Софроний (Иванцов)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Софроний и фамилией Иванцов.

Епископ Софроний (в миру Сергей Николаевич Иванцов; 21 июня (3 июля) 1880, Москва — 24 января 1948, Красноярск) — епископ Русской православной церкви, епископ Красноярский, викарий Новосибирской епархии.

Биография

Родился 21 июня 1880 года в Москве в семье протоиерея храма Христа Спасителя.

В 1906 году окончил юридический факультет Московского университета со степенью кандидата права, кроме того окончил в 1914 году там же филологический факультет.

В 1914 году — помощник присяжного поверенного при Московском Окружном Суде.

В 1915 году окончил Психологический экспериментальный институт.

В 1915 году мобилизован в действующую армию. Как прапорщик запаса служил в царской армии в чине поручика.

Член Поместного Собора Православной Российской церкви по избранию от армии Западного фронта.

В 1919—1922 годы служил в Красной Армии.

В 1920 году — ректор Красноармейского университета в г. Минске.

В 1922 году пострижен в монашество в Могилёвском братском монастыре с именем Софроний и рукоположён во иеромонаха.

Вскоре после этого уклонился в обновленческий раскол.

В конце 1922 года хиротонисан обновленцами во епископа Могилёвского. Хиротонию совершали в Москве обновленческие женатые архиереи нового поставления. С этого времени обновленческий Синод запретил ему носить монашеское имя Софроний, а приказали именоваться Сергием.

15 мая 1923 года ВЦУ назначило его на Минскую кафедру. Между местным духовенством и верующими происходит конфликт с вновь назначенным архиереем.

Противостояние между местным духовенством и обновленческим епископом даже дошло до применения физической силы в отношении Сергия: «13 сентября 1923 г., когда епископ Сергий шел в кафедральный собор для совершения всенощного бдения накануне Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня, возбужденная толпа под предводительством Андрианова (у него Мелхиседек жил на квартире), Ковалевского и племянника Васюковича — сальника с нижнего рынка, тоже Васюковича, преградила епископу Сергию вход в собор. Причем во время борьбы на Сергии была порвана ряса и крепа клобука. Оказать какую-либо помощь епископу Сергию не представилось никакой возможности, так как бунтари никого из собора не выпускали, и их была очень большая толпа и на их стороне было почти все минское духовенство, однако после почти часовой борьбы епископу Сергию удалось проникнуть внутрь храма. Из соборного духовенства остался только ключарь протоиерей Антоний Киркевич и архидиакон Александр Чаплин. Остальное духовенство, псаломщики и певчие разбежались. Службу начал ключарь с архидиаконом, он же исполнял обязанности певцов и чтецов. Крест был вынесен епископом Сергием, но по его уходе Крест кем-то был взят обратно».

14 сентября 1923 года в праздник Воздвиженья в кафедральном соборе обедню служил ключник без диакона. От верующих не было ни единого человека. После этого скандала епископ Сергий больше в собор не приходил и в скором времени уехал в Москву. Кроме кафедрального собора, обновленцы были выдворены и из Спасо-Преображенской церкви.

С 1924 года — обновленческий епископ Костромской (по Кат-ЯВ Кат -АМ).

В мае 1924 года дал письменное обязательство секретно сотрудничать с огранами ОГПУ, периодически получал за это денежное вознаграждение.

С 1924 года он на оперативной работе в Запорожье. Возглавил по заданию ГПУ обновленческий раскол в созданной Запорожской синодальной епархии.

С 26 октября по 20 ноября 1925 года обновленческий епископ Проскуровский.

С 20 ноября 1925 года — обновленческий архиепископ Черниговский.

С конца 1925 года — обновленческий архиепископ Рязанский.

С 1928 года — обновленческий архиепископ Запорожский.

С 1933 года — обновленческий архиепископ Ирбитский.

С 1934 года — обновленческий архиепископ Нижне-Тагильский, затем архиепископ Пермский.

С 1934 года — обновленческий митрополит Коломенский и Звенигородский (по Кат-ЕС).

25 февраля 1935 года арестован по обвинению в «разглашении сведений о секретном сотрудничестве с ОГПУ и НКВД». Признал себя виновным. 22 июля 1935 года заключён в исправтрудлагерь на три года.

После отбытия срока проживал в Костроме, находясь за штатом. 20 декабря 1943 года подал прошение о принятии в Русскую Православную Церковь. По неизвестным причинам принят не был.

С 1944 года — управляющий делами при «митрополите» Александре (Введенском). Александр Введенский предложил ему место митрополита Крутицкого. Не получил регистрации в качестве обновленческого «служителя культа».

25 сентября 1945 года был принят в Русскую Православную Церковь в сане иеромонаха.

5 февраля 1946 года в зале заседаний Священного Синода было совершено наречение иеромонаха Софрония во епископа Ульяновского и Мелекесского.

7 февраля в Николо-Кузнецкой Церкви города Москвы хиротонисан во епископа Ульяновского и Мелекесского. Чин хиротонии совершили Святейший Патриарх Алексий I, архиепископ Тульский и Белёвский Виталий (Введенский), епископ Кировоградский Сергий (Ларин) (двое последних — сами покаявшиеся обновленцы).

На новой должности «не особенно радел о благополучии епархии»

С 4 августа 1947 года — епископ Красноярский, викарий Новосибирской епархии.

24 января 1948 года скоропостижно скончался в Красноярске. Отпевание совершал епископ Иоанникий (Сперанский) в Красноярском Покровском кафедральном соборе. Погребён в Красноярске.

Ссылки

• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_5648 Софроний (Иванцов)] на сайте «Русское православие»
• [pstbi.ru/bin/db.exe/no_dbpath/docum/cnt/ans/newmr/?HYZ9EJxGHoxITYZCF2JMTdG6XbuFfiHUfeqceG*cW88UfSOicW0FdS0XdOYUXOWefeiUdO8ctmY* Софроний (Иванцов Сергей Николаевич)]

Отрывок, характеризующий Софроний (Иванцов)

– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его: