Спартали Стиллман, Мария

Мария Спартали Стиллман
Marie Spartali Stillman
«Гипатия» Джулии Маргарет Камерон, модель Мария Спартали
Имя при рождении:	Мария Евфросина Спартали
Дата рождения:	10 марта 1844(1844-03-10)
Место рождения:	Лондон, Великобритания
Дата смерти:	6 марта 1927(1927-03-06) (82 года)
Место смерти:	Лондон, Великобритания
Происхождение:	Греция Греция
Гражданство:	Великобритания Великобритания
Стиль:	прерафаэлитизм
Работы на Викискладе

Мария Евфросина Спартали (англ. Marie Euphrosyne Spartali), позже Стиллман (англ. Stillman) (10 марта 1844 — 6 марта 1927) — британская художница-прерафаэлит греческого происхождения, возможно, наиболее значительная женщина-художница в этом движении. Результат её шестидесятилетней карьеры — более ста работ, находящихся в галереях Великобритании и США.

Жизнь

Семья

Мария Спартали была младшей дочерью Михаила Спартали (1818—1914), богатого торговца, главы фирмы «Spartali & Co» и греческого генерального консула в Лондоне в 1866—1882 годах. Он переехал в Лондон около 1828 года. В Лондоне он женился на Евфросине (известной как Эффи, в девичестве Варсами, 1842—1913), дочери греческого торговца из Генуи.

Семья жила в георгианском доме на Клэфем Коммон, известном как «The Shrubbery», с огромным садом и видами на Темзу и Челси. Летние месяцы они проводили в своем доме на острове Уайт, где отец Марии развивал культивацию винограда на своих землях. В Лондоне Михаил Спартали часто проводил садовые вечеринки, куда приглашал подающих надежды молодых писателей и художников.

Взрослые годы

Мария Спартали и её кузины, Мария Замбако и Аглая Коронио, вместе были известны среди друзей как «Три Грации» в честь трех харит греческой мифологии, Аглаи, Евфросины и Талии, так как все трое были известными красавицами греческого происхождения. В доме греческого предпринимателя А. К. Ионидеса (1810—1890) Мария и её сестра Кристина (1846—1884) впервые встретились с Уистлером и Суинбёрном. Суинбёрн был так впечатлен, что сказал о Спартали: «Она так красива, что мне хочется сесть и расплакаться». Внешность Марии производила впечатление: её рост был около 190 см, в более поздние годы она одевалась в длинные ниспадающие чёрные одеяния с кружевным капюшоном, привлекая к себе немало внимания.

Несколько лет, начиная с 1864 года, Спартали училась у Форда Мэдокса Брауна вместе с его детьми Люси, Кэтрин и Оливером. Россетти, услышав, что она стала ученицей Брауна, написал ему 24 апреля 1864: «Я только что услышал, что мисс Спартали будет Вашей ученицей. Я также слышал, что это та самая изумительная красавица, о которой так много говорят. Поэтому спрячьте её и не показывайте никому, я хочу, чтобы она позировала мне первому». Она впервые позировала Россетти в 1867 году. 14 августа он писал Джейн Моррис: «Я нахожу её голову самой сложной из всех, что я когда-либо рисовал. Это зависит не столько от формы, сколько от тонкого очарования жизни, которое невозможно воссоздать».

Она позировала для Брауна, Бёрн-Джонса («Мельница»), Джулии Маргарет Камерон, Россетти («Видение Фьямметты», «Видение Данте», «Беседка на лугу»), Спенсер-Стэнхоупа.

Брак

В 1871 году, вопреки желанию родителей, Мария Спартали вышла замуж за американского журналиста и художника Уильяма Джеймса Стиллмана. Мария была его второй женой, первая двумя годами ранее покончила с собой. Пара вместе позировала Россетти, но точно не известно, была ли это их первая встреча. Стиллман работал в американском журнале «The Crayonne», позже — иностранным корреспондентом «The Times». Из-за его работы иностранным корреспондентом супруги делили своё время между Лондоном и Флоренцией в 1878—1883 гг., а затем — Римом с 1889 по 1896. Мария также путешествовала в Америку и была единственным британским художником-прерафаэлитом, работавшим в Соединенных Штатах. У пары было трое детей.

Мария Спартали Стиллман умерла в марте 1927 г. в Южном Кенсингтоне и была кремирована на Бруквудском кладбище, где и похоронена вместе со своим мужем.

Творчество

Темы картин Спартали Стиллман типичны для прерафаэлитов: женские фигуры, сцены из Шекспира, Петрарки, Данте, Бокаччо, также итальянские пейзажи. Её выставки проходили в Галерее Дадли, в Галерее Гросвенор и её наследнице, Новой Галерее (англ. The New Gallery), в Королевской академии художеств, в многочисленных галереях востока США, включая Всемирную выставку в Филадельфии в 1876 году. В 1982 году в США был представлен ретроспективный показ её работ.

Работы

Дэвид Эллиот в своей книге перечисляет более 170 работ Спартали Стиллман. Ниже приведены наиболее известные, упоминающиеся в других книгах при обсуждении художницы.

• The Lady Prays — Desire (1867) — коллекция Эндрю Ллойда Уэббера
• Mariana (1867—1869) — частная коллекция
• Portrait of a young woman (1868)
• Forgetfulness (1869) — частная коллекция
• La Pensierosa (1870) — Chazen Museum of Art, Висконсинский университет в Мадисоне

• Self-Portrait (1871) — Художественный музей Делавэра
• Self-Portrait in Medieval Dress (1874)
• Gathering Orange Blossoms (1879) — Университет св. Лоренца в Кантоне
• The Meeting of Dante and Beatrice on All Saints’ Day (1881)
• Madonna Pietra degli Scrovigni (1884) — галерея Уокер Арт, Ливерпуль
• Love’s Messenger (1885) — Художественный музей Делавэра
• A Florentine Lily (c 1885—1890) — частная коллекция
• The May Feast at the House of Folco Portinari (1887)
• Dante at Verona (1888) — частная коллекция
• Upon a Day Came Sorrow unto Me (1888)
• A Florentine Lily (1885—1890)
• Messer Ansaldo showing Madonna Dionara his Enchanted Garden (1889) — иллюстрация к истории из «Декамерона»
• Convent Lily (1891)
• Cloister Lilies (1891)
• Saint George (1892) — Художественный музей Делавэра
• How the Virgin Mary came to Brother Conrad of Offida and laid her Son in his Arms (1892)
• A Rose from Armida’s Garden (1894)
• Love Sonnets (1894) — Художественный музей Делавэра
• Beatrice (1895) — Художественный музей Делавэра
• Portrait of Mrs W. St Clair Baddeley (1896)
• Beatrice (1898) — частная коллекция
• The Pilgrim Folk (1914) — Художественный музей Делавэра

Примечания

• Elliot David B. A Pre-Raphaelite Marriage: The Lives and Works of Marie Spartali Stillman and William James Stillman. — Woodbridge, Suffolk: Antique Collectors' Club, 2005. — ISBN 1-85149-495-2.
• Marsh Jan. Pre-Raphaelite Women Artists. — London: Thames and Hudson, 1998. — P. 131–135. — ISBN 0-500-28104-1.
• Stillman William James. Autobiography of a Journalist. — London: Grant Richards, 1901.

Ссылки

• [www.stillman.org/f267.htm Stillman genealogy]
• [www.xs4all.nl/~androom/index.htm?biography/p012271.htm The Androom Archives]
• [www.artrenewal.org/asp/database/art2.asp?aid=543 Art Renewal Center]
• [www.preraph.org/searchresults.php?artist=Marie+Spartali+Stillman&class= Delaware Art Museum]
• [faculty.pittstate.edu/~knichols/flaming2b.html#stillman Pre-Raphaelite Women: Art-Sisters Gallery]

Великобритания   Живопись   Персоналии

Отрывок, характеризующий Спартали Стиллман, Мария

Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»