Социалистическая еврейская рабочая партия

«Социалистическая еврейская рабочая партия»
Дата основания:	декабрь 1905
Дата роспуска:	август 1917
Идеология:	Социализм

К:Политические партии, основанные в 1905 году

Социалистическая еврейская рабочая партия (СЕРП, идиш ‏סאָציִאַליסטישע ייִדישע אַרבעטער פּאַרטײ‏‎ (Социалистишэ йидишэ арбэтэр партэй), назывались также «сеймовцами» или «сеймистами») — левая политическая партия еврейского населения Российской империи.

История

Первая попытка создания СЕРП относится к декабрю 1905 года, когда за границей состоялась конференция еврейских интеллигентов из группы «Возрождение» (образована в 1903 г.) и представителей ряда кружков поалейционистов-территориалистов. Организационному комитету, избранному на конференции, было поручено созвать Учредительный съезд новой партии. Однако обострившиеся разногласия не позволили быстро осуществить объединение разнородных политических сил. И только в апреле 1906 г. произошло окончательное оформление СЕРП на I съезде, избравшем ЦК и принявшем Программу партии (составлена по поручению съезда ЦК). На этот раз основное ядро новой партии составили: группа, вышедшая из Сионистско-социалистической рабочей партии, и настроенное проэсеровски крыло организации «Возрождение». Лидерами и теоретиками партии стали немарксисткие социалисты Х. О. Житловский и М. Б. Ратнер.

По некоторым данным, весной 1906 г. СЕРП насчитывала в своих рядах примерно 13 тысяч членов и действовала в основном в районах Южной и Юго-Западной России. Уже в октябре 1906 г. члены партии приняли активное участие в революционных выступлениях в Екатеринославе и Ростове-на-Дону, в Севастопольском восстании. Её идеологи объявили партию «рабочей партией», заявили о своей приверженности «социализму и идее классовой борьбы», оформили федеративные связи и вступили в постоянный блок с Партией социалистов-революционеров. Это помогло привлечь им в ряды СЕРП некоторое число представителей еврейской интеллигенции, студенчества, рабочих.

Члены партии активно проявили себя в Революция 1905—1907 гг. Их участие отмечается в руководстве стачками, в коалиционных комитетах различных социалистических партий, в организации отрядов самообороны, в профсоюзном движении. По данным Отчета ЦК СЕРП Штутгартскому конгрессу II Интернационала (1907 г.), численность партии к осени 1906 года возросла до 15-16 тысяч человек (по другим подсчетам около 7 тысяч членов).

По инициативе и под руководством организаций СЕРП в 20-ти городах России были проведены экономические стачки, в которых участвовало до 60 тысяч рабочих. Их результатом стало временное улучшение условий труда еврейского пролетариев за счет снижения продолжительности рабочего дня на разных предприятиях до 8-12 часов и повышения зарплаты в 4-5 раз. В это же время в различных городах России (Вильно, Витебск, Екатеринослав) активно заявили о своем существовании боевые отряды (дружины) партии, формировавшиеся на базе членов партии и беспартийных (суммарная численность самообороны СЕРП в 1906-1907 гг. 8 тысяч человек). Тогда же члены СЕРП входили в коалиционные комитеты с представителями других партий в таких городах, как Харьков, Павлоград, Мариуполь, Черкассы, Витебск. В Екатеринославе члены СЕРП не смогли попасть в местный коалиционный комитет (из-за противодействия бундовцев), но тут же организовали еврейский Совет рабочих депутатов, представлявший интересы нескольких тысяч рабочих-евреев.

В профсоюзном движении СЕРП выступала как против нейтральности, так и против партийности профсоюзов, и считалось, что под влиянием этой партии находятся 25 профсоюзов. В 1906 г. три представителя СЕРП участвовали в работе Всероссийского съезда приказчиков и один делегат — в работе съезда печатников. Заметной была роль серповцев и в студенческом движении. Пытались они наладить и литературно-издательскую деятельность партии. Первоначально все периодические издания СЕРП издавались только на русском языке (5 сборников «Возрождение» и 2 сборника «СЕРП»); зимой 1906 г. в Вильно стал выходить на идише двухнедельный, а затем и еженедельный орган партии — «Фолк-сштимме» («Голос народа», издавался с 11 декабря 1906 г. по 17 августа 1907 г., вышло 16 номеров). К этим изданиям вскоре добавились многочисленные воззвания и брошюры серповцев как на русском языке, так и на идише.

СЕРП бойкотировала выборы в первую Государственную думу, но отказалась от тактики бойкота летом 1906 г. Это позволило им в процессе избирательной кампании по выборам во вторую Государственную думу выставить самостоятельного кандидатов в Подольской, Екатеринославской, Витебской, Волынской и Могилевской губернии. В основе их избирательной тактики лежала поддержка эсеров против Бунда и сионистов-социалистов. В 1906-07 гг. СЕРП довольно резко отмежевалась от бундовцев и от сионистов-социалистов. Первые, по мнению лидеров партии, «игнорировали политические и экономические интересы еврейского пролетариата, неразрывно связанные с его национальной проблемой». Вторые же вообще отрицали «наличность национальных интересов у еврейского пролетариата в России» и признавали «возможность коалиции с буржуазией в области территориалистической политики».

Эти сюжеты разбирались и в программе СЕРП (принята в апреле 1906 г.). Её содержание определяли три главных принципа: социализм как конечная цель еврейского рабочего движения, революционная борьба против самодержавия и территориализм — создание самостоятельного еврейского государства в Палестине. Важное место в программе занимал аграрный вопрос, который рассматривался как самостоятельная проблема социалистической теории и практики. Вторым принципиальным вопросом серповцы считали национальный. Они резко критиковали национальную программу и кадетов, и социал-демократов и отстаивали принцип федерализма. Будучи сторонниками национально-политической автономии, они включали в её компетенцию и организацию общественного призрения, и здравоохранение, и распространение среди еврейского населения сельскохозяйственных знаний, и организацию потребительских и производственных товариществ, и разрешение проблем еврейской эмиграции, и организацию статистики по всем вопросам еврейской жизни. Необходимость «национально-культурной автономии» для евреев СЕРП обосновывала наличием своеобразной социально-экономической структуры, особого уклада политической и культурной жизни еврейского гетто, неготовностью еврейского населения перейти к высшим формам производства, вытеснением еврейской мелкой буржуазии из всех сфер экономики и в конечном счете потребностью в «территории концентрации евреев».

В области государственного устройства СЕРП требовала созыва национального учредительного собраний и формирования экстерриториальных национальных сеймов, которые будут удовлетворять культурно-хозяйственной потребности той или иной нации. Еврейский национальный сейм должен был стать также инструментом регулирования еврейской эмиграции и способствовать её концентрации на свободной территории (ввиду того, что программа СЕРП созыву еврейского национального сейма придавала очень большое значение, то членов этой партии часто называли «сеймовцами» или «сеймистами»). Единицей национального самоуправления для еврейского населения на местах СЕРП объявляла «кагал» — еврейскую общину, «в состав которой входят все члены еврейского национального союза, живущие в пределах данной, точно очерченной в административном отношении местности». По мнению серповцев, именно общины должны были стать ареной классовой борьбы. За этим неизбежно должна была последовать демократизация общинных советов и вся жизнь общин, и образованы областные союзы еврейских общин.

Несмотря на весьма категоричное отношение к другим еврейским социалистическим партиям в 1906-1907 гг., именно СЕРП в годы реакции выступила сторонницей объединения всех еврейской партий. Её лидеры теперь стали утверждать, что идея массовой еврейской эмиграции в Палестину и программа Бунда не только не противоречат друг другу, но взаимно дополняют друг друга. Серповцы приняли активное участие в межпартийной конференции, созванных в Чикаго и Антверпене в 1908 г., и разработке платформы, соединяющей все еврейские рабочие партии. Полоса реакции сыграла свою роль, и в СЕРП началась массовая эмиграция членов партии, разрушение её организаций.

Февральская революция вывела СЕРП из подполья. Стремясь расширить своё влияние на массы, серповцы в мае 1917 г. объединились с сионистами-социалистами. На совещании Центрального совета СЕРП и ЦК партии сионистов-социалистов был выработан договор, в котором указывалось, что «объединенная партия будет добиваться для еврейского народа в России национальной автономии, а с точки зрения окончательного разрешения еврейской проблемы, она признает территориализм». Вопрос о путях, ведущих к осуществлению идеи создания самостоятельного еврейского государства оставался открытым.

Окончательное слияние и создание Объединенной еврейской социалистической рабочей партии санкционировал съезд, состоявшийся в августе 1917 г. ЦК ОЕСРП был составлен из 11 сионистов-социалистов и 10 серповцев. Новая партия пользовалась весьма незначительным успехом у части интеллигентов, мещан и др. ОЕСРП поддерживала Временное правительство, но в ней были и представители, выступавшие против коалиции с буржуазией и участвовавшие в практической работе вместе с большевиками.

После Октября 1917 г. одна часть «объединенцев» выступила в роли явных противников большевиков и приняла активное участие в вооруженной борьбе противоборствующих сторон в различных частях страны. Другая, восприняв коммунистические идеалы как руководство к действиям, весной 1919 г. объединилась с левыми бундовцами и создала Объединенную еврейскую коммунистическую рабочую партию, влившуюся осенью того же года в состав Компартии Украины. В Белоруссии левые объединенцы вошли в состав Еврейской коммунистической партии, переименованной затем в Коммунистический Бунд.

Источник

• Политические партии России: конец XIX — первая треть XX века. М., 1996.

Литература

• Еврейская социалистическая рабочая партия // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.

См. также

• Зильберфарб, Моисей

</div></div>

Отрывок, характеризующий Социалистическая еврейская рабочая партия

– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s'arreter et d'attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu'ils font, ce qu'ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.