Софония (Сокольский)

Архиепископ Софония<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Епископ Новомиргородский Софрония</td></tr>
Архиепископ Туркестанский и Ташкентский
12 ноября 1871 — 26 ноября 1877
Церковь:	Русская православная церковь
Предшественник:	епархия учреждена
Преемник:	Александр (Кульчицкий)
Епископ Новомиргородский, викарий Херсонской епархии
3 марта 1863 — 12 ноября 1871
Предшественник:	Антоний (Смолин)
Преемник:	Нафанаил (Соборов)
Имя при рождении:	Стефан Васильевич Сокольский
Рождение:	26 ноября 1799(1799-11-26) село Эсько, Тверская губерния, Российская империя
Смерть:	26 ноября 1877(1877-11-26) (78 лет)
Отец:	Василий Буланов
Принятие священного сана:	11 сентября 1827 (1827-09-11)
Принятие монашества:	6 сентября 1827 (1827-09-06)
Епископская хиротония:	3 марта 1863 (1863-03-03)

Архиепископ Софония (в миру Стефан Васильевич Сокольский, при рождении Буланов; 26 ноября 1799, село Эсько, Тверская губерния, Российская империя — 26 ноября 1877, Верный, Туркестанский край, Российская империя) — епископ Русской православной церкви, первый архиепископ Туркестанский и Ташкентский.

Биография

Родился 26 ноября 1799 года в селе Эсько Тверской губернии в семье священника. Родовая фамилия его семьи была Булановы. При поступлении отца Архиепископа Софонии, Василия в Тверскую семинарию, ректор семинарии архимандрит Павел, переименовал его фамилия в Сокольского, учитывая красивый внешний вид и бойкий характер мальчика.

По окончании домашнего воспитания Стефан Сокольский поступил сначала в Бежецкое духовное училище, а в 1817 году в Тверскую духовную семинарию.

В 1823 году Стефан Сокольский поступил в Санкт-Петербургскую Духовную Академию, которую закончил в 1827 году со степенью магистра.

6 сентября 1827 года, после окончания Академии Стефан Сокольский принял постриг в монашество с именем Софония в честь в честь одного из 12-и малых пророков.

8 сентября 1827 года был рукоположен во иеродиакона, а 11 сентября — во иеромонаха.

16 сентября 1827 года иеромонах Софония был определён в Тверскую духовную семинарию.

16 февраля 1829 года получает должность инспектора и профессора философских наук Вологодской семинарии. Во время служения в Вологде отец Софония временно управлял Вологодским Спасо-Каменным монастырем и Лопотовою обителью.

С 7 декабря 1930 года исполнял должность ректора Вологодской духовной семинарии и цензора проповедей. В этом же году ему поручена была ревизия Вологодских училищ.

28 июня 1831 года иеромонах Софония подготавливал к постригу в монашество Димитрия Александровича Брянчанинова, впоследствии епископа Кавказского Игнатия. В дальнейшем они много лет дружили и общались.

29 ноября 1831 года отец Софония был перемещён на инспекторство и профессорство в Архангельскую семинарию.

10 мая 1835 года отец Софония был переведен в Орёл на должность ректора и профессора богословия Орловской семинарии.

28 июня 1835 года «за отлично-усердную службу» Святейший Синод возвёл его в сан архимандрита и назначил наместником Мценского Петропавловского монастыря.

28 августа 1835 года назначен присутствующим в Орловской консистории.

5 мая 1939 года переведен был в г. Каменец-Подольский на должность ректора и профессора богословия Каменец-Подольской семинарии, с назначением настоятелем Каменецкого Свято-Троицкого монастыря.

11 декабря 1843 года отец Софония вызван находился на службе в Санкт-Петербурге, где находился до августа 1844 года и состоял членом Консистории. Так же, он был назначен членом бывшего при Академии комитета для рассмотрения курса семинарских наук.

20 августа 1844 года архимандрит Софония был назначен ректором и профессором богословия Ярославской Семинарии и настоятелем Ростовского Авраамиева первоклассного монастыря.

21 сентября 1845 года отец Софония был назначен ректором и профессором богословия в родную Тверскую семинарию.

13 февраля 1847 года он опять перемещён на те же должности (ректором и профессором богословия) в Могилёвскую семинарию и назначен настоятелем Могилевско-Братского первоклассного монастыря.

11 февраля 1848 года архимандрит Софония, был назначен в Константинополь, настоятелем церкви при Русском посольстве. Здесь кончается служение отца Софонии в должностях по духовно-учебному ведомству, служение, продолжавшееся 21 год. За это время он занимал наставнические и начальнические должности в семи семинариях (из них в Тверской дважды) и управлял за этот период семью различными монастырями.

В мае 1853 года, архимандрит Софония отправился по служебному назначению в Россию на недолгий срок, но начавшаяся после этого Русско-Турецкая война помешала ему вернуться обратно. В связи с этим, вплоть до 1855 года Архимандрит Софония находился в Санкт-Петербурге в Александро-Невской лавре.

12 июля 1855 года Архимандрит Софония был отправлен в Рим, настоятелем церкви миссии Русской Православной Церкви.

8 мая 1860 года отец Софония отбыл из Рима в связи с увольнением его со службы, на основании подданного им собственного прошения об этом.

22 сентября 1861 года Святейшим Правящим Синодом, по обсуждении дела о желании проживающих в Персидских провинциях несториан присоединиться к Православию было определено командировать архимандрита Софонию в Эривань, где он и пробыл около двух лет.

Епископ Новомиргородский

28 февраля 1863 года в Святейшем Синоде состоялось наречение архимандрита Софонии во епископа Новомиргородского, викария Херсонской епархии.

3 марта архимандрит Софония был хиротонисан в Свято-Троицком соборе Александро-Невской лавры в сан епископа. Хиротонию совершали: митрополит Киевский и Галицкий Арсений, архиепископы Псковский Феогност (Лебедев), Тверской Филофей (Успенский), Рижский Платон (Городецкий), Могилёвский Евсевий (Орлинский) и епископ Выборгский Иоанникий (Руднев).

17 июня 1864 года, преосвященный Софония был вновь командирован в Грузию. В Тифлисе владыка Софония пробыл с сентября 1864 по март 1865 года.

Архиепископ Туркестанский и Ташкентский

Решением Святейшего Синода, 12 ноября 1871 года епископ Софония был назначен на новоучреждённую Туркестанскую и Ташкентскую епархию, став первым святителем обширного Туркестанского края. Генерал-губернатор Константин фон Кауфман не желал нахождения епархиального архиерея в Ташкенте, и по его просьбе местопребывание епископа было определено в областном городе Семиреченской области — городе Верном.

До приезда Архиепископа Софонии на Туркестанскую кафедру, в городе Верном было всего 3 священника. Всех церквей в обоих областях Туркестанского края было двадцать шесть. Из них 13 церквей в области Сыр-Дарьинской и столько же в Семиреченской. Церкви первой области составляли одно Ташкентское благочиние, на протяжении с лишком 1200 верст в длину и около 1000 верст в ширину. Церкви второй принадлежали к двум благочиниям меньшего размера, из которых одно, За-Илийское, состояло из 8 церквей, а другое, Лепсинское, из 5 церквей. Кроме того, в обоих областях было 4 строящихся храма.

16 сентября 1877 года в честь 50 летнего юбилея со дня служения Преосвященный Софония был возведён в сан архиепископа. К этому времени число церквей в Туркестане достигло уже 42-х.

Скончался Архиепископ Софония 26 ноября 1877 года в городе Верном, в возрасте 78 лет.

Награды

• Орден Святой Анны 2-й степени (апрель 1841 года).
• Орден Святой Анны 1-й степени (апрель 1865 года).
• Орден Святого Владимира 2—й степени большего креста (1874 год).

Труды

Архиепископ Софония знал много языков, в частности свободно владел — итальянским и французским языком, осуществлял переводы с греческого, сирохалдейского языков.

1. «О несогласии церкви Армянской с Вселенскою Православною. Составлено одним православным христианином и напечатано с прибавлениями и примечаниями. Перевод с греческого Софонии, епископа Новомиргородского». Одесса, 1867 г.
2. «Несколько слов и речей с присовокуплением притчи о неправильном домостроителе». Херсон, 1870 г.
3. «Слова и речи». Томы I и II С.-Петербург, 1876 г. Сюда вошли изданные в 1870 г. «Слова и речи» с объяснением притчи о неправедном домоправителе.
4. «Современный быт и литургия христиан инославных, иаковитов и несториан с кратким очерком их иерархического состава, церковности, богослужения и всего, что принадлежит к отправлению их церковных служб, особенно же их литургии. С присовокуплением переводной записки о несогласии Церкви Армянской со Вселенскою Православною». С.- Петербург 1876 г.
5. «Из дневника по службе на Востоке и Западе». С.-Петербург, 1874 г.
6. «Молитва и речь 8 июля 1875 года в г. Верном». Омск, 1875 год
7. «Взгляд православного на папскую торжественную мессу в день Рождества Христова, в базилике св. Петра». С.-Петербург, 1863 г.
8. «Сведения о иаковитах». (Журнальная статья в «Страннике» за 1863 г. м. июль, отд. II, стр. 1.).
9. «О Литургии иаковитов». (Там же, за 1863 г., м. август, отд. II, стр. 39.).
10. «Несторианский праздник в честь трех греческих учителей». (Журнальная статья в «Церковном Листке» при «Духовной беседе» за 1866 г., стр. 83.)
11. Три письма его к преосвященному Иннокентию Херсонскому. (В «Христианских чтениях» за 1887 г.).
12. Грамматика сиро-халдейского языка и обширный русско-сирийский словарь.
13. Два письма епископа Софонии к митрополиту Исидору о занятиях его в Тифлисе по поводу присоединения несториан к православию и переводы писем несторианских митрополитов.
14. «Литургия св. ап. Иакова (чин)». Перевод с греческого с предварительным суждением о Литургии ап. Иакова" и проч.
15. «О иаковитах» — записка эта составлена в 1853 году и потом в исправленном и добавленном виде напечатана в «Страннике» за 1863 г. III, отд. II стр. 39.
16. «Сирийская литургия св. Иакова, брата Божия, в том виде, как сократил её в 1503 г. католикос Мар-Григорий».
17. На сирохалдейский язык им переведены и переписаны: «Краткий катехизис» и «Священная история».
18. С сирохалдейского древнего языка на русский им переведены: «Двенадцать слов Нестория, содержащих изложение его верования о Боге и о воплощении Сына Божия, писанное им по желанию монахов» и «Диспут между Несторием и Кириллом, читаемый ежегодно в церквах несторианских в праздник Трех вселенских учителей (Феодора, Диодора, Нестория)».

Литература

1. Путинцев М., протоиерей. Воспоминания о Софонии, епископе Туркестанском // Душеполезное чтение. — 1884, ноябрь.
2. Кирион (Садзагелов), епископ. Церковно-исторический очерк основания в Херсоне викариатства и его жизнедеятельность (по поводу его пятидесятилетия 1853—1903 гг.). — Одесса, 1905.
3. Толстой Ю. Списки архиереев и архиерейских кафедр иерархии Всероссийской со времени учреждения Святейшего Правительствующего Синода (1721—1871 гг.). — М., 1872, № 377.
4. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: в 41 т. — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.pravoslavie.uz Ташкентская и Узбекистанская Епархия Русской Православной Церкви.]

Отрывок, характеризующий Софония (Сокольский)

Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.