Спасо-Преображенский собор (Тула)

Православный собор
Спасо-Преображенский кафедральный собор
Страна	Россия
Город	Тула, на месте фонтанов возле «Белого дома»
Конфессия	Православие
Епархия	Тульская и Белевская
Архитектурный стиль	Русский классицизм
Основатель	Матвей Макарович Белобородов
Дата постройки	1762 год
Дата упразднения	1930-е
Состояние	Храм снесён

Спасо-Преображенский кафедральный собор — православный кафедральный собор в Туле, разрушенный в начале 1930-х годов.

История

Спасский храм существовал приблизительно на этом месте уже в конце XVII века. Был он каменным, имел придел во имя иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость». В те времена он находился внутри «деревянного города» близ Крапивенских ворот острога. Рядом располагались кузницы, и церковь до конца XVIII века называли Спасо-Преображенской, «что на Кузнецах» или «что в Мелких Кузнецах» — для отличия от одноименного храма, стоявшего неподалеку на площади, и упраздненного в 1790 году.

В 1720-х годах обветшавшая Спасо-Преображенская церковь, что на Кузнецах, была разобрана. Вместо неё возвели новую, с приделом во имя Смоленской иконы Божией Матери «Одигитрия», причем придел построили и освятили раньше основного объёма, в 1717 году. По рассказам очевидцев, этот храм имел вид корабля. Но к концу XVIII столетия церковь уже не вмещала всех желающих, а иконостасы её пришли в ветхость. Эти причины и указаны в прошении прихожан к епископу Коломенскому Афанасию о строительстве нового Спасо-Преображенского храма с двумя приделами — Смоленским и Всех Скорбящих Радости.

Разрешение было получено, и строительство нового храма началось с возведения приделов в 15 саженях от старого. Приделы освятили в 1797 году, а до этого времени службы продолжались в старом храме. В том же году старый храм закрыли, а в 1819 году его разобрали. Кирпич, из которого были сложены старый храм и его колокольня, продали комитету, занимавшемуся строительством корпуса духовной семинарии.

Строители новой церкви избирались из прихожан. Особое участие в этом благородном деле приняли купец 1-й гильдии Иван Евдокимович Белобородов и сын его Кондрат. Через шесть лет после устроения приделов, в 1803 году, приступили к основному объёму храма. Четыре года продолжалось строительство и было почти завершено, но от слабого грунта земли на северную сторону стена упала и свод обвалился. Постройку разобрали до фундамента.

Для разработки нового проекта был проведнё конкурс, в результате которого план губернского архитектора Нежданова прихожанам не понравился, а победил проект архитектора Тульского оружейного завода Пименова. Под его надзором в 1816 году началось новое строительство. Прежде всего, укрепили основание будущего храма, устроив под фундаментом мощный ростверк на 530 сваях.

В 1817 году начались финансовые проблемы и строительство было на некоторое время остановлено. После смерти Пименова, надзор за возведением храма осуществлял Праве, а закончено оно было в 1832 году уже под надзором Василия Федосеева, ученика Карло Росси. Для облегчения веса здания Федосеев спроектировал деревянный купол. Строительство завершили в 1843 году, и в том же году храм был освящён. На завершающем этапе строителями выступали с духовной стороны — протоиерей Петр Успенский, затем — протоиерей Димитрий Иовлев, из прихожан — купец Матвей Белобородое и позже С. М. Соколов. В 1893 году с западной стороны храма была построена каменая колокольня.

Храм стал излюбленным местом горожан и восхищал своим великолепием. Внутренность храма с её величественным иконостасом, уходящим вершиною в самый купол, поражала зрителя своими огромными размерами. Здесь могли одновременно находиться до б тысяч человек. Серебряные ризы и оклады икон, церковная утварь храма весили более 6 пудов. В 1917 году при епископе Тульском и Белевском Иувеналии постановлением Священного Синода Спасо-Преображенскому храму был присвоен статус второго кафедрального собора Тулы.

Закрытие и снос

В 1922 году во время кампании помощи голодающим Поволжья из храма изъяли всё серебро. 16 февраля 1930 года президиум Мособлисполкома постановил в числе других закрыть и Спасо-Преображенский собор. Настоятель храма отец Димитрий Глаголев, староста и несколько верующих отказались покинуть храм. Священника расстреляли, остальных арестовали и увезли в Москву в Бутырскую тюрьму.

Планировалось разместить в здании бывшего храма Центральную городскую библиотеку, но проект не осуществился, и впоследствии Спасо-Преображенский собор снесли. На месте храма в мае 1934 года разбили сквер, названный Пионерским. В нём были гипсовые фигурки пионеров с горнами, детей, играющих в мяч, фонтаны, а также городская Доска почета, клумбы и скамеечки.

Литература

• Лозинский Р.Р. Страницы минувшего.

Отрывок, характеризующий Спасо-Преображенский собор (Тула)

Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».