Союзническая война (357—355 до н. э.)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Союзническая война (357—355 до н. э.)

Территория Второго Афинского Морского Союза
Дата

357355 до н. э.

Место

Эгейское море, Малая Азия

Итог

распад второго Афинского морского союза

Противники
Афины, Второй Афинский морской союз Хиос
Родос
Кос
Византий
Командующие
Харес
Хабрий
Тимофей
Ификрат
неизвестно
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно
 
Союзническая война (357—355 до н. э.)
Эмбата


Сою́зническая война́ (357-355 до н.э.) — война между Афинами (гегемоном образованного в 378 до н. э. Второго афинского морского союза) и рядом бывших членов этого союза.





Предпосылки войны

После распада Пелопоннесского союза и ослабления Фив после битвы при Мантинее, единственной крупной политической силой в Греции остался Второй афинский морской союз. Основная цель объединения городов во Второй афинский морской союз - вытеснение Спарты с моря - была выполнена, а спартанцы, разбитые на море и на суше, уже никакой опасности не представляли, поэтому необходимость в существовании союза отпала. Однако, не видя перед собой серьёзных противников, Афины решились на возобновление своей политики, направленной на укрепление влияния Афин в Греции. Вновь начав рассматривать своих союзников как подданных, Афины переселили несколько тысяч своих бедных граждан на территорию ряда союзников (Самос, Сест, Потидея) как клерухов. Афины потребовали от союзников увеличения взносов и начали распространять законы своего полиса на судебные иски союзников.

Афины попытались активизировать свою политику, увеличив флот до 250 триер и направив его в разные области Греции. Содержание флота обходилось очень дорого при ограниченных финансовых возможностях Афин. В этих условиях отдельные афинские стратеги начали допускать злоупотребления и грабежи населения, в целях обеспечения флота фактически занявшись разбоем, что вызвало резкое возмущение союзников.

Определённую роль в начале войны сыграло подстрекательство Мавсола из Карии, который сам претендовал на господство в Эгейском море, но не имел сил открыто выступить против Афин.

Недовольство союзников великодержавными амбициями афинян и интриги Мавсола привели к тому, что ряд сильных государств союза — Родос, Кос, Хиос, на которых произошли олигархические перевороты, а также Византий — заявили о выходе из союза (357 до н. э.). Они объединили свои силы, создав флот, который доходил до 100 триер.

Ход войны

Война продолжалась около двух лет и велась в основном в проливах, где Афины стремились обеспечить себе жизненно важный торговый путь в Причерноморье.

Летом 357 г. до н.э. афинский флот из 60 кораблей под командованием военачальников Хабрия и Хареса атаковал Хиос одновременно с суши и моря. Однако в сражении у входа в гавань Хиоса афиняне потерпели поражение, в сражении погиб Хабрий. Харес, получивший командование над всеми афинскими силами, был направлен на Геллеспонт для военных действий против Византия. На помощь Харесу были отправлены афинские военачальники Тимофей, Ификрат и Менестей, атаковавшие Лемнос и Имброс и освободившие Самос от осады.

Затем Харес, Тимофей и Ификрат снова двинулись к Хиосу и встретили флот противника между островом и материком. Несмотря на начавшуюся бурю, Харес приказал начать сражение при Эмбате. Тимофей и Ификрат отказались выполнить этот опасный приказ, в результате чего Харес атаковал противника только со своими кораблями, потерпел поражение и был вынужден отступить, в Афинах подав в суд на Ификрата и Тимофея.

Тимофей и Менестей были отозваны в Афины. Главнокомандующим афинским флотом остался Харес. Вместо продолжения войны с восставшими союзниками, Харес оказал поддержку сатрапу Геллеспонтской Фригии Артабазу, восставшему против персидского царя Артаксеркса III. Успешные действия Хареса привели к тому, что персидский царь предъявил Афинам ультиматум, пригрозив направить к союзникам свой флот в триста кораблей и вторгнуться в материковую Грецию.

Персидская угроза была серьёзно воспринята в Афинах, а призыв Афин о всегреческом объединении против персов поддержки не встретил. Не имея средств на продолжение войны, по предложению Эвбула афиняне отказались от войны с союзниками, предоставив им независимость.

Итоги войны

Афинам не удалось добиться победы. Неудачные действия афинского флота усугублялись взаимной враждой между афинскими военачальниками Ификратом, Тимофеем и Харесом. В ходе боевых действий Афины лишились своих лучших полководцев: погиб Хабрий, а Ификрат и Тимофей были отстранены от командования и привлечены к суду. На войну были истрачены значительные суммы.

Не сумев привести своих союзников к повиновению, в 355 до н. э. Афины были вынуждены признать их автономию. Это привело к фактическому распаду Второго Афинского Морского союза — последнего военно-политического союза греков, который мог бы объединить их против нового врага — Македонии.

Напишите отзыв о статье "Союзническая война (357—355 до н. э.)"

Литература

  • Всемирная история (в 24 тт.) // Т.4. Эллинистический период. с. 76. — Минск: Издательство «Литература», 1996.
  • История Древней Греции. / гл. ред. Кузищин В. И. - М.: Издательство «Высшая школа», 2001. - С. 399.

Отрывок, характеризующий Союзническая война (357—355 до н. э.)

– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.