Союз ТМА-17
Поделись знанием:
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
| Союз ТМА-17 | |
| Общие сведения | |
|---|---|
| Полётные данные корабля | |
| Название корабля | Союз ТМА-17 |
| Ракета-носитель | Союз-ФГ |
| Полёт Союза № | 108 |
| Стартовая площадка |  Байконур СП-1[1]
|
| Запуск | 20 декабря 2009 21:52:00 UTC |
| Посадка | 2 июня 2010 3:25:00 UTC |
| Место посадки | ~150 км к ЮВ от Джезказгана |
| Длительность полёта | 163 суток 5 часов 32 мин 32 сек |
| Количество витков | 2573 |
| Апогей | 260 км |
| Перигей | 200 км |
| Наклонение | 51,65° |
| Период обращения | 88,8 мин |
| NSSDC ID | [nssdc.gsfc.nasa.gov/nmc/spacecraftOrbit.do?id=2009-074A 2009-074A] |
| SCN | [www.n2yo.com/satellite/?s=36129 36129] |
| Полётные данные экипажа | |
| Членов экипажа | 3 |
| Позывной | «Пульсар» |
| Перестыковки | |
| Стыковка | 22 декабря 2009 22:48 UTC МКС, Заря, надирный узел |
| Расстыковка | 12 мая 2010 13:26 UTC МКС, Заря, надирный узел |
| Стыковка | 12 мая 2010 13:53:09 UTC МКС, Звезда, кормовой узел |
| Расстыковка | 2 июня 2010 00:04:13 UTC МКС, Звезда, кормовой узел |
| Предыдущая | Следующая |
|---|---|
 Союз ТМА-16 |
 Союз ТМА-18 |
</td></tr>
Союз ТМА-17 — российский пилотируемый космический корабль, на котором 20 декабря 2009 года (По московскому времени: 21 декабря в 0 часов 52 минуты), был осуществлён пилотируемый полёт к международной космической станции. Это двадцать первый полёт космического аппарата серии «Союз» к МКС. Экипаж корабля вошёл в состав двадцать второй долговременной экспедиции МКС и двадцать третьей долговременной экспедиции МКС.
Содержание
Особенности старта
- Корабль выведен на орбиту с помощью ракеты-носителя «Союз-ФГ» с «Гагаринского» старта (площадки № 1 космодрома).
- Это первый случай, когда корабль стартовал к МКС ночью и зимой.
- Впервые изображение флага России на обтекателе космического корабля крупнее, чем изображения флагов других государств. Представитель отдела международных программ РКК Энергия:[2]
При определении размеров и очерёдности государственных флагов решено применить принцип Военно-морского флота, где флаг принадлежности корабля крупнее, чем вывешиваемые флаги других стран, представителей которых принимают на борту.
- Позывные экипажа — «Пульсар»
Эмблема полёта
В основе эмблемы корабля — рисунки победителей конкурса на лучшую эмблему 12-летней Дун Юэ из Китая и 10-летнего Олега Головина из Электростали (Московская область).
На эмблеме экспедиции изображена девушка, сидящая на земле на фоне Луны и смотрящая на космонавта, который парит в звёздном небе.
28 декабря в Центре управления полётами в подмосковном Королёве Дун Юэ и Олег Головин поздравят космонавтов МКС с Новым годом[3].
Экипаж
Экипаж старта и посадки
-
(ФКА) Олег Котов (2-й космический полёт) — командир экипажа. -
(НАСА) Тимоти Кример (1) — бортинженер. -
(JAXA) Соити Ногути (2) — бортинженер.
Дублирующий экипаж
- (ФКА) Антон Шкаплеров — командир экипажа.
- (НАСА) Даглас Уилок — бортинженер.
- (JAXA) Сатоси Фурукава — бортинженер.
Подготовка к полёту
Хроника полёта
22 декабря в 22 час 48 минут UTC корабль «Союз ТМА-17» состыковался с Международной космической станцией. Стыковка была проведена в автоматическом режиме, процесс стыковки контролировал командир корабля Олег Котов. «Союз ТМА-17» пристыковался к направленному на Землю стыковочному узлу модуля «Заря». Стыковка произошла, когда «Союз ТМА-17» и МКС пролетали над Атлантическим океаном восточнее Рио-де-Жанейро. В 0 часов 30 минут (23 декабря) был открыт люк между кораблём «Союз ТМА-17» и МКС. Экипаж «Союз ТМА-17»: Олег Котов, Соити Ногути и Тимоти Кример перешли в станцию, где их встретили командир двадцать второго экипажа МКС Джеффри Уильямс и бортинженер Максим Сураев.
14 января 2010 года был осуществлен выход в открытый космос Олега Котова и Максима Сураева. Во время выхода космонавты приводили в рабочее состояние стыковочный узел недавно пристыкованного к станции российского модуля «Поиск». 20 января к этому узлу был перестыкован корабль «Союз ТМА-16» (корабль Уильямса и Сураева).
«Союз ТМА-17» освободил 12 мая 2010 года надирный стыковочный узел модуля «Заря» и перестыковался на агрегатный отсек служебного модуля «Звезда». По планам, к модулю «Заря» будет пристыкован российский исследовательский модуль «Рассвет».[4]
2 июня 2010 корабль отстыковался от МКС и в 3:25 UTC спустился на Землю[5] и приземлился в районе города Джезказгана.
Напишите отзыв о статье "Союз ТМА-17"
Ссылки
- [www.federalspace.ru/main.php?id=2&nid=8453 На Байконуре началась подготовка ракеты-носителя «Союз-ФГ» для предстоящего пилотируемого пуска]. Роскосмос (03.12.2009). Проверено 8 июля 2010. [www.webcitation.org/66mQgBuOz Архивировано из первоисточника 9 апреля 2012].
- [www.federalspace.ru/main.php?id=2&nid=8494 «Гагаринский стартовый комплекс» начали готовить к предстоящему пилотируемому запуску]. Роскосмос (07.12.2009). Проверено 8 июля 2010. [www.webcitation.org/66mQgwn47 Архивировано из первоисточника 9 апреля 2012].
- [space.kursknet.ru/cosmos/russian/machines/stma17.sht Космический корабль «Союз-ТМА17»]
Примечания
- ↑ СП-1 — стартовая площадка № 1.
- ↑ [www.rian.ru/science/20091218/200063036.html РИА Новости]
- ↑ [www.rian.ru/science/20091220/200350410.html РИА Новости]
- ↑ [www.federalspace.ru/main.php?id=2&nid=10612 ТПК «Союз ТМА-17» пристыковался к агрегатному отсеку служебного модуля «Звезда»]. Роскосмос. [www.webcitation.org/66mQfJ8xh Архивировано из первоисточника 9 апреля 2012].
- ↑ [www.vz.ru/news/2010/6/2/407309.html Вернувшиеся с МКС космонавты чувствуют себя удовлетворительно]
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Союз ТМА-17
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
