Союз поляков Белоруссии

Союз поляков Белоруссии (белор. Саюз палякаў Беларусі, иногда — Саюз палякаў на Беларусі, польск. Związek Polaków na Białorusi) — крупнейшая польская национальная организация в Республике Беларусь с центром в городе Минске. Согласно данным Комитета по делам религий и национальностей при Совете Министров Белоруссии, Союз поляков имеет 75 зарегистрированных и поставленных на учет первичных организаций, а также 17 Домов польских.

Руководителем Союза поляков, признаваемого Польшей, является Мечислав Яскевич, руководителем Союза поляков, признаваемого правительством Беларуси — Мечислав Лысый. При этом власти Беларуси заявляют, что пропольского союза поляков не существует (это мотивируется 18 нарушениями при его регистрации), а также говорят о существовании двойных стандартов со стороны Польши в отношении проблемы белорусских поляков.

История создания организации

Союз поляков Белоруссии был образован в 1990 году объединением двух польских культурно-просветительских обществ в Минске и Гродно, действовавших в Белоруссии. В сентябре 1993 года под эгидой Союза состоялся I съезд ветеранов Армии Крайовой. Согласно Уставу и Программе, Союзом поляков последовательно отстаиваются интересы второго по численности этнического меньшинства в Белоруссии, создаются центры изучения польской культуры и польского языка (Дома польские), поддерживаются культурные, религиозные связи с самой Польшей, создана Польская демократическая партия.

Руководство организации

Одним из сооснователей и первым председателем Союза поляков Белоруссии с 1990 по 2000 гг. был Тадеуш Гавин, подполковник пограничной службы. За десять лет председательства в тесном сотрудничестве и совместно с председателями областных отделов СПБ, организация добилась значительных успехов в культурно-просветительской деятельности, придании имиджа и заметной национальной организации в республике. После раскола Союза в 2005 году Гавин занял сторону Борис и остался в качестве члена не признанного властями Союза поляков Белоруссии.

В 2000 году пост председателя Союза занял Тадеуш Кручковский. Главным пунктом своей деятельности он назвал отказ от поддержки каких-либо демократических движений Беларуси, и за время его председательства Союз поляков действительно прекратил все контакты с оппозиционными партиями. Такую нейтральность Союза польская сторона расценила как лояльность белорусским властям и неоднократно отказывала Кручковскому во въезде в Польшу на основании того, что он представляет угрозу для национальной безопасности страны. Минск назвал это «расплатой» Кручковского за «взвешенный подход к властям Беларуси» и избирательной политикой Польши, которая делит для себя «белорусских поляков на угодных и неугодных».

Председателем непризнанного белорусскими властями Союза поляков с 2005 по 2010 годы являлась Анжелика Борис. Борис не скрывает своего негативного отношения к политической ситуации в современной Белоруссии, за что рассматривается официальными властями как «польская националистка, сотрудничающая с национально настроенными белорусскими партиями, допускающая финансовые нарушения». Свою поддержку Борис и её деятельности на посту председателя национального Союза поляков не раз выражало Министерство иностранных дел Польши, президент Л. Качиньский и премьер Д. Туск.

В 2009 г. Борис была переизбрана. Кроме неё, на пост председателя Союза поляков претендовал глава гродненской организации объединения Мечислав Яскевич. За Борис проголосовали 148 делегатов, за Яскевича — 15.

В июне 2010 г. Борис объявила об отставке, на её место была избрана Анжелика Орехво. 18 ноября 2012 года новым председателем был избран Мечислав Яцкевич.

Взаимодействие с властями

Активная и успешная политика Союза по пропаганде польского языка и культуры, а также ряд планов и программ, в частности, — строительство нескольких польских школ в городе Новогрудок, символичном тем, что является родиной национального поэта Адама Мицкевича, стало причиной недовольства белорусских властей. Уже в 1999 году Комитет по делам религий и национальностей порекомендовал Министерству юстиции воздержаться от перерегистрации Союза Поляков Беларуси, обвинив его руководителей в «активном участии в политической деятельности на стороне радикальных оппозиционных сил» . Отмечалось, что «особое внимание, уделяемое учащимся со стороны Союза Поляков Беларуси, дипломатических представительств Польши, различных польских благотворительных организаций и фондов, католической церкви, постоянные подарки ученикам и их родителям, выезды летом в Польшу и т. п. вызывают у них чувство исключительности и привилегированности, а у их сверстников, обучающихся на государственных языках, − представление о престижности польского образования и всего польского». Белорусская сторона обвинила Польшу в манипулировании значительной численностью этнического польского населения для распространения своего влияния на внутриполитическое развитие страны, Варшава же — в притеснении польского национального меньшинства в Беларуси.

До уровня дипломатического конфликта между Минском и Варшавой очередной кризис во взаимоотношениях Союза поляков и белорусских властей поднялся в 2005 году. Тогда, в марте 2005 года на учредительном собрании Союза председателем организации была избрана Анжелика Борис. Министерство юстиции Беларуси отказалось утвердить итоги съезда Союза, избравшего своей главой, как оно посчитало, «пропольски» настроенного деятеля, и в августе провело альтернативный съезд движения, на котором присутствовали помимо собственно делегатов и представители власти. По информации правозащитников, выборы нового председателя Союза поляков проходили в обстановке постоянного давления со стороны властей, вплоть до угроз увольнений, арестов, открытия уголовных дел и проч. В таких условиях новым председателем Союза поляков Белоруссии был избран 69-летний Юзеф Лучник, известный своей симпатией к политическому курсу, проводимому президентом А. Г. Лукашенко.

В результате почти силового смещения «пропольского», с точки зрения официального Минска, руководства организации во главе с Анжеликой Борис, и выделения группы делегатов, не довольных назначением властей на должность руководителя Станислава Семашко, Союз поляков Белоруссии как таковой сегодня оказался фактически вне закона, а легитимным остается лишь проправительственный Белорусский союз поляков, к слову, не признанный Польшей. Конфликт вокруг Союза и его руководства крайне негативно сказался на белорусско-польских отношениях, продолжившихся обменом взаимных обвинений и высылкой дипломатов. Так, в ответ на попытки Минска поставить во главе Союза лояльного себе лидера, польская сторона демонстративно отказалась вести диалог с белорусскими властями: А. Квасьневский обещал пропустить саммит государств Балтийско-Черноморского региона в Ялте в случае прибытия туда белорусского президента. Как следствие, организаторы саммита аннулировали приглашение, направленное А. Г. Лукашенко, и саммит прошел без его участия.

Важнейшим вопросом для двух Союзов остается спор вокруг прав собственности на те 17 Домов польских, которые теперь де-юре являются собственностью зарегистрированного, признаваемого Союза, а де-факто были приобретены и отремонтированы на деньги польского государства еще в 1990-х гг. Сегодня, из 14 Домов польских, контролируемых официальным Союзом, работают только два — в Лиде (Гродненская область) и Могилеве, остальные 12 закрыты. Незарегистрированному Союзу остались два Дома польских, в Барановичах Брестской области и Борисове Минской области.

Последний скандал января 2010 года как раз был связан со спором за право собственности на Дом польский в поселке Ивенец Минской области. Как и в прошлый раз, организационный конфликт вылился в аресты самых активных участников неофициального Союза, вмешательство польского дипломатического ведомства: отзыв посла Польши в Беларуси Хенрика Литвина, обмен дипломатическими нотами, заявления о необходимости рассмотреть ситуацию на уровне международных структур, призывы польской оппозиции запретить белорусским чиновникам въезд в ЕС, наложить на Беларусь торговое эмбарго и проч.

Аргументы сторон

Ситуация вокруг Союза поляков Белоруссии, какой её видит Варшава, а её доводы — это притеснение национального меньшинства и крупнейшей оппозиционной силы, — примечательна тем, что разворачивается на фоне начавшегося сближения Беларуси и Европейского союза, юридически облеченного в рамки программы «Восточное партнерство». Польская сторона, которая когда-то сама выступила главным инициатором программы, в ходе последнего столкновения Союза и официального Минска не раз говорила, что действия белорусских властей могут привести к если не исключению страны из «Восточного партнерства», то однозначно к введению жестких политических и экономических санкций. Так, в частности, министр иностранных дел Польши Радослав Сикорский заявил, что «уважать права национальных меньшинств, права оппозиции — это основное условие сближения с Евросоюзом».

Надо отметить, что в этом отношении Польшу активно поддерживает Евросоюз. В самый разгар конфликта пресс-секретарь верховного представителя ЕС по внешней политике Кэтрин Эштон, Лутц Гюльнер, отметил, что «ситуация с польским меньшинством влияет на отношения Беларуси и Европейского союза, поскольку действия белорусских властей идут вразрез с основными ценностями объединенной Европы», что, в конечном счете, при отсутствии подвижек и уступок со стороны официального руководства, может привести к сокращению контактов между Минском и Брюсселем, то есть — к его очередной изоляции. Глава Европарламента Ежи Бузек оценил происходящие события вообще как «репрессии» неофициального Союза поляков, а также и других независимых неправительственных организаций, числящихся «оппозиционными».

Что касается реакции белорусских властей, то официальный Минск в течение всех пяти лет, что длится конфликт, обвиняет польскую сторону во вмешательстве во внутренние дела Беларуси, шпионаже, попытках присвоить себе право говорить от имени всех белорусских граждан, идентифицирующих себя как поляков. Белорусские власти упорно продолжают воспринимать проблему Союза как искусственный предлог, используемый Польшей для оказания прямого давления на Беларусь. Подозрения Минска особенно усилились после введения так называемой «карты поляка», представляющей собой своеобразное этническое удостоверение о принадлежности гражданина другой страны к польскому народу и действующей во всех странах постсоветского пространства. Опасения белорусских властей во многом вызваны тем, что и деятельность Союза поляков Белоруссии, и сама «карта поляка» способны охватить помимо собственно белорусских поляков большие массы непосредственно белорусского населения с размытым национальным сознанием (чему способствует и отсутствие как таковой графы «национальность» в паспорте гражданина Беларуси).

Ссылки

• [www.polacy.by/ Сайт признаваемого Минском СПБ (во главе с М. Лысым)]
• [znadniemna.pl/ Сайт признаваемого Варшавой СПБ (во главе с М. Яцкевичем)]

Отрывок, характеризующий Союз поляков Белоруссии

– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.