Социализм как явление мировой истории

Социализм как явление мировой истории
Жанр:	история, философия
Автор:	И. Р. Шафаревич
Язык оригинала:	Русский
Дата первой публикации:	1977
Издательство:	YMCA-Press (Париж)
[shafarevich.voskres.ru Электронная версия]

«Социализм как явление мировой истории» — книга известного российского и советского математика Игоря Шафаревича о сущности социализма. Развитие социалистических идей детально прослеживается со времён античности до современности. Подробно разбирается практика реального социалистического строительства в XX веке. Автор делает вывод о том, что социализм в своей сущности является проявлением «инстинкта смерти» на уровне человеческой цивилизации.

Впервые издана в 1977 году издательством YMCA-Press (Париж) на русском языке. Сокращённый вариант книги был ранее опубликован в сборнике «Из-под глыб» (1974), распространявшемся в Самиздате. В 1980 году вышла на английском и немецком языках. Английское издание содержит предисловие, написанное А. И. Солженицыным. После 1991 года книга неоднократно переиздавалась на русском, вошла в состав собрания сочинений.

Содержание

В предисловии к книге автор формулирует свою цель следующим образом:

В этой книге проблема рассматривается в её наиболее абстрактной постановке: каковы те основные черты социализма, которые, переплетаясь каждый раз с индивидуальными особенностями страны, эпохи, порождают все многообразие его проявлений? Поэтому, хотя в книге рассматривается довольно большое число фактов и конкретных исторических ситуаций, интерес концентрируется на том, чтобы от специфики этих ситуаций абстрагироваться и выделить из них ту общую основу, которая роднит их все.

Книга состоит из трёх частей. Первая часть посвящена изложению социалистических учений: античный социализм, социализм в средневековых ересях, социализм в учениях западноевропейских философов. Вторая часть посвящена изложению истории социалистических государств древнейших времён: Империя инков, государство иезуитов в Парагвае, Месопотамия, Древний Египет, Древний Китай. Заключительная, третья часть содержит попытку обсуждение и анализ изложенного фактического материала, что позволяет автору сделать некоторые общие выводы.

История создания

В интервью И.Р. Шафаревич отмечает, что книга была написана в результате общения и споров с Солженицыным:

У него было какое-то неточное представление о социализме. Я делал замечания на эту тему, мы спорили, иногда и публично. Как-то раз я пожаловался ему на то, что не могу писать длинные тексты на гуманитарные темы. Он ответил: «А ты не пытайся написать книгу, ты пиши статью, тебе это поможет развернуть её в книгу». Я подумал и согласился. Так появилась статья «Социализм», вошедшая в сборник «Из-под глыб». Впоследствии, как и советовал Александр Исаевич, я сделал из статьи книгу, развернув её тезисы. Получилась работа «Социализм как явление мировой истории».

К изданию 1991 года И.Р. Шафаревич добавил примечание, в котором поблагодарил всех тех, «без кого эта книга не увидела бы свет». В первую очередь он отметил, что его взгляды на социализм (и на более широкий круг вопросов) сформировались под влиянием друга и коллеги Андрея Ивановича Лапина.

Реакция и критика

Эта книга, как и появление сборника «Из-под глыб», вызвала критику как со стороны официальной советской пропаганды, так и в кругах представителей левого (марксистского) крыла диссидентского движения:

Составители сборника «Из-под глыб», и прежде всего Солженицын и Шафаревич, не просто не принимают социализм и социалистические идеи, их проповедь исходит из ненависти к социализму, допускающей при этом в борьбе со своими оппонентами любые средства… Что касается социально-политических и экономических высказываний авторов сборника, то здесь вообще нет никакой основы для научной полемики…

Ответы на подобную критику имеется в статье И. Р. Шафаревича «Арьергардные бои марксизма» (1978).

Российский философ и историк Ю. И. Семёнов характеризует общества, описанные И. Р. Шафаревичем как «социалистические», с политарным или азиатским способом производства.

См. также

• Мортидо

Ссылки

• [shafarevich.voskres.ru/index.htm#a5 Шафаревич И. Р. Социализм как явление мировой истории]

Отрывок, характеризующий Социализм как явление мировой истории

– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.