Спасс (деревня, Московская область)

Деревня Спасс Страна РоссияРоссия Субъект Федерации Московская областьМосковская область Муниципальный район Волоколамский Сельское поселение Кашинское Координаты 56°08′38″ с. ш. 35°56′24″ в. д.56.14389° с. ш. 35.94000° в. д. / 56.14389; 35.94000    Высота центра 152 м Население ↗12 человек (2010) Часовой пояс UTC+3 Почтовый индекс 143631 Автомобильный код 50, 90, 150, 190, 750 Показать/скрыть карты Спасс Москва Волоколамск Спасс Волоколамск Спасс

Спасс — деревня в Волоколамском районе Московской области России. Входит в состав сельского поселения Кашинское. Население — 12 чел. (2010).

География

Деревня Спасс расположена на северо-западе Московской области, в северной части Волоколамского района, примерно в 10 км к северу от города Волоколамска, между реками Чёрной и её притоком — Сенной (бассейн Иваньковского водохранилища). Соседние населённые пункты — деревни Хрулево, Речки и Шишково.

Население

Численность населения
1852	1859	1926	2002	2006	2010
164	→164	↗303	↘3	↗5	↗12

История

В «Списке населённых мест» 1862 года Спас (Спасово) — владельческая деревня 2-го стана Волоколамского уезда Московской губернии по левую сторону Клинского тракта (из Волоколамска), в 13 верстах от уездного города, при колодце, с 19 дворами и 164 жителями (81 мужчина, 83 женщины).

По данным 1890 года входила в состав Буйгородской волости Волоколамского уезда, число душ мужского пола составляло 85 человек.

В 1913 году — 43 двора.

В начале 1920-х гг. — центр Спасского сельсовета Буйгородской волости.

В 1925 году Спасский сельсовет был реорганизован в Бортниковский сельсовет и в том же году вновь восстановлен.

По материалам Всесоюзной переписи 1926 года — центр Спасского сельсовета Буйгородской волости Волоколамского уезда, проживало 303 жителя (118 мужчин, 185 женщин), насчитывалось 47 крестьянских хозяйств.

1925—1929 гг. — центр Спасского сельсовета Буйгородской волости Волоколамского уезда.

С 1929 года — населённый пункт в составе Волоколамского района Московского округа Московской области. Постановлением ЦИК и СНК от 23 июля 1930 года округа как административно-территориальные единицы были ликвидированы.

1930—1939 гг. — деревня Бортниковского сельсовета Волоколамского района.

1939—1959 гг. — деревня Речкинского сельсовета Волоколамского района.

1959—1963 гг. — деревня Кашинского сельсовета Волоколамского района.

1963—1965 гг. — деревня Кашинского сельсовета Волоколамского укрупнённого сельского района.

1965—1994 гг. — деревня Кашинского сельсовета Волоколамского района.

В 1994 году Московской областной думой было утверждено положение о местном самоуправлении в Московской области, сельские советы как административно-территориальные единицы были преобразованы в сельские округа.

1994—2006 гг. — деревня Кашинского сельского округа Волоколамского района.

С 2006 года — деревня сельского поселения Кашинское Волоколамского муниципального района Московской области.

Отрывок, характеризующий Спасс (деревня, Московская область)

– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.