Спаньолетта
Спаньолетта (итал. spagnoletta или spagnoletto[1], также встречаются итал. spagniletta, spagnicoletta[2] и исп. españoleta[3]) — подвижный и грациозный преимущественно парный испанский и итальянский танец, относящийся ко второй половине XVI столетия[2].
Спаньолетты можно найти в книгах итальянских хореографов эпохи Возрождения Фабрицио Карозо</span>ruit и Чезаре Негри. У Карозо в Il Ballarino (1581) Карозо фигурирует хореографическое описание спаньолетты на двоих танцоров, а также лютневый аккомпанемент. В Nobilita di Dame (1600), также Карозо, описывается Spagnoletta nuova — уже на троих, несмотря на использование прежней музыки. Спаньолетты Карозо были трёхдольными. Чезаре Негри в своём трактате 1602 года приводит пример spagnoletto, рассчитанного на две пары танцоров и характеризующегося двухдольным метром. Впрочем, несмотря на очевидные различия, и Карозо, и Негри эксплуатируют очень схожую гармоническую композицию, состоящую из трёх повторяющихся музыкальных предложений[4].
Инструментальные аранжировки спаньолетт прослеживаются во многих европейских трактатах о музыке и танцах. Так, в книге М. Преториуса 1612 года приводится описание двух четырёхголосных пьес, озаглавленных как Spagnoletta, и одной пятиголосной L'Espagnolette. Примечателен комментарий автора, данный им в предисловии, о том, что этот танец редко исполняется во Франции и пришёл в Германию (Вольфенбюттель) из Нидерландов[4], что подтверждает роль последних в распространении испанских танцев и музыки в Западной Европе[5]. Спаньолетта была распространена и в аристократических кругах Англии. Вирджинальная книга Фицуильяма содержит две пьесы за авторством Жиля Фарнеби: Spanioletta и The old spagnoletta. Важно отметить, что лишь The old spagnoletta построена на основе характерной для спаньолетт гармонической схеме[4].
Происхождение танца неизвестно, несмотря на широкое распространение[3]. Некоторые исследователи связывают спаньолетту с паваной[2], другие характеризуют её как разновидность каскарды[6], также описывавшейся Карозо и Негри. Отмечается, что обе спаньолетты в Nobilita di Dame отличаются от каскарды или сальтарелло лишь характерной, хорошо узнаваемой мелодией[7].
Напишите отзыв о статье "Спаньолетта"
Примечания
- ↑ [www.pbm.com/~lindahl/lod/vol3/spag.html Spagnoletto, Spagnoletta, Fa, La La, La La] // Letters of Dance, SCA Renaissance Dance. — 1993–1996. — Vol. 3.
- ↑ 1 2 3 [www.oxfordreference.com/view/10.1093/acref/9780199203833.001.0001/acref-9780199203833-e-8583 spagnoletto, spagnoletta, spagniletta, spagnicoletta] — статья из The Concise Oxford Dictionary of Music (5 издание). Kennedy, Michael; Kennedy, Joyce Bourne
- ↑ 1 2 [www.oxfordreference.com/view/10.1093/acref/9780195173697.001.0001/acref-9780195173697-e-1640 Spagnoletta] — статья из The International Encyclopedia of Dance
- ↑ 1 2 3 Esses, 1992, p. 632.
- ↑ Esses, 1992, p. 17.
- ↑ Engle, I. A. [www.pbm.com/~lindahl/lod/vol3/spag_similar.html O Spagnoletta, O Cascarda, or, A Word Concerning Similarities] // Letters of Dance, SCA Renaissance Dance. — 1993–1996. — Vol. 3.
- ↑ F. Marian Walker, Julia Sutton. Dance types in Nobilita di Dame // [books.google.ru/books?id=PBwqMyKQvM4C Courtly Dance of the Renaissance: A New Translation and Edition of the Nobiltà Di Dame (1600)]. — Courier Dover Publications, 1995. — P. 44. — 408 p. — ISBN 9780486286198.
Литература
- Esses, Maurice. [books.google.ru/books?id=L_HDx_z2AaIC&dq=spagnoletta&hl=ru&source=gbs_navlinks_s Dance and Instrumental Diferencias in Spain During the 17th and Early 18th Centuries: History and background, music and dance]. — Pendragon Press, 1992. — 900 p. — ISBN 9780945193081.
Ссылки
- [historicaldance.spb.ru/index/articles/dances/aid/394 Схема одного из вариантов танца] (перевод описания из "Il Balarino" Фабрицио Карозо)
Отрывок, характеризующий Спаньолетта
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
