Софья Витовтовна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Софья Витовтовна
Zofia Witoldówna<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">П. Чистяков, «Великая княгиня Софья Витовтовна на свадьбе великого князя Василия Темного», 1861</td></tr>

Великая княгиня Московская
Предшественник: Евдокия Дмитриевна
Преемник: Мария Ярославна Боровская
Правительница-регентша Великого княжества Московского
1425 — 1432
 
Рождение: 1371(1371)
Смерть: 27 октября 1453(1453-10-27)
Москва
Род: Гедиминовичи, Рюриковичи
Отец: Витовт
Мать: Анна[1]
Супруг: Василий I Дмитриевич

Со́фья Вито́втовна, в постриге Ефросинья (137115 июня[2] 1453) — княгиня, жена князя московского Василия I13901425 годах). Единственная дочь великого князя литовского Витовта Кейстутовича.





Биография

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Свадьба

Софья родилась и выросла предположительно в Троках. В 1386 году она была помолвлена с московским княжичем Василием, когда тот, бежав из ордынского плена, пробирался в Москву через Молдавию и Литву. Некоторые летописцы указывают, что Витовт задержал направлявшегося домой Василия в одном из немецких городов и освободил только с условием дать слово жениться на его дочери[3].

Литовские князья, вероятно, пытались помешать этой свадьбе. «У меня была дочь, девушка, — жаловался впоследствии Витовт, — и над ней я не имел никакой власти; были женихи, которые много просили её руки, но я не мог выдать её, за кого хотел: они (Ягайло и Свидригайло) запрещали мне и говорили, что я не должен её выдавать, и боялись, что чрез неё у меня будут новые друзья»[4].

Летом 1387 года митрополит Киприан, по дороге из Константинополя, взял Василия с собой и привез его в Литву. Киприан убедил Витовта возглавить антипольскую коалицию и обручил дочь Витовта Софью с Василием Дмитриевичем.

После смерти Дмитрия Ивановича (1389) Василий стал великим князем Московским. В 1390 году по благословению митрополита Киприана и по совету своей матери послал в Литву троих бояр: Александра Поля, Александра Андреевича Белеута и Селивана за невестой. Осенью того же года посольство прибыло в Пруссию, в город Марбин (Мариенбург), где в то время под покровительством Ордена жила семья Витовта. Вскоре Софья была отправлена с ними в Москву. От литовской стороны её сопровождал князь Иван Гольшанский. Путь их лежал из Данцига морем до Риги, а затем — через Псков и Новгород.

В Москву Софья прибыла по одним данным 1 декабря, по другим — 30 декабря — и была встречена с большим почётом: митрополит Киприан и духовенство вышли за стены города и приветствовали её со святыми крестами в руках.

Софью привезли в Москву и 9 января 1391 года митрополит Киприан в соборной церкви обвенчал её с Василием Дмитриевичем. В качестве родительского благословения Софья привезла в Москву икону «Благодатное Небо».

Княгиня родила девять детей, 5 мальчиков (выжил только один) и 4 девочки (одна из них, Анна, стала женой византийского императора Иоанна VIII Палеолога).

Жена великого князя Московского

Благодаря этому браку и, возможно, в значительной мере под влиянием Софьи между Витовтом и Василием Московским завязались дружественные отношения. Василий и Софья неоднократно ездили гостить к нему в Литву.

Известно, что они ездили в Смоленск «на повиданье» к Витовту в 1393 году. Весной 1396 года, за две недели до Пасхи, Василий Дмитриевич снова прибыл к тестю в Смоленск вместе с митрополитом Киприаном, был встречен Витовтом очень радушно и праздновал там Пасху. Осенью того же года сам Витовт после рязанского похода навестил зятя в Коломне и пробыл там несколько дней. В 1398 или 1399 году к родителям в Смоленск ездила с детьми Софья, пробыла там две недели и уехала, получив богатые подарки, среди которых особенно выделялись иконы «чудны зело обложены златом и сребром» и часть страстей Спасовых. В 1414 году знаменитый путешественник того времени Жильбер де Лануа посетил Витовта в одном из замков на Немане и встретил там Софью, которая гостила у родителей вместе с дочерью Анной. Княгиня снова ездила в Смоленск со своим сыном Василием в 1423 и 1427 годах.

В 1408 году ей пришлось спешно покинуть Москву. Когда Едигей двинул на город войска, Василий Дмитриевич оставил для обороны столицы своего двоюродного дядю Владимира Храброго, а сам с женой и детьми уехал в Кострому (где, по некоторым объяснениям, планировал собирать войско)[5].

В 1415 году Софья чуть было не умерла. Перед рождением Василия она была сильно больна и находилась при смерти, но быстро поправилась.

Вот как это происшествие описывает Н. М. Карамзин: «Мать его не скоро разрешилась от бремени и терпела ужасные муки. Беспокойный отец просил одного Святого Инока Иоанновской Обители молиться о Княгине Софии. «Не тревожься! - ответствовал старец: - Бог дарует тебе сына и наследника всей России». Между тем духовник Великокняжеский, Священник Спасского Кремлевского монастыря, сидел в своей келье и вдруг услышал голос: «Иди и дай имя Великому Князю Василию». Священник отворил дверь и, не видя никого, удивился; спешил во дворец и сведал, что София действительно в самую ту минуту родила сына. Невидимого вестника, приходившего к Духовнику, сочли Ангелом; младенца назвали Василием, и народ с сего времени видел в нем своего будущего Государя, ожидая от него, как вероятно, чего-нибудь необыкновенного».

Регентша

27 февраля 1425 года Софья осталась вдовой: Василий Дмитриевич умер. По его завещанию она получила обширные и богатые волости — некоторые «в опришнину», но большую часть в пожизненное владение. Они давали княгине значительный доход, на который она могла покупать новые села и деревни, которыми распоряжалась уже по собственной воле. Сохранились три духовные грамоты Василия о передаче земель жене. В первой, от 1406 года, Софья получила долю из коломенских волостей, из московских сёл, старинные волости, которыми всегда владели великие княгини и которые должны были перейти к ней по смерти мужа, а впоследствии их должно было передать будущей невестке. «В опришнину» отдавались только два села — Богородицкое и Олексинское. По второй духовной грамоте, от 1423 года, волости были несколько изменены, доля княгини увеличена, «в опришнину» отданы другие села — Гжеля и Селицинское. Третья духовная, от 1424 года, повторяет предыдущую без существенных изменений. В конце её сказано: «A приказываю сына своего князя Василия и свою княгиню и свои дети своему брату и тестю великому князю Витовту, как ми рекл на Бозе да на нем... и своей братье молодшей».

Герберштейн сообщал, будто Василий Дмитриевич, подозревая жену в неверности, отказал великое княжение не сыну Василию, а брату Юрию. Но Соловьёв считал это сообщение выдумкой тех, кто был озлоблен на потомков Василия Тёмного.

После смерти мужа в малолетство сына Василия II Софья стала управлять княжеством по завещанию супруга. Официально регентами также являлись её отец литовский князь Витовт и князья Андрей и Петр Дмитриевичи.

Как только Василий Димитриевич умер, Софья созвала бояр и сановников и убедила их крепко стоять за её сына Василия, а затем попросила защиты и покровительства у отца. 15 августа 1427 года Витовт писал великому магистру Ордена, что к нему приехала дочь, великая княгиня московская, которая с сыном и великим княжеством своим, с землями и людьми подалась в его опеку и оберегание. Таким образом, Софья официально отдала Великое княжество Московское под покровительство своего отца литовского князя Витовта, вследствие чего его верховенство признали ТверскоеРязанское и Пронское княжества. Всё это было необходимо для того, чтобы противостоять претендовавшему на великокняжеский престол брату Василия Дмитриевича звенигородскому князю Юрию.

Став опекуном малолетнего Василия II, Витовт оказывал существенное влияние на Московское и другие княжества Северо-Восточной Руси. Но после смерти отца в 1430 году Софья предпочла вести самостоятельную политику.

Борьба со звенигородскими князьями

Софья активно участвовала в борьбе против удельных князей, пытавшихся оспорить власть у её сына.

Смерть Витовта дала больший простор для князя Юрия Дмитриевича. В 1431 г. он тягался в Орде с Василием из-за великокняжеского престола. Однако Софья снова смогла привлечь на сторону сына московских бояр, которые и сами хорошо понимали выгоды своего положения при княжении Василия. В начавшейся борьбе успеху Василия во многом способствовал боярин Иван Дмитриевич Всеволож, который стоял во главе московского боярства в то время. Благодаря уму, ловкости и лести он, несмотря на сильное противодействие князя Юрия, сумел выхлопотать для Василия ярлык на великое княжение.

Вместе с боярином Иваном Всеволожем Софья приняла участие в разработке судебной реформы, согласно которой права московского наместника были ограничены в пользу дворовых удельных князей. По мнению А. А. Зимина, реформа не была шагом назад, а была лишь обусловлена необходимостью сплотить московских удельных князей в борьбе с Юрием Дмитриевичем[6].

Действовал Всеволож не бескорыстно: он взял с Василия обещание, что тот женится на его дочери. Однако Софья считала такой брак для сына неподходящим, ни в коем случае не соглашалась на него и настояла на том, чтобы Василий обручился с внучкой князя Владимира Андреевича Храброго, боровской княжной Марией Ярославной. 8 февраля 1433 года на свадьбе великого князя Василия Васильевича II публично сорвала с Василия Юрьевича Косого золотой пояс, якобы украденный в прошлом у Дмитрия Донского тысяцким Василием Протасьевичем и со временем попавший к Василию Косому, что послужило поводом для начала боевых действий, в результате которых отец Василия Косого Юрий Дмитриевич занял Москву, и стало главным связанным с ней изобразительным сюжетом.

По утверждению Софьи, после кражи драгоценный предмет одежды достался боярину Ивану Всеволожу, в свою очередь подарившему его мужу своей внучки Василию Юрьевичу. Есть версия, что история с внезапно обнаруженным спустя 65 лет поясом была выдумана Софьей и её окружением из мести к Всеволожу, влиятельному московскому боярину, перебежавшему на сторону конкурента её сына в борьбе за великое княжение Юрия Дмитриевича. Вскоре после этого по приказу великого князя Всеволож был ослеплён и прожил недолго[7].

По мнению же Веселовского, скандал мог быть спровоцирован самим Всеволожем, который был заинтересован в ссоре Юрия Дмитриевича с Василием, для чего и распустил слухи о поясе[8].

Когда в 1433 году Юрий Дмитриевич занял Москву, Софья вынуждена была бежать вместе с сыном и невесткой к Твери, а затем в Кострому. Довольно скоро Юрий поссорился со своими сыновьями, да и бояре стали перебегать к Василию, и Юрий предпочёл за лучшее помириться с племянником, признав его старшинство. Вся семья Василия вернулась в Москву.

Однако уже в следующем году Юрий Димитриевич и его сыновья с большим войском вновь взяли Москву. Великая княгиня Софья была взята в плен и отослана ими в Звенигород. Но вскоре Юрий умер, Василий снова утвердился на великом княжении, и Софья вновь возвратилась в Москву.

В 1440 году Софья ездила в Переяславль вместе с боярами и дворянами. В 1445 году в Москве случился большой пожар, в результате которого выгорел почти весь город. Великая княгиня со всем семействам, боярами и двором вынуждена была уехать — по одним данным, в Ростов, по другим — направилась было в Тверь, но по дороге встретилась с Дмитрием Шемякой, который и вернул её обратно от реки Дубны.

В феврале 1446 года во время отсутствия великого князя Василия Васильевича, когда он ездил в Троице-Сергиевский монастырь на богомолье, Дмитрий Шемяка вместе с князем можайским Иваном Андреевичем неожиданно, ночью захватил Москву. Через несколько дней Иван Андреевич привез Василия II из монастыря пленником в Москву, где тот был ослеплён и отчего получил прозвище «Тёмный». Софья была сослана в Чухлому.

Вскоре Василию Васильевичу удалось бежать, Москва перешла на его сторону, он снова занял великокняжеский престол, а Шемяка ушёл в Галич, затем в Чухлому, а оттуда, взяв с собой великую княгиню Софью, в Каргополь.

В феврале 1447 года Василий II Тёмный послал к Дмитрию Шемяке боярина Василия Феодоровича Кутузова со словами: «Какая тебе честь и хвала держать в плену мою мать, а свою тетку, или ты хочешь этим отомстить мне? Ведь я теперь сижу на своём великокняжеском столе». Шемяка стал советоваться с боярами и говорил им: «Братья, что мне томить тётку и госпожу свою, великую княгиню? Сам я бегаю, люди надобны самому, они уже и так истомлены, а тут еще надобно её стеречь, лучше отпустим её».[5] Он отправил Софью в Москву в сопровождении знатного боярина Михаила Сабурова. Василий Васильевич выехал навстречу матери в Троице-Сергиевский монастырь и вместе с ней поехал в Переяславль. При этом отправленные сопровождать её боярин и дети боярские перешли на службу к Василию II[9].

В 1451 году Софья руководила обороной Москвы от татар. Когда они ушли, она известила об этом сына, который в это время находился за Волгой.

Смерть

В старости Софья ушла в Вознесенский монастырь под именем Евфросиния (в схиме Синклитикия), в котором она строила храм Вознесения, начатый ещё женой Дмитрия Донского княгиней Евдокией. Храм этот Софья достроить не успела — удалось довести стены и своды только по кольцо, самый верх сведён не был. В этом монастыре она была похоронена. С 1929 года её останки находятся в Архангельском соборе Москвы.

После её смерти остались богатые волости. В Москве у неё был двор за городом на Ваганькове. В её завещании перечислены 52 села, которыми, за исключением шести, она распорядилось по своей воле: раздала их Василию, невестке Марии, внукам Ивану, Юрию, Андрею и Борису, и княгине Евфросинии. Больше всех был награждён любимый внук Юрий. Часть сёл было отказано Архангельскому собору.

Софья также оставила: ящик с мощами, икону, окованную на мусии, икону пречистыя богородицы с пеленою, большую икону богородицы степную с пеленою и с убрусцами, икону св. Козьмы и Дамиана, икону св. Федора Стратилата, выбитую на серебре, а также два дубовых ларчика, большой и малый, большой ящик и коробью с крестами, иконами и мощами[5].

Портрет

До наших дней дошли портреты Софьи и её мужа Василия Дмитриевича, вышитые шёлком, золотом и жемчугом на саккосе митрополита Фотия. Софья изображена здесь во весь рост, в роскошном княжеском наряде. Около княжеской пары — русские надписи, тогда как около всех других изображений — греческие.

Историк В.В. Назаревский (1870-1919) описывает Софью так: «На великой княгине Софье род сарафана из серебряной парчи, с красными клетками в золотых рамах; сарафан украшен золотым ожерельем, с таким же передником и поясом. Сверх сарафана шубка, или длинный плащ, золотой, с серебряными кругами и синими и красными крестами. На княгине венец почти такой же формы, как на её супруге. Это изображение весьма важно не только в иконографическом отношении, но и для истории московских одежд»[10].

По мнению историка искусства Ровинского, однако, все подобные портреты отделывались «по иконному», без малейшего намёка на натуру.

Дети

  1. Юрий Васильевич (1395—1400)
  2. Иван Васильевич, (1396—1417), скончался по дороге из Коломны в Москву в результате «мора», спустя всего полгода после женитьбы на дочери князя Пронского и получения в удел Нижнего Новгорода
  3. Даниил Васильевич (1400—1401) — умер от мора
  4. Семён Васильевич (1405) — умер от мора
  5. Анна Васильевна (1393 — август 1417) — первая дочь князя, ставшая женой византийского императора Иоанна VIII Палеолога.
  6. Анастасия Васильевна в 1417 году вышла замуж за киевского князя Александра Владимировича (Олелько).
  7. Василиса Васильевна — первым браком за суздальским князем Александром Ивановичем, вторым за суздальским князем Александром Даниловичем.
  8. Мария Васильевна — с 1418 года замужем за Юрием Патрикеевичем, князем Стародубским; от этого брака происходят князья Патрикеевы, а от них — князья Куракины и Голицыны.
  9. Василий II Темный

См. также

Напишите отзыв о статье "Софья Витовтовна"

Примечания

  1. Анна (имя жен и дочерей русских князей и государей) // Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 4 т. — СПб., 1907—1909.
  2. Валерый Пазднякоў Соф'я Вітаўтаўна // Вялікае княства Літоўскае: Энцыклапедыя. У 3 т. — Мінск: Беларуская Энцыклапедыя. — 2005.
  3. Карамзин Н.М. История Государства Российского. — Ростов-на-Дону: Издательство «Феникс», 1995.
  4. Софья Витовтовна // Большая биографическая энциклопедия.
  5. 1 2 3 Соловьёв С.М. История России с древнейших времён. — М.: Эксмо, 2009.
  6. Зимин А. А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV — первой трети XVI в.. — М.: Наука, 1988. — ISBN ISBN 5-02-009407-2..
  7. Евгений Викторович Анисимов. [books.google.com/books?id=aWssqvFEmwkC История России от Рюрика до Медведева. Люди. События. Даты]. — Издательский дом "Питер", 2011-01-01. — 625 с. — ISBN 9785459007107.
  8. Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. — М.: Наука, 1969.
  9. [annales.info/rus/zimin/zimin.htm Александр Александрович Зимин]. annales.info. Проверено 27 сентября 2015.
  10. [www.kuluar.ru/Moscow/moscow4.htm История Москвы. Василий Дмитриевич, Василий Темный]. www.kuluar.ru. Проверено 27 сентября 2015.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Софья Витовтовна

– Это сомнительно, – сказал князь Андрей. – Monsieur le vicomte [Господин виконт] совершенно справедливо полагает, что дела зашли уже слишком далеко. Я думаю, что трудно будет возвратиться к старому.
– Сколько я слышал, – краснея, опять вмешался в разговор Пьер, – почти всё дворянство перешло уже на сторону Бонапарта.
– Это говорят бонапартисты, – сказал виконт, не глядя на Пьера. – Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.
– Bonaparte l'a dit, [Это сказал Бонапарт,] – сказал князь Андрей с усмешкой.
(Видно было, что виконт ему не нравился, и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.)
– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]
– Aucun, [Никакого,] – возразил виконт. – После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si meme ca a ete un heros pour certaines gens, – сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, – depuis l'assassinat du duc il y a un Marietyr de plus dans le ciel, un heros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.
– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.
– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Князь Андрей, видимо желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.

Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:
– Ah! aujourd'hui on m'a raconte une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en regale. Vous m'excusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sel de l'histoire. [Сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им поподчивать. Извините, виконт, я буду рассказывать по русски, иначе пропадет вся соль анекдота.]
И князь Ипполит начал говорить по русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
– В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту. Она сказала…
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (a la femme de chambre), надень livree [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
– Она поехала. Незапно сделался сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.


Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soiree, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
– Надеюсь увидать вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, – сказала она.
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.
Князь Андрей вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.
– Идите, Annette, вы простудитесь, – говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. – C'est arrete, [Решено,] – прибавила она тихо.
Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о сватовстве, которое она затевала между Анатолем и золовкой маленькой княгини.
– Я надеюсь на вас, милый друг, – сказала Анна Павловна тоже тихо, – вы напишете к ней и скажете мне, comment le pere envisagera la chose. Au revoir, [Как отец посмотрит на дело. До свидания,] – и она ушла из передней.
Князь Ипполит подошел к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушопотом что то говорить ей.
Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.
– Я очень рад, что не поехал к посланнику, – говорил князь Ипполит: – скука… Прекрасный вечер, не правда ли, прекрасный?
– Говорят, что бал будет очень хорош, – отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. – Все красивые женщины общества будут там.
– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.
– Рrincesse, au revoir, [Княгиня, до свиданья,] – кричал он, путаясь языком так же, как и ногами.
Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.