не такова была начальница Шамординской обители, — мать София, чтоб смутиться и пасть духом пред этими затруднениями <…>. Представительной наружности, с твердым характером, пламенной верой в Бога и глубокой покорностью к старцу, она все могла перенести во славу Божию и на пользу вверенной ей обители…
София пробыла в чине игуменьи четыре года, при ней монастырь был создан и обустроен. Она скончалась в 1888 году, оставив после себя хорошо налаженную общину, в которой было 250 насельниц. При ней создан проект каменного храма и проведена его разбивка. Следующей игуменьей монастыря стала монахиня Евфросиния (Розова)[5].
Ещё при жизни Амвросий Оптинский сказал, что «…Мать София свята!»[6]. Молитвенная память о схимонахине Софии сохранилась, православные продолжают почитать её как молитвенницу и заступницу, и в 1987 году она была прославлена при установлении Собора Тульских святых[5] в лике местночтимых святых Тульской епархии, как София Шамординская[7].
Напишите отзыв о статье "София (Болотова)"
Примечания
- ↑ 1 2 Варвара Каширина [www.pravoslavie.ru/jurnal/65122.htm Взгляд христианина. Об иеромонахе Данииле (Болотове) – авторе портрета преподобного Амвросия Оптинского] // Православие.Ru : Интернет-портал. — Россия, Москва: Сретенский монастырь. — Вып. 23 октября 2013 года.
- ↑ 1 2 Т. В. Комарова, ведущий научный сотрудник музея-усадьбы «Ясная Поляна» [www.optina.ru/pub/p42/ Толстые и Долинино-Иванские] // Оптина пустынь : Официальный сайт. — Россия, Козельск.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 [www.religruss.info/949-125-let-so-dnya-pravednoy-konchiny-shimonahini-sofii-bolotovoy.html 125 лет со дня праведной кончины схимонахини Софии (Болотовой)] // Информационное агентство религиозных новостей Ежедневная общеросийская газета : Интернет-СМИ. — 2013. — Вып. 6 февраля.
- ↑ «Правительственный вестник», 6 (18) июля 1884, № 148, стр. 2.
- ↑ 1 2 3 4 [www.shamordino-m.ru/nastojatelnicy/chimonahinja-sofija-bolotova-1845-1888.html Главная>Настоятельницы>Схимонахиня София (Болотова, 1845-1888)]. Официальный сайт Казанской Амвросиевской ставропигиальной женской пустыни. Проверено 25 августа 2014.
- ↑ {{Comment|Елизавета Басова|Басова, Елизавета Константиновна}} [www.stihi.ru/2008/04/08/3999 Схимонахиня София Болотова] // Стихи.ру : хостинг современной поэзии. — М..
- ↑ Журнал «Тульские епархиальные ведомости», 2006, № 13 (63), стр.91
Ссылки
- [www.shamordino-m.ru/nastojatelnicy/chimonahinja-sofija-bolotova-1845-1888.html Главная > Настоятельницы > Схимонахиня София (Болотова, 1845-1888)]. Официальный сайт Казанской Амвросиевской ставропигиальной женской пустыни. — «Первая настоятельница нашей обители схимонахиня София была прославлена в Соборе Тульских святых в 1987 году» Проверено 25 августа 2014.
| ||||||||||||||||||||||||||||||
| Предшественница: нет (основательница) |
Настоятельница Шамординского монастыря 1884—1888 |
Преемница: монахиня Евфросиния |
Отрывок, характеризующий София (Болотова)
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.
Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
