Союз русского народа

Союз русского народа
Союзъ русскаго народа
Дата основания:	1905
Дата роспуска:	1917
Идеология:	черносотенный монархизм
Девиз:	За Веру, Царя и Отечество!
Гимн:	Боже, Царя храни!
Партийная печать:	газета «Русское знамя»

К:Политические партии, основанные в 1905 году

К:Исчезли в 1917 году «Сою́з ру́сского наро́да» (СРН) — массовая черносотенная монархическая организация, действовавшая в Российской империи с 1905 по 1917 гг.

Программа и деятельность СРН базировались на монархических, шовинистических и антисемитских идеях, а также православном радикализме. СРН выступал против революции и парламентаризма, поддерживал единство и нераздельность России, а также единение властей с народом в форме совещательного органа.

Организация была запрещена после Февральской революции 1917 года. В 2005 году была предпринята попытка воссоздания СРН.

Исторический фон. Появление первых организаций русских националистов

Идеи русского национализма были частью общемирового движения XIX века. Однако, так как самодержавие, по мнению историка и политолога Вальтера Лакера, считало политическую деятельность собственной монополией и с подозрением относилось к любым независимым действиям, политические партии такого рода возникли в России лишь в годы тяжелого кризиса государства, вызванного поражением в русско-японской войне и начавшейся революцией, когда власти решили поддержать правые общественные группы. Как полагает историк Кичеев, более позднее по сравнению с левыми создание правых партий было связано с тем, что самодержавная власть предоставляла дворянству привилегированное положение и в таких партиях не было нужды.

Первая крупная организация в среде русских крайних правых, называлась Русским собранием. Она была создана в конце 1900 года. Эта организация была чисто элитарной, не имевшей влияния ни в народе, ни в среде интеллигенции. Главной целью Собрания объявлялась борьба с космополитизмом верхнего слоя русского общества, средства борьбы — развитие образования и культуры для подготовки условий для «пробуждения и выражения национальных чувств». Эта элитарная организация не могла быть противовесом нарастающей революционной волне. После оглашения в октябре 1905 года царского манифеста, декларировавшего некоторые политические свободы, Русское собрание обратилось к общественности с политическим воззванием. В этом воззвании его авторы выражали горячую веру в монархию и церковь и требовали принять особые антиеврейские законы.

В марте 1905 года в Москве был создан Союз русских людей, объединивший представителей высшего дворянства. Идеалом Союза был образ допетровской Руси, в частности монархия XVII века. Союз признавал настоящими русскими классами дворянство, крестьянство и купечество. Им противопоставлялась космополитическая интеллигенция. Союз критиковал курс правительства, считая что международные займы, взятые правительством, разоряют русский народ.

История существования

Возникновение СРН

Как вспоминали впоследствии участники событий, инициатива создания Союза русского народа принадлежала сразу нескольким видным деятелям монархического движения начала XX века — врачу Александру Ивановичу Дубровину, художнику Аполлону Аполлоновичу Майкову и игумену Арсению (Алексееву). Дубровин позднее писал: «Мысль о нём зрела у меня с 9 января 1905 г. Как выяснилось, почти одновременно со мной тою же мыслью был охвачен и Аполлон Аполлонович Майков». Игумен Арсений в описании возникновения Союза вспоминал, что мысль об открытии организации появилась у него 12 октября 1905 года. В этот день он объявил об этом собравшимся у него в квартире людям.

Возглавил Союз рядовой член Русского собрания врач Александр Дубровин. Дубровин показал своё политическое чутьё и проявил в деле организации Союза кипучую энергию. Ему удалось вступить в контакт с сановниками в правительстве и администрации и убедить некоторых из них, что спасти существующий порядок может только массовое патриотическое движение, которое будет заниматься и массовыми акциями, и индивидуальным террором. Он также добился решения обеспечить такому движению финансовую, политическую и полицейскую поддержку. Сам Николай Второй благословил Союз русского народа, с программой которого его ознакомил великий князь Николай Николаевич. Симпатии царя к СРН объяснялись его разочарованием, вызванным бездеятельностью других правых организаций.

Развитие в 1905—1907 годах

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Первые собрания проходили в квартире А. И. Дубровина в Петербурге. 8 (21) ноября 1905 года был создан Главный Совет Союза русского народа, председателем был выбран Дубровин, заместителями его А. А. Майков и инженер А. И. Тришатный, казначеем — петербургский купец И. И. Баранов, секретарём Совета — юрист С. И. Тришатный. Также в состав Совета вошли П. Ф. Булацель, Г. В. Бутми, П. П. Сурин и другие.

21 ноября (4 декабря) 1905 года Союзом был проведен в Михайловском манеже в Санкт-Петербурге первый массовый митинг. По воспоминаниям П. А. Крушевана, на митинге присутствовало около 20 тысяч человек, выступали видные монархисты, два епископа.

Печатным органом СРН была газета «Русское знамя».

23 декабря 1905 года Николаем II была принята депутация из 24 членов союза, возглавляемая Дубровиным. Игумен Арсений подарил Императору икону Архистратига Михаила, в день празднования которого был организован Совет Союза, и произнёс приветственную речь. Дубровин доложил о росте численности Союза, заверил Государя в преданности ему членов организации, и преподнёс Николаю Александровичу и Цесаревичу Алексею знаки члена Союза русского народа, сделанные по проекту А. А. Майкова. Император принял знаки, поблагодарив Дубровина.

Французский посол в России Жорж Луи писал: «„Черная сотня“ правит страной, и правительство слушается её, ибо знает, что император склонен ей симпатизировать». Погромные призывы СРН печатались в правительственных типографиях, союз получил миллионы рублей.

Союз рос большими темпами, открывались региональные отделы во многих областях империи. 26 ноября 1905 года отдел Союза был открыт в Ярославле, возглавил его глазной врач Иван Николаевич Кацауров. 22 января при участии помещика Н. Н. Ознобишина и писателя В. А. Балашёва был открыт московский отдел Союза. В этот же день был открыт отдел в Новгороде, 4 февраля — в Одессе. Общая численность отделов, открытых в начале развития организации — около 60.

7 августа 1906 года был утвержден устав Союза Русского Народа, содержавший в себе основные идеи организации, программу действий и концепцию развития организации. По утверждению Анатолия Степанова, этот устав считался современниками лучшим из документов, написанных в монархических организациях того времени из-за краткости объёма, ясности и точности формулировок. 27 августа 1906 года в главном зале Русского собрания был проведён съезд руководителей региональных отделов Союза, направленный на координацию деятельности организации и улучшение связи отделов с центром. В съезде участвовали 42 руководителя отделений. 3 октября 1906 года была организована комиссия под руководством товарища председателя Главного Совета Союза Русского Народа А. И. Тришатного, установившая новую структуру организации. За основу были взяты методы, практиковавшиеся в старину, то есть разделение на несколько районных отделов с делением членов союза на десятки, сотни и тысячи, подчинявшиеся десятникам, сотникам и тысячникам. Сначала эти нововведения были приняты в столице, а затем реализовались и в регионах.

Делегаты от Союза присутствовали на первом и втором Всероссийских съездах русских людей, состоявшихся в феврале и апреле 1906 года. Съезды были призваны скоординировать действия монархистов, выработать стратегию противодействия революционной угрозе. К концу 1906 года Союз вышел на первое место среди организаций правого толка по численности.

На третьем Всероссийском съезде русских людей, прошедшем в Киеве с 1 по 7 октября 1906 года, Союз Русского Народа уже был крупнейшей монархической организацией России. Из 166 делегатов съезда 67 были членами Союза. На торжественное освящение хоругви и знамени Союза русского народа, прошедшее 26 ноября 1906 года, в день праздника святого Георгия Победоносца в Михайловском манеже прибыл пользовавшийся популярностью Иоанн Кронштадтский. «Всероссийский батюшка» сказал приветственное слово монархистам, которых на мероприятии присутствовало около 30 тысяч человек, напомнил о большой роли православия в жизни России. Впоследствии он сам вступил в Союз и был избран пожизненным почётным членом 15 октября 1907 года. Затем появился епископ Сергий (Страгородский), будущий патриарх, было отслужено богослужение, завершившееся пением многолетия Государю и всему Царствующему Дому, основателям и руководителям Союза, а также вечной памяти всем павшим за веру, царя и отечество.

При этом черносотенцы не пользовались существенной поддержкой как в районах империи, где русское население отсутствовало или было незначительным, так и районах с преобладающим русским населением. Зато они активно действовали в губерниях со смешанным национальным составом, через которые проходила черта еврейской оседлости — парадоксально, что большинство членов Союза русского народа составляли украинцы, белорусы и молдаване.

Для поддержания порядка и предотвращения несчастных случаев в период революционных событий при Союзе организовывались дружины самообороны, которые в некоторых случаях снабжались оружием. Особую известность получила одесская дружина, носившая неофициальное название «Белая гвардия». Эта дружина была организована по принципу казачьего военного формирования, она подразделялась на шесть сотен (несмотря на то, что численность всей дружины была около 300 человек), руководство осуществлялось «наказными атаманами», «есаулами» и «десятниками». Дружины, сформированные членами организации, существовали при заводских отделах Петербурга и Москвы, а также в некоторых других городах. Деятельность дружин носила охранительный характер, вопреки частым обвинениям в «черносотенном терроре», устав организации не предписывал никаких противозаконных агрессивных действий, и большинство из них было расформировано после стабилизации обстановки в стране.

К четвёртому Всероссийскому съезду русских людей, прошедшему 26 апреля — 1 мая 1907 года в Москве Союз русского народа занимал первую позицию среди всех монархических организаций. В нём насчитывалось около 900 отделов, и большинство делегатов съезда составляли члены Союза. На съезде было одобрено объединение монархистов вокруг Союза, что способствовало укреплению монархического движения. Также было вынесено постановление о переименовании областных Управ Объединённого Русского Народа, созданных по решению третьего Съезда, в губернские управы Союза русского народа.

Раскол (1907 год)

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В 1907 году среди руководителей организации начались противоречия. В. М. Пуришкевич, занимавший пост товарища председателя, проявлял все больше самостоятельности в делах управления Союзом, оттесняя А. И. Дубровина на второй план. Вскоре он уже практически полновластно руководил организационной и издательской деятельностью, работой с местными отделами, многие лидеры которых стали его сторонниками. Поддерживали Пуришкевича в его властных устремлениях и некоторые учредители Союза.

На очередном съезде Союза русского народа, проведённом 15-19 июля 1907 года, по инициативе сторонников председателя Союза А. И. Дубровина, было принято постановление, предписывающее не считать действительным документы, не прошедшие одобрение председателя, направленное на пресечение самоуправства Пуришкевича, не считавшего нужным согласовывать свои действия с председателем. Конфликт завершился выходом Пуришкевича из Союза осенью 1907 года. Эта история получила продолжение на съезде Союза 11 февраля 1908 года в Петербурге. На съезде, собравшем множество именитых монархистов, группа «союзников», недовольных политикой Дубровина в организации, среди которых были В. Л. Воронков, В. А. Андреев и другие, обратились с жалобой к члену Главного Совета Союза графу А. И. Коновницыну, указывая на «диктаторское поведение» Дубровина, отсутствие финансовой отчётности в организации, и другие нарушения устава. Дубровин, оскорблённый тем, что его, основателя Союза, хотят отстранить от руководства, потребовал исключения оппозиционеров.

Вскоре последовали расколы и в региональных отделах. В марте 1908 года произошёл раскол в Одесском отделе Союза русского народа, приведший к исключению сторонниками А. И. Коновницына активного монархического деятеля Одессы Б. А. Пеликана с группой сторонников, в связи с обвинением их в клевете. В конце июня 1908 года раскол произошёл и в Московском отделе Союза. По инициативе группы учредителей отдела были отстранены от руководства в губернском Совете протоиерей Иоанн Восторгов и архимандрит Макарий (Гневушев). Председателем был назначен основатель московского отдела Н. Н. Ознобишин. Не согласные с таким решением, сторонники отца Иоанна Восторгова 2 ноября этого же года организовали свой независимый Московский Союз русского народа. Реакцией со стороны Главного Совета Союза русского народа стало зачисление новой организации в список враждебных и сугубо вредных.

Пуришкевич тем временем, объединившись с исключенными и покинувшими Союз русского народа участниками, 8 ноября 1908 года создал новую организацию — «Русский народный союз имени Михаила Архангела». После отделения от Союза Московского отдела во главе с Иоанном Восторговым Пуришкевич поспешил наладить с ним связь, поддержав его оппозицию Дубровину.

С течением времени обстановка в организации обострилась ещё более, что привело к окончательному расколу Союза. Камнем преткновения стало отношение к Государственной Думе и Манифесту 17 октября. Мнения союзников относительно этих явлений разделились. Лидер Союза Дубровин был ярым противником нововведений, считая что любое ограничение самодержавия несёт негативные последствия для России, в то время как другой видный монархический деятель, Николай Евгеньевич Марков, считал Думу положительным явлением, приводя в числе аргументов то, что раз Манифест является волей Государя, долг каждого монархиста подчинится ему.

Способствовала расколу и история с убийством депутата Государственной Думы М. Я. Герценштейна 18 июля 1906 года. Расследование по этому делу выявило причастность к убийству некоторых членов союза, в том числе Н. М. Юскевича-Красковского, и послужило поводом для многочисленных обвинений в адрес «союзников», в числе которых оказался и сам Дубровин. Большую роль в развитии скандала сыграл бывший член Союза Пруссаков, дававший показания, и обвинивший в причастности к преступлению Дубровина (позднее подобные показания ЧСК Временного правительства дали Зеленский и Половнев). В это же время была произведена попытка отравления Дубровина. Он выехал в Ялту на лечение, где ему покровительствовал градоначальник генерал И. А. Думбадзе.

Тем временем в Петербурге произошёл «тихий переворот» в Союзе русского народа. В декабре 1909 года оппонентами Дубровина на должность товарища председателя Главного Совета был поставлен граф Эммануил Иванович Коновницын. 20 июля 1909 Главный Совет был перенесен из дома Дубровина в дом № 3 на Басковом переулке. Дубровину поступило предложение ограничить свою власть, оставшись лишь почётным председателем и основателем Союза, передав руководство новому заместителю. Постепенно с руководящих постов были вытеснены сторонники Дубровина, и стали издаваться новые газета «Земщина» и журнал «Вестник Союза русского народа» вместо «Русского знамени». Противостоящие стороны обменивались заявлениями и письмами, обличительными высказываниями, выпускали противоречащие циркуляры и постановления, собирали съезды и форумы, что продолжалось в период с 1909 по 1912 год, и в конце концов привело к полному размежеванию и раздроблению Союза. В августе 1912 года был зарегистрирован устав «Всероссийского дубровинского союза русского народа», в ноябре 1912 года власть в Главном Совете Союза русского народа перешла к Маркову. Также от центра откололся ряд региональных отделений, заявивших о своей самостоятельности. Раздробление крупнейшей монархической организации империи не могло не отразиться на имидже патриотов-«черносотенцев», доверие к ним в глазах общества понизилось, от участия в монархической деятельности отошли многие члены Союза. Многие ультраправые деятели того времени считали, что большую роль в развале Союза русского народа приняло правительство, и Столыпин лично. В избирательной кампании выборов в Государственную думу Союз русского народа блокировался с октябристами. На выборах в 3-ю Думу Союз русского народа и Общество 17 октября вели агитацию за единые списки.

В дальнейшем предпринимались неоднократные попытки воссоздания единой монархической организации, но успеха так и не удалось достичь никому. Практически сразу после Февральской революции 1917 года почти все монархические организации были запрещены, а против руководителей Союза возбуждены процессы. Монархическая деятельность в стране была почти полностью парализована. Последовавшая затем Октябрьская революция и Красный террор привели к гибели большинства лидеров Союза русского народа. Многие бывшие «союзники» приняли участие в Белом движении.

Идеология и программа Союза

Цели, идеология и программа Союза содержалась в Уставе, принятом 7 августа 1906 года, а также в платформах, подготовленных в ходе избирательных кампаний 1906—1907 годов. Основной целью ставилось развитие национального русского самосознания и объединение всех русских людей для общей работы на благо Российской империи. Это благо, по мнению авторов документа, заключалось в традиционной формуле «Православие, самодержавие, народность».

Особое внимание было уделено Православию как основополагающей христианской конфессии России и важнейшему структурному звену Российского государства.

СРН отстаивал принцип неограниченной самодержавной власти, отвергая принципы конституционализма и парламентаризма. Союз ставил целью сближение царя с народом путём освобождения от бюрократического засилья в правительстве и возвращения к традиционному понятию Думы как соборного органа. Для властей устав рекомендовал соблюдение свободы слова, печати, собраний, союзов и неприкосновенной личности, в установленных законом границах.

В национальном вопросе СРН стоял на позиции единой и неделимой России, не допуская предоставления национальным окраинам самоопределения в какой бы то ни было форме. Отмечалась уставом первенствующая роль в государстве русского народа. Под русскими подразумевались великороссы, белороссы и малороссы — всё славянское, православное население империи. По отношению к инородцам, которые разделялись по классификации на «дружественные» и «недружественные» русскому народу (критерием служило участие представителей этих народов в революционном и национальном движениях). В зависимости от этого тому или иному народу предоставлялись либо льготы и привилегии, либо ограничения. В программе, принятой в 1906 году указывалось, что все народы империи, за исключением евреев, должны пользоваться равными правами.

В разделе о деятельности союза ставились задачи об участии в работе Государственной Думы, просвещении народа в политической, религиозной и патриотической сфере, путём открытия церквей, школ, больниц и прочих учреждений, проведения собраний, издания литературы. Для содействия членам Союза, и мероприятиям, им организовываемых, предписывалось создание «Всероссийского банка Союза русского народа» с филиалами в регионах.

В целом, определенный характер программа Союза носила только в части требований дискриминации инородцев (в особенности евреев) и предоставления преференций русскому населению.

Позиция Союза в отношении рабочего вопроса и земельного вопроса была обозначена в обтекаемых выражениях и четко не определялась. В крестьянском вопросе СРН отстаивал принцип неприкосновенности частной собственности, что означало отрицание любых вариантов отчуждения помещичьих земель. В вопросах промышленности и торговли СРН стоял на принципах содействия государства русскому национальному предпринимательству и освобождения русских финансистов от подчинения иностранным банкам.

Отчёты о деятельности, просветительские и идеологические материалы печатались в газете «Русское знамя» и в региональных газетах, таких как «Козьма Минин», «Белорусский голос», «Русский народ» и других.

Советская историография 1920-х-1930-х годов считала СРН первой фашистской организацией, которая появилась задолго до зарождения итальянского фашизма. Сам Николай Марков писал в своих в мемуарах о том, что Союз русского народа являлся историческим предшественником фашистских организаций. Вальтер Лакер считает, что движение «чёрной сотни» находилось «где-то на полпути между реакционными движениями XIX века и правыми популистскими (фашистскими) партиями XX века».

«Союз русского народа» и еврейский вопрос

Большое внимание Союз уделял еврейскому вопросу, которому была посвящена отдельная глава в «Программе Союза Русского Народа» . Деятельность союза была направлена на защиту русских рабочих и крестьян от имевших место, по мнению Союза, притеснений со стороны еврейских капиталистов, а также от экономической конкуренции со стороны евреев. Также обеспокоенность у «союзников» вызывала возросшая активность иудейских организаций, деятельное участие иудеев в политике и революционном движении.

Среди членов союза существовали различные точки зрения на еврейский вопрос. Некоторые ратовали за полное лишение евреев всех прав и высказывали откровенно антисемитскую позицию. Так были настроены многие из главных идеологов Союза, такие как Георгий Бутми и А. С. Шмаков. Издательства, подконтрольные Союзу, выпускали много литературы по еврейскому вопросу, в том числе «Протоколы сионских мудрецов». Другие придерживались иной точки зрения, зачастую совпадая во взглядах с сионистами, в поддержке стремления евреев к обретению своего государства в Палестине — введение запретов и ограничений рассматривались ими именно как средство, стимулирующее евреев к принудительной эмиграции за пределы Российской империи. В целом, Союз выступал против имевшего место в предреволюционное время смягчения законодательства относительно еврейского населения империи, а также за более жёсткое соблюдение дискриминационных законов, ограничивавших гражданские, политические и имущественные права евреев, при этом выступая за гражданское равенство в отношении всех прочих национальных меньшинств Российской империи.

Во время «Дела Бейлиса», судебного процесса по расследованию убийства русского мальчика, в совершении которого подозревали иудейскую общину, многие деятели Союза были убеждены в ритуальном характере данного преступления, и призывали к скорейшей расправе над евреями. Депутаты Думы, близкие к СРН, обратились к министрам юстиции и внутренних дел с запросом, обвинявшем власти в бездействии при раскрытии этого дела. Ритуальное убийство утверждалось в нём как факт и приписывалось преступной секте, существующей среди евреев. Запрос, однако, был Думой отклонён. Процесс по делу Бейлиса закончился в 1913 году полным оправданием обвиняемого.

Члены СРН вели активную антисемитскую пропаганду, были активными участниками и организаторами еврейских погромов. Некоторые из руководителей организации (например Марков 2-й) считали что евреев следует истребить.

Председатель Главного Совета СРН Дубровин так говорил о погромах:

Погромы противны нам уже одной своей бессмысленностью, не говоря про дикую, бесцельную жестокость и разнузданность низменной страсти. Во всех погромах расплачиваются сами же погромщики (русские или вообще христиане), да и жалкие полуодетые, голодные бедняки-евреи. Богатое и всемогущее еврейство, почти без исключений, остается невредимым. «Союз русского народа» употреблял и будет употреблять все усилия не допускать погромов.

Однако при этом в письмах, дневниках, частных беседах и публичных выступлениях некоторые видные члены СРН сочувственно высказывались по отношению к террору (Борис Владимирович Никольский) или упрекали власти за то, что они не потворствуют погромам, как средству борьбы с революцией. Члена СРН протоирей Иоанн Восторгов высказывался в поддержку погромов:

…"Здравомыслящие" градоправители упустили момент отвернуть русло революции и превратить грядущую трагедию в веселенький фарс жидовско-торгового погрома… Эх, и за что им деньги, чины и проч. дают!…

— Иоанн Восторгов. "Воспоминания о февральской революции в Москве."

Дж. Д. Клиер и Ш. Ламброза приводят слова М. Дубровина, произнесённые перед 300 членами одесской организации СРН:

Истребление бунтовщиков — святое русское дело. Вы знаете, кто они, и где их искать… Смерть бунтовщикам и евреям!.

Оригинальный текст (англ.)  

The Holy Russian cause is the extermination of the rebels. You know who they are and where to find them… Death to the rebels and the Jews.

Структура организации

Говоря о Союзе русского народа, часто называют его партией, ставя в ряд с такими организациями того времени как «Союз 17 октября», «Конституционно-демократическая партия», «Партия социалистов-революционеров» и другими. Но сами «союзники» придерживались иного мнения.

… мы теперь должны твердо сказать и запомнить, что «Союз Русского Народа» не партия и не преследует никаких партийных целей и намерений. «Союз» есть сам Великий Русский народ, под впечатлением злосчастных освободительных событий последних трех лет приходящий в себя и постепенно собирающийся с духом, чтобы отстоять своё достояние от всех возможных бед. Это есть сам народ, отгребающийся или освобождающийся от натиска всяких партий, от всего партийного и наносного, а не народного.

— Епископ Андроник. "Беседы о "Союзе Русского Народа"", Старая Русса, 1909.

Членство в организации предоставлялось по уставу русским людям обоего пола, исповедующим православие (а также единоверцам старообрядцам). Инородцы принимались лишь по единогласному решению комиссии определённого состава. Евреи не принимались в Союз, даже если они принимали христианство.

О социальном составе черносотенных партий и организации в XX веке можно судить по ряду опубликованных исследований и документов. Большинство членов Союза составляло крестьянство, особенно в регионах, где присутствовало ощутимое давление на русских — так, в Юго-Западном крае были зафиксированы случаи записи в Союз целыми сёлами. Также в рядах Союза насчитывалось много рабочих, многие из которых по сути оставались крестьянами. Среди городских жителей членами организации в основном были ремесленники, мелкие служащие, лавочники и кустари, реже — купцы старших гильдий. Руководящие посты в Союзе занимали в основном дворяне. Большую роль в организационной и просветительской деятельности играли представители духовенства, как белого так и чёрного, притом, довольно многие из них впоследствии были канонизированы, примером тому Иоанн Кронштадтский, патриарх Тихон, митрополит Серафим, митрополит Владимир, митрополит Агафангел, архиепископ Андроник и другие. Встречались среди членов союза и интеллигенты — профессора, художники, поэты и публицисты, медики и музыканты. В целом, количество членов Союза русского народа (до раскола) было больше чем в какой бы то ни было организации или партии Российской империи.. Лакер пишет, что по социальному составу СРН был «странной смесью аристократии, мелкой буржуазии и отребья больших городов».

Ежегодный членский взнос составлял 50 копеек, неимущие люди могли быть освобождены от его уплаты. Проявившие себя особо полезной деятельностью, либо внесшие пожертвования свыше 1000 рублей члены Союза мужского пола зачислялись в число членов-учредителей по постановлению Совета. Руководящим органом организации был Главный Совет, состоящий из 12 членов, возглавляемый председателем (им с основания и до раскола являлся А. И. Дубровин) и двумя его заместителями. Члены Совета и кандидаты в члены Совета числом 18 человек избирались раз в 3 года. Для контроля за деятельностью Союза регулярно собирались съезды и собрания, печатались отчёты в газете «Русское знамя».

Оценка численности

Руководство Союза затруднялось в определении численности своих членов. Устав Союза не связывал членство в нём жестким обязательством активного участия в работе Союза, что позволяло его лидерам периодически говорить о миллионах своих сторонников, что, естественно, не соответствовало действительности. Главный совет СРН утверждал, что Союз состоял из «более 4000» отделов, признавая при этом, что деловая переписка велась только с 550 из них. В рядах Союза могло числиться значительное количество людей, которых по их отношению Союзу можно было охарактеризовать не как членов, а как сочувствующих. Имеющаяся в распоряжении исследователей документальная база не предоставляет возможности установить точную численность Союза — многие архивы правых организаций были уничтожены после Февральской революции, частично они были утеряны в годы Гражданской и Великой Отечественной войн.

В советской историографии численность Союза, как и других монархических организаций, занижалась или игнорировалась. Историки времён перестройки и постсоветского периода оценивали численность Союза в период его расцвета (1907 год) в границах от приблизительно 334 тысяч (называлась точная цифра — 334 523 члена) до 400 тысяч человек. При этом общее число членов всех правых партий в России того времени оценивалась этими же историками как 400—450 тысяч членов. Какова бы ни была точная численность членов Союза, он являлся самой массовой политической организацией дореволюционной России.

Оценка деятельности и критика Союза

С момента возникновения Союза русского народа и по сей день в обществе существовали диаметрально противоположные взгляды на эту организацию. Монархисты, православные патриоты и простые консервативные граждане видели в ней оплот самодержавной идеи, выражение народной преданности к императору и идеи православной соборности. Среди революционно-настроенных россиян и либералов сложилось представление о Союзе как о реакционной, погромной и антисемитской организации, созданной правительством. Впоследствии эта точка зрения была принята и в советской историографии.

Граф Витте, бывший премьер-министр, писал в своих дневниках: «Союз — организация обычных воров и хулиганов»; «Цели „черной сотни“ эгоистичны и имеют самую низкую природу. Их стремления диктуют желудок и карман. Это типичные убийцы с большой дороги». Об их вождях он писал, что «порядочный человек не будет подавать им руки и постарается избегать их общества». Пётр Столыпин, хотя и выделил СРН первую правительственную субсидию в размере 150 тысяч рублей на публикации, считал организацию источником беспорядка и решительно пресекал нарушения закона когда они имели место. Аналогично действовал председатель Совета министров с 1911 года Владимир Коковцов.

Организация политических убийств

На Союз русского народа возложили ответственность за три политических убийства — депутатов от Конституционно-демократической партии М. Я. Герценштейна и Г. Б. Иоллоса и «трудовика» А. Л. Караваева. М. Я. Герценштейн был убит в июле 1906 года на своей даче в Териоках, в Финляндии. Следствием было выявлено, что к убийству причастны члены Союза русского народа. Вскоре последовали обвинения руководства Союза и непосредственно А. И. Дубровина в организации этого убийства, подкрепленные свидетельствами со стороны бывших членов Союза, имевших личную неприязнь к Дубровину. А. И. Дубровин после теракта лично принимал доклад и приветствовал убийц Герценштейна. В марте 1907 года был застрелен Г. Б. Иоллос, редактор «Русских ведомостей» и друг Герценштейна. Вскоре выяснилось, что он был убит революционером Федоровым, которого обманул член СРН Казанцев, выдававший себя за эсэра-максималиста, а Иоллоса — за предателя. Казанцев был непосредственным убийцей Герценштейна и организатором покушения на С. Ю. Витте. «Союзникам» также было приписано убийство бывшего депутата от трудовой фракции А. Л. Караваева. В эмиграции Н. Е. Марков признал ответственность Союза за убийства Герценштейна, Иоллоса и Караваева.

Террор крайних левых партий против СРН

В период с 1906 по 1907 многие видные деятели Союза и рядовые его члены пострадали от революционного террора. Основной массой жертв были простые рабочие и крестьяне — члены Союза, но среди жертв оказались также и руководители Союза разного уровня: глава Одесского отдела граф А. И. Коновницын, председатель Почаевского отдела, настоятель Почаевской Лавры архимандрит Виталий (Максименко), почётный председатель Тифлисского патриотического общества священник Сергий Городцов, руководитель Симферопольского отдела Семён Гранкин, основатель общества «Двуглавый Орёл» Г. И. Вишневский, один из организаторов Киевского отдела купец Ф. Постный и многие другие. Всего, по данным Павла Булацеля, приведённым в его книге «Борьба за правду», с февраля 1905 по ноябрь 1906 года были убиты и тяжело ранены 32 706 человек простого народа, не считая представителей органов правопорядка, офицеров, чиновников, дворян и сановников. Многие из убитых были руководителями местных отделов Союза, активными участниками организации. Большое количество террористических актов проводилось на митингах, крестных ходах и шествиях, проводимых Союзом Русского Народа. По сведениям департамента полиции, только в марте 1908 года в одной Черниговской губернии в городе Бахмаче была брошена бомба в дом председателя местного СРН, в городе Нежине был подожжён дом председателя союза, причём погибла вся семья, в селе Домьяны убит председатель отдела, в Нежине убиты два председателя отделов.

По поручению Петербургского комитета РСДРП 27 января 1906 года было осуществлено вооружённое нападение на чайную «Тверь», где собирались рабочие Невского судостроительного завода, состоявшие членами Союза русского народа. Сначала большевистскими боевиками в помещение были брошены две бомбы, а затем выбегающих из чайной расстреливали из револьверов. В тот момент в чайной находилось более 50-ти рабочих. Из них нападавшими было убито двое и ранено пятнадцать человек.

Известные члены организации

Черносотенцы
Организации
Русское собрание
Союз русского народа
Союз Михаила Архангела
Всероссийский дубровинский союз русского народа
Русская монархическая партия
Союз русских людей
Священная дружина
Всероссийский съезд русских людей
Царско-народное мусульманское общество
Крупнейшие представители
Павел Булацель
Георгий Бутми
Иоанн Восторгов
Владимир Грингмут
Александр Дубровин
Николай Жевахов
Иван Кацауров
Эммануил Коновницын
Иоанн Кронштадтский
Павел Крушеван
Андрей Кукарников
Николай Марков
Михаил Меньшиков
Василий Орлов
Владимир Пуришкевич
Рафаил Ризположенский
Александр Соловьёв
Антоний Храповицкий
Серафим Чичагов
Георгий Шечков
Алексей Шмаков
Николай Юскевич-Красковский
Современное время
Константин Душенов
Леонид Ивашов
Вячеслав Клыков
Михаил Назаров
Олег Платонов
Александр Турик
Александр Штильмарк

Причисленные к лику святых

• Святой праведный Иоанн Кронштадтский
• Святитель Патриарх Тихон (Беллавин)
• Священномученик епископ Гермоген (Долганёв)
• Священномученик епископ Макарий (Гневушев)
• Священномученик протоиерей Михаил Петрович Алабовский
• Священномученик протоиерей Иоанн Иоаннович Восторгов
• Священномученик епископ Ефрем Селенгинский

Другие известные члены

• Патриарх Алексий I
• Митрополит Антоний (Храповицкий)
• Дмитрий Иванович Иловайский — историк
• Павел Александрович Крушеван — журналист
• Константин Сергеевич Мережковский — учёный и писатель
• Алексей Иванович Соболевский — учёный
• Алексей Николаевич Хвостов — государственный деятель
• Владимир Митрофанович Пуришкевич (1870-1930 гг)

См.: Категория:Члены Союза русского народа

Новейшая история

В 2005 году по инициативе скульптора Вячеслава Клыкова Союз русского народа был восстановлен, членами Главного совета Союза стали: К. Ю. Душенов, Л. Г. Ивашов, М. Н. Кузнецов, М. Н. Любомудров, Б. С. Миронов, А. В. Михайлов, М. В. Назаров, В. Н. Осипов, С. Г. Проваторов, А. А. Сенин, А. С. Турик, А. Р. Штильмарк и др., всего 60 человек. В дальнейшем в результате разногласий внутри организации Союз распался на несколько группировок.

Литература

• Союз русского народа // Права и свободы человека в программных документах основных политических партий и объединений России. XX век / Под ред. акад. РАЕН А. Н. Аринина (отв. редактор), акад. РАЕН С. И. Семёнова, акад. РАЕН В. В. Шелохаева. — 1-е. — М.: РОССПЭН, 2002. — С. 38—43. — 496 с. — 1000 экз. — ISBN 5-8243-0314-2.
• Индивидуальный политический террор в России (XIX — начало XX вв.) Материалы конференции / Составитель К. Н. Морозов; Под ред. Б. Ю. Иванова и А. Б. Рогинского. — М.: «Мемориал», 1996.
• [read.virmk.ru/p/paty_rus/02.htm Глава II. Черносотенные союзы и организации (С. А. Степанов)] // [read.virmk.ru/p/paty_rus/index.htm Политические партии России: история и современность] / Под ред. проф. А. И. Зевелева, проф. Ю. П. Свириденко, проф. В. В. Шелохаева. — М.: РОССПЭН, 2000. — 631 с. — ISBN 5-8243-0068-2.
• Степанов А. Д., Иванов А. А. Воинство Святого Георгия. — СПб.: «Царское Дело», 2006. — ISBN 5-91102-009-2.
• Острецов В. М. Чёрная сотня и красная сотня / В. М. Острецов; Ред. Ю. Н. Лубченков. — М.: Воениздат, 1991. — 48 с. — (Библиотечка КЛИО). — ISBN 5-203-01418-3.
• Лакер У. Черная сотня: происхождение русского фашизма. — М.: Текст, 1999. — 432 с. — ISBN 5-7516-0001-0.
• Черновский А. А. [elib.uraic.ru/handle/123456789/2075 Союз русского народа : по материалам Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства 1917 г.] / составил А. Черновский; редакция и вступительная статья В. П. Викторова. — Москва; Ленинград: Государственное издательство, 1929. — 444 с.

Ссылки

• [srn.rusidea.org/ Сайт организации «Союз Русского Народа» (председатель А. С. Турик)]
• [www.alt-srn.ru/ Сайт «Алтайского отдела Союза Русского Народа»]
• [www.srnrem.info Сайт «Киевский Губернский Отдел Союза Русского Народа»]
• [ru.wikisource.org/wiki/Устав_общества_под_названием_«Союз_русского_народа» Устав общества под названием «Союз русского народа»]
• Влас Михайлович Дорошевич. «Истиннорусский Емельян»
• [www.eleven.co.il/article/13916 Союз русского народа] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [video.yandex.ru/users/razduf/view/2 Русская политика −12: Чёрная сотня — мифы и реальность] // видеозапись программы Николая Старикова «Русская политика» с участием историка, главного редактора информационно-аналитической службы «Русская народная линия» Анатолия Степанова
• Степанов А. Д. [www.hrono.info/organ/ukaz_s/soyuz_rn.php Союз русского народа (СРН)]. Сайт Хронос. Проверено 1 ноября 2014.

</div></div>

Отрывок, характеризующий Союз русского народа

– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.