Социалистическая рабочая партия (США)

Социалистическая рабочая партия
Socialist Workers Party
Лидер:	Джек Барнс
Дата основания:	1938
Идеология:	марксизм, троцкизм, кастроизм
Интернационал:	Pathfinder tendency (ранее МК ЧИ, Четвёртый интернационал)
Партийная печать:	газета «The Militant», теоретический журнал «New International»
Сайт:	[www.themilitant.com/ themilitant.com]

К:Политические партии, основанные в 1938 году

Социалисти́ческая рабо́чая па́ртия, СРП (англ. Socialist Workers Party, SWP) — коммунистическая политическая партия в США. Основана в 1938 году. На протяжении 1930—1960-х годов являлась крупнейшей партией в стране, распространявшей идеи Троцкого. С 1938 по 1990 год являлась секцией Четвёртого интернационала, в 1953—1963 годах участвовала в Международном комитете Четвёртого интернационала (с 1940 года, чтобы не попасть под действие «Акта Вурхиса», формально не являлась секцией Четвёртого интернационала). Издает газету «The Militant».

Ранее СРП поддерживала тактику «поворота к промышленности», и большинство её членов составляли рабочие и профсоюзные активисты. Сейчас для организации приоритетной является поддержка издательства «Pathfinder Press», в которой публикуются работы лидеров СРП (Кэннона, Доббса и других), а также революционных теоретиков от Ленина и Троцкого до Малкома Икс и Че Гевары.

СРП начала отходить от Четвёртого интернационала после речи национального секретаря партии Джека Барнса «Их Троцкий и наш», произнесенной им в 1982 году. После этого СРП не стала принимать участие в работе Пятнадцатого мирового конгресса Четвёртого интернационала в 1985 году, а затем прекратила выпуск англоязычного журнала Интернационала «Intercontinental Press». После выхода СРП и их сторонников в других странах из Четвёртого интернационала они объединились в т. н. «Pathfinder tendency».

История

Формирование партии

Социалистическая рабочая партия была основана в 1938 году членами Коммунистической лиги Америки и молодёжного крыла Социалистической партии Америки. Коммунистическая лига была основана в 1928 году бывшими членами Компартии США, поддерживавшими Левую оппозицию в СССР. В 1934 году КЛА объединилась с Американской рабочей партией (лидер — Абрахам Йоханнес Масти), образовав Рабочую партию. Большинство Рабочей партии в 1936 году вступило в СПА, откуда её сторонники были исключены в 1937 году. С ними ушла также молодёжная организация Соцпартии — Молодёжная народная социалистическая лига. Вместе они сформировали Социалистическую рабочую партию.

СРП была одной из организацией, стоявших у истоков Четвёртого интернационала. Наиболее известным лидером партии был Джеймс Патрик Кэннон, бывший активист синдикалистского профсоюза «Индустриальные рабочие мира» и бывший глава «Международной защиты труда». Другой важной фигурой в организации до раскола 1940 года был Макс Шахтман.

Раскол 1940 года

Раскол в СРП 1940 года вызвал международную дискуссию о классовой природе СССР, внутреннем режиме в организации, а также, среди прочего, о марксистской философии. СРП пережила за свою историю множество конфликтов и расколов, но раскол 1940 года был крупнейшим за её историю — из партии вышло около 40 % её состава.

Фракция большинства во главе с Кэнноном поддерживала анализ Троцкого о природе СССР. Вслед за Троцким Кэннон считал, что Советский Союз является деформированным рабочим государством, а также выступал за поддержку СССР в мировой войне. Фракция меньшинства во главе с Шахтманом и Бернхемом придерживалась мнения, что Советский союз — «нерабочее и небуржуазное государство», что бюрократический режим, установленный в нём имеет тот же характер, что и в Германии и Италии («бюрократический коллективизм»).

Фракция меньшинства утверждала, что кэнноновское руководство СРП является «бюрократически консервативным» и требовала права публикации своих взглядов за пределами партийной печати. Фракция меньшинства, в свою очередь, заявила, что это противоречит ленинской концепции демократического централизма, и обсуждение противоречий в СРП может происходить только внутри организации. Похожие обвинения и требования к внутреннему режиму в партии поднимались на поверхность и в более поздних фракционных дискуссиях. Несмотря на это, большинство более поздних политических фракций провозглашали свою преемственность с фракцией Кэннона.

В итоге, фракция меньшинства вышла из организации, уведя с собой почти 40 % её состава. Большая часть фракции сформировала Рабочую партию.

Вторая мировая война

СРП выступала против вступления США во Вторую мировую войну, утверждая, что Соединенные Штаты будут участвовать в империалистической войне с целью передела колоний и перераспределения сфер влияния, а не как в войне демократии против фашизма. Эта агитация привела к некоторым трудностям в дальнейшей работе СРП.

Во-первых, основная точка опоры СРП в профсоюзах — Международное товарищество водителей грузовиков на Среднем Западе, особенно в Миннеаполисе, — подверглось серьёзным атакам. Несколько членов СРП играли ведущую роль в забастовке водителей грузовиков в Миннеаполисе 1934 года. Городские газеты Миннеаполиса были настроены крайне враждебно к вступлению США в войну. Президент Международного профсоюза водителей грузовиков Даниэль Тобин предпринимал усилия для вытеснения СРП с их позиций. При поддержке предпринимателей и правительства США эти усилия оказались успешными. Несколько членов партии были арестованы, попав под действие «Акта Смита» 1940 года. В их числе был Джеймс П. Кэннон, а также многие активные члены профсоюза водителей Среднего Запада.

В войне партия придерживалась тактики т. н. «пролетарской военной политики», которая была попыткой через активистов призывного возраста, направляемых в армию, попытаться трансформировать империалистическую войну в гражданскую. В то время как большая часть членов СРП во время войны заняла сдержанную позицию в отношении этой тактики, существовала ещё «морская фракция», члены которой участвовали в рискованных конвоях в Мурманск в 1942 году.

Репрессии против СРП в начале войны заставили её активистов быть осторожными в своей работе. В отличие от Рабочей партии Шахтмана СРП практически потеряла активность. Единственной кампанией, которую она проводила, была кампания за партию труда. Однако кампания потерпела неудачу, и привела к аресту большей части её лидеров. Уход в армию многих членов партии привел к тому, что редакция газеты «The Militant» постоянно менялась.

СРП активно поддерживала забастовки, которые проходили несмотря на запрет на их проведение в период войны. Партия поддерживала протесты против расовой дискриминации. В частности, в 1941 году в движении Марша на Вашингтон (March on Washington Movement) Филиппа Рэндольфа. Американская почта отказывалась отправлять номера «The Militant» и угрожала аннулировать разрешение на отправку непериодической почты (third-class mailing permit), ссылаясь на статьи против расовой дискриминации в газете.

Тогда анализ войны Четвёртого интернационала и Социалистической рабочей партии базировался на убеждении, что война приведёт к всплеску революционных выступлений, как произошло перед предыдущей мировой войной. Отчасти этот анализ оправдывался — революции произошли во многих странах мира, однако они были возглавлены сталинистскими компартиями. В Соединенных Штатах в 1946 году произошла одна из крупнейших забастовок в истории страны — в ней участвовало более 5 миллионов человек. Деятельность СРП в этой забастовке вызвала кратковременный быстрый рост организации.

Послевоенные годы

Послевоенный период был отмечен переменами в Четвёртом Интернационале, в которых СРП играла важную роль. Меньшинство в партии вокруг Феликса Морроу и Альберта Голдмана ещё в 1942—1943 годах выступило против анализа послевоенного мира, базировавшегося на работах Льва Троцкого. После войны они вышли из СРП и вступили в Рабочую партию Шахтмана.

С другой стороны в Рабочей партии действовала фракция, называвшаяся «Группа Джонсон-Форест». Лидеры фракции Сирил Джеймс (Джонсон) и Рая Дунаевская (Форест) считали, в отличие от осторожных оценок РП, что вскоре должна наступить предреволюционная ситуация. В 1947 году они вернулись в Социалистическую рабочую партию, однако были далеки от её «ортодоксального троцкизма», что создавало трудности для их присутствия в ней. Например, они продолжали считать, что в СССР был государственный капитализм. В 1951 году сторонники Джеймса и Дунаевской вышли из СРП, сформировав Комитет публикации писем (Correspondence Publishing Committee). После раскола с Джеймсом сторонники Дунаевской создали в 1955 году Комитет новостей и писем (News and Letters Committee).

Короткий период послевоенных рабочих волнений сменился консерватизмом 1950-х годов, развалом когда-то боевых профсоюзных организаций и эрой маккартизма. В тот период СРП находилась с состоянии упадка и изоляции. В те годы в партии произошло несколько расколов. Один из них был связан с расколом в Четвёртом интернационале, и уходом из СРП фракции Берта Кохрана, поддерживавшей Мишеля Пабло и Международный секретариат Интернационала. Сторонники Кохрана (Гарри Браверман и другие) создали Американский социалистический союз, просуществовавший до 1959 года.

Другой раскол был связан с именем Сэма Мерси, лидером фракции «Глобальная классовая война», имевшей разногласия с СРП по вопросам о поддержке Генри Уоллеса от Прогрессивной партии на президентских выборах 1948 года и оценке Мао Цзэдуна как революционного лидера. В 1956 году фракция Мерси поддержала, в отличие от большинства СРП и других троцкистских организаций, подавление Венгерского восстания, и в 1958 году вышла из партии. Сторонники Мерси создали в 1959 году Мировую рабочую партию (Workers World Party).

1960-е годы

СРП поддержала Кубинскую революцию 1959 года и учредила Комитет за справедливость для Кубы (Fair Play for Cuba Committee). Результатом проведения компаний солидарности стал рост партийных рядов за счет молодёжи из студенческой среды.

В 1960-е годы в партии происходит ещё один раскол, связанный с выходом из неё противников воссоединения с Четвёртым интернационалом. Общий подход к подавлению Венгерской революции в 1956 году и к Кубинской революции в 1959 году создали почву для объединения МКЧИ и МСЧИ. После объединительного конгресса, состоявшегося в 1963 году, в СРП была создана Революционная тенденция во главе с Джеймсом Робертсоном и Тимом Вулфортом. Они заявили, что СРП капитулировала перед «паблоизмом» и в 1964 году окончательно откололись от неё, создав Американский комитет Четвёртого интернационала, действовавший в тесном контакте с МКЧИ (с 1966 — Рабочая лига).

В 1966 году ячейка в Сиэтле, обвинив СРП в укоренившемся оппортунизме и отсутствии внутренней демократии, откололась и учредила Свободную социалистическую партию (Freedom Socialist Party).

Партия активно поддерживала движение за гражданские права и чёрное националистическое движение, активно развивавшиеся в 1960-е годы. Лидер черных националистов Мальколм Икс участвовал в публичных мероприятиях СРП и давал интервью журналу «Young Socialist». После его убийства партия была организатором относительно успешного альянса с его сторонниками и другими черными националистическими организациями.

Как и многие радикальные организации США тех лет, СРП росла в 1960-е и в начале 1970-х годов. СРП была вовлечена в многочисленные кампании и демонстрации против войны во Вьетнаме. Одним из лидеров антивоенного движения наряду с Дэвидом Деллинджером был Фред Холстед, ветеран Второй мировой войны и бывший лидер профсоюза текстильной промышленности. В 1968 году Хостед был кандидатом в президенты от СРП и посетил в то время Вьетнам. СРП продолжала активную поддержку кубинскому правительству Фиделя Кастро. Ставший в 1972 году национальным секретарем партии Джек Барнс сделал поддержку кастровского правительства основой политики СРП в 1970-е годы.

Партия занималась изданием многих работ Льва Троцкого посредством собственного издательства «Pathfinder Press». Издавались не только общеизвестные работы Троцкого, многие — впервые с 1930-х годов, но и малоизвестные статьи и письма, собранные и напечатанные большим тиражом для широкой публики. В то же время СРП занялась изданием журнала Четвёртого интернационала «Intercontinental Press», редакция которого переехала в 1969 году из Парижа в Нью-Йорк, и который затем слился с журналом «Inprecor».

1970-е годы

Радикализация рабочих в 1970-е годы привела к возникновению внутри СРП течений, требовавших переоринтации партии в сторону этой радикализации. Одним из таких течений была Тенденция пролетарской ориентации (Proletarian Orientation Tendency) во главе с Ларри Трайнором (Larry Trainor), которая затем прекратила существование. Другим течением была Интернационалистическая тенденция (Internationalist Tendency).

В 1973 году СРП была инициатором создания Ленинистско-троцкистской тенденции в Четвёртом интернационале, и со своими сторонниками развернула дискуссию на десятом мировом конгрессе (1974 год). Она выступала за полное изменение тактики поддержки латиноамериканской герильи, принятой на девятом мировом конгрессе 1969 года.

В начале 1970-х годов СРП играла очень важную роль в движении против войны во Вьетнаме, достигшем своего апогея в 1970—1971 годах. Также поддерживала националистов чикано, в том числе Партию расового единства (Raza Unida Party). Совместно с Женской национальной коалицией действия за право на аборты (Women’s National Abortion Action Coalition) СРП участвовала в организации протестов с требованием легализации абортов. После спада радикального движения конца 1960-х — начала 1970-х годов влияние СРП также пошло на спад.

В 1978 году руководство СРП решило, что главной задачей должен стать т. н. «поворот к промышленности» («turn to industry»). Члены СРП становились «синими воротничками» для подготовки, по плану партийного руководства, массовой борьбы. Забастовка шахтеров 1977—1978 годов и борьба рабочих-металлистов были в числе событий, казалось бы подтвердила произошедшее изменение политики партии. Однако в силу неясности задач, нарастало недовольство этой политикой.

Отход от троцкизма

Лидеры партии Джек Барнс, Мэри-Элис Уотерс (Mary-Alice Waters) и другие были сторонниками отказа от некоторых ключевых принципов троцкизма. В 1982 году Барнс выступил с речью под названием «Их Троцкий и наш: коммунистическая преемственность сегодня» («Their Trotsky and Ours: Communist continuity today»), в которой выступил против теории перманентной революции. По его мнению, эта теория полностью себя дискредитировала, показывая разницу между демократическими и социалистическими задачами рабочей революции. Барнс считал, что антикапиталистическая революция должна начинаться с «рабочего и крестьянского правительства», концентрируясь в начальном этапе на буржуазно-демократических мерах, и только затем должна двигаться к ликвидации капитализма. При этом СРП продолжала издавать книги Троцкого и защищать многие идеи, связанные с его наследием, в том числе анализ сталинизма.

В 1980-е годы СРП перестала принимать участие в международных съездах и конференциях Четвёртого интернационала. Члены оппозиционных фракций, действовавших в СРП, были из неё исключены. После этого они сформировали организацию «Социалистическое действие», поддерживавшую связи с Четвёртым интернационалом. Формально СРП вышла из Интернационала в 1990 году.

Организация

Национальные секретари СРП

• 1938—1953 Джеймс Патрик Кэннон (James P. Cannon)
• 1953—1972 Фаррел Доббс (Farrell Dobbs)
• с 1972 Джек Барнс (Jack Barnes)

Участие в президентских выборах

• 1948 Фаррел Доббс — 13 614 голосов
• 1952 Фаррел Доббс — 10 312 голосов
• 1956 Фаррел Доббс — 7 797 голосов
• 1960 Фаррел Доббс — 40 175 голосов
• 1964 Клифтон Деберри (Clifton DeBerry) — 32 327 голосов
• 1968 Фред Хостед (Fred Halstead) — 41 390 голосов
• 1972 два кандидата:

Линда Дженнес (Linda Jenness) — 83 380 голосов

Эвелин Рид (Evelyn Reed) — 13 878 голосов

• 1976 Петер Камейо (Peter Camejo) — 90 986 голосов
• 1980 три кандидата:

Клифтон Деберри — 38 738 голосов

Эндрю Палли (Andrew Pulley) — 6 264 голоса

Ричард Конгресс (Richard Congress) — 4 029 голосов

• 1984 Мэлвил Мэйсон (Melvin T. Mason) — 24 672 голосов
• 1988 Джеймс «Мак» Уоррен (James «Mac» Warren) — 15 604 голосов
• 1992 Джеймс «Мак» Уоррен — 23 096 голосов
• 1996 Джеймс Харрис (James Harris) — 8 463 голосов
• 2000 Джеймс Харрис — 7 378 голосов
• 2004 Роджер Кальеро (Róger Calero) — 10 795 голосов

Ссылки

Официальные ресурсы

• [www.themilitant.com/index.shtml Сайт газеты «The Militant»]  (англ.)
• [www.pathfinderpress.com/ Сайт издательства «Pathfinder Press»]  (англ.)

Дж. П. Кэннон

• Дж. П. Кэннон. [www.mit.edu:8001/people/fjk/Cannon/index.html История американского троцкизма] (1944)
• [www.marxists.org/archive/cannon/index.htm Интернет-архив Дж. П. Кэннона]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Социалистическая рабочая партия (США)

– А княгиня где? – спросил он. – Прячется?…
– Она не совсем здорова, – весело улыбаясь, сказала m llе Bourienne, – она не выйдет. Это так понятно в ее положении.
– Гм! гм! кх! кх! – проговорил князь и сел за стол.
Тарелка ему показалась не чиста; он указал на пятно и бросил ее. Тихон подхватил ее и передал буфетчику. Маленькая княгиня не была нездорова; но она до такой степени непреодолимо боялась князя, что, услыхав о том, как он не в духе, она решилась не выходить.
– Я боюсь за ребенка, – говорила она m lle Bourienne, – Бог знает, что может сделаться от испуга.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]