Соха (единица измерения)

Соха́ — единица податного обложения на Руси с XIII века по XVII век. Очень старое обозначение единицы оклада. Татары брали дань с действительной сохи, как земледельческого орудия при двух-трёх лошадях. В конце XV века новгородская соха равнялась 3 обжам. Московская (или большая) соха — 10 новгородским и являлась податным округом разных размеров в различных районах государства.

В 1550 году была установлена новая податная единица, сохранившая старое название «соха». Сохой стали называть определённое количество распаханной земли. Соха делилась на четверти примерно равные 2731,35 м² = 0,273135 га.

Выделялось несколько видов сохи:

1. служи́лая — 800 четвертей лучшей земли;
2. церко́вная — 600 четвертей лучшей земли;
3. чёрная — 400 четвертей лучшей земли.

Земли похуже считалось в сохе больше. По этому различию сох видно, что тяжесть обложения падала на «чёрные сохи», то есть крестьянские, которые при одинаковом качестве земли были обложены вдвое больше служилых и в полтора раза больше церковных. Четверть или четь — это пространство земли, засеянное четвертью ржи т.е. мерой объема равной 209,66 литра (согласно статье Русская система мер). Сеяли тогда так, что пространство земли, засеянное двумя четвертями зерна, равнялось десятине.

Чтобы узнать, сколько сох во всём государстве, была устроена перепись и измерение податных земель. Тогда же от подати освободили те четверти, который служилый человек распахивал для себя. Затем, до начала XVII века, крестьянин, живший и работавший на земле служилого человека, как и крестьянин, живший на своей земле или государственной, платили одинаково с каждой четверти распаханной земли, или «живущей», как называли её в те времена. Но в начале XVII века под «живущей четвертью» стали понимать не настоящую четверть распаханной служилой земли, а по несколько целых крестьянских дворов, из которых каждый распахивал не одну четверть.

Это было сделано в интересах служилых людей: на их землях устанавливалась «живущая четверть» в 10-16 дворов. То есть если каждый двор такой четверти распахивал по 4 четверти (две десятины), то в такой «живущей четверти» будет от 40 до 64 четвертей действительных четвертей распаханной земли. Следовательно, с 40 или 64 четвертей служилой земли брали столько же, сколько крестьянин, живший на своей или государственной земле, платил с одной.

Подать с посадских взималась тоже по «сохам». Соху составляло определённое количество дворов. Различались сохи «лучших», «средних», «меньших» и «охудалых» посадских людей. Соха лучших людей состояла из 40 дворов, соха средних — из 80, меньших — из 160, «охудалых» — 320 дворов. С каждой сохи взимался одинаковый податный оклад. Следовательно, одну и ту же сумму подати «лучшие» посадские платили с двое меньшего количества дворов, нежели «средние». Возможный недобор с меньших и «охудалых» сох взыскивался с лиц, принадлежащих к сохам «средним» и «лучшим» (так называемая "круговая порука").

Замена посошного налога на подворовой

Постепенно посошное налоговое обложение было заменено на подворовое.

Дело в том, что за Смутное время (1598—1613) упадок налоговой системы вынудил власти искать способ побороть новые способы уклоняться от переписи:

• Например, посадские люди на время переписи переходили жить к родственникам, а свои дворы объявляли пустующими; нередки были случаи объединения дворов.
• Применялась запись лиц податных сословий в «служилых» — в стрельцы, драгуны, солдаты, которые не платили налогов. В конце концов, правительство вынуждено было запретить принимать на военную службу людей из податных сословий.
• Помещики и вотчинники занижали размеры своих земель и количество крестьян. Иногда сами писцы за взятки уменьшали размеры земли и количество тяглых дворов. После переписи 1627—1628 гг. сошные оклады были значительно уменьшены.
• Крестьяне нашли и другую лазейку - через продажу и залог своих земель монастырям, которые «обеляли» эти земли, т.е. делали их свободными от налога. После этого крестьяне арендовали свою бывшую землю. Активно шел процесс закладывания земель и в посадах. В ответ правительство издает ряд указов о запрещении закладничества и продажи тяглых земель беломестцам. Иногда проданные земли просто конфисковались у монастырей .

Кроме того население массово убегало на окраины страны: в Заволжье, на Дон, в Сибирь. Правительство пыталось бороться с этим рассылая по стране сыщиков, которые должны были возвращать беглецов. В 1671 г. орловскому воеводе было предписано устроить на дорогах специальные «сторожи» для поимки и возвращения беглецов. Но это не помогало - многие земли оставались необработанными из-за нехватки крестьян.

Переход к подворной подати имел промежуточную ступень, когда единицей обложения стала так называемая живущая (т.е. реально обрабатываемая четверть).

Идея подворного обложения привлекала многих, так как этот налог был значительно проще, чем посошное обложение. На Земском соборе 1642 г. дворяне и дети боярские просили собирать подати по числу крестьянских дворов: «Деньги и всякие запасы ратным людям имати, сколько за кем крестьянских дворов, а не по писцовым книгам». В 1646 г. была проведена общая подворная перепись, которая переводила некоторые виды прямого обложения с сошного письма на дворовое число. Новая подворная перепись (дворы с их обитателями) была проведена в 1678—1679 гг. Порядок раскладки прямых налогов остался прежний: назначался средний подворный оклад подати по числу дворов, а раскладка на каждый двор производилась самими плательщиками. В результате крестьяне стали расширять запашку земель, поступления в казну увеличились.

В результате 1678—1679 годах соха была заменена дворовым числом. Реформа 6 сентября 1679 г. окончательно заменила посошное обложение подворной податью.

Литература

• Веселовский С. Б. Сошное письмо. Исследование по истории кадастра и посошного обложения Московского государства, т. 1-2, М. — СПб., 1915—1916.
• Князьков С. А. Очерки из истории Петра Великого и его времени. — Пушкино: «Культура», 1990 (репринтное воспроизведение издания 1914 г.).

Ссылки

• Соха, податная единица // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Соха (единица измерения)

Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.