Спас Вседержитель

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иконы Спасителя

Спас Вседержи́тель или Пантокра́тор (от греч. παντοκράτωρ — всевластный, всесильный) — центральный образ в иконографии Христа, представляющий Его как Небесного Царя и Судию. Вседержителем Господь многократно именуется в Ветхом и Новом Завете. Спаситель может изображаться в рост, сидя на троне, по пояс, или погрудно. В левой руке свиток или Евангелие, правая обычно в благословляющем жесте.





Происхождение и значение названия

Эпитет «Вседержитель», написанный рядом с именем Иисуса Христа, выражает, помимо прочего, догмат Боговоплощения: титул Вседержителя относится в полной мере и к Божественной, и к человеческой природе Спасителя. Является составляющей греческих слов παν — все, и κρατος — сила. Эпитет чаще всего понимается под смыслом всемогущества, то есть, возможности сотворить абсолютно всё, что является одной из прерогатив Бога. Иными словами, менее литературным переводом слова παντοκρατωρ будет словосочетание «Властитель всего», «Правитель мира».

Исторически термин появился в раннехристианском обществе, когда все чаще в греческом языке стала проявляться необходимость перевести одно из еврейских имен Бога — Эль Шаддай (ивр.: אל שדי).

Именование греч. Κύριος παντοκράτωρ неоднократно встречается в Ветхом Завете: «Господи Вседержителю, Боже Израиля!» (Вар. 3:1), «Царь всесильный, высочайший, Бог Вседержитель» (3Мак. 6:2), «во власти Господа вседержителя врата смерти» (Пс. 67:21).

В раннехристианской традиции, в Новом Завете имя «Вседержитель» указывает на Христа Второго пришествия: так, апостол Павел во 2-м послании к Коринфянам пишет: «И буду вам Отцом, и вы будете Моими сынами и дщерями, говорит Господь Вседержитель» (2Кор. 6:18). Дважды это имя использует в Откровении Иоанн Богослов:

Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который есть и был и грядет, Вседержитель
Свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, который был, есть и грядет

Иконографические традиции

В Византии образ Христа Пантократора появляется, приблизительно, с IVVI веков. Древнейшим из известных его иконописных изображений является икона Христос Пантократор из Синайского монастыря (середина VI века).

Образ Христа Вседержителя используется в одиночных иконах, в составе деисусных композиций, в иконостасах, стенных росписях и т. д. Так, этот образ традиционно занимает пространство центрального купола православного храма.

Одна из устойчивых и наиболее древних схем изображения Христа Вседержителя — Спас на престоле[1]. Христос изображается фронтально, восседающим на престоле с обязательной подушкой. Одежды обычно традиционные, в ногах подножие.

Изображения Спаса на престоле встречаются ещё в римских катакомбах, но окончательно иконография складывается в послеиконоборческий период (к X в.).

Престол понимается как атрибут царского достоинства, Бог являлся ветхозаветным пророкам восседающим на престоле; сидя на престоле будет совершать Господь Страшный Суд (Мф. 25: 31-34, 41).

Один из изводов Спаса на престоле — т. н. «Мануилов Спас» — преданием приписывается кисти византийского императора Мануила и отличается особым жестом правой руки, указывающей в раскрытое Евангелие.

Одна из разновидностей изображения Христа Вседержителя — «Спас в силах», центральная икона в традиционном русском иконостасе. Христос восседает на престоле в окружении ангельского сонма — «Сил Небесных». Другие варианты — Психосостер (Душеспаситель), Елеемон (Милующий).

Напишите отзыв о статье "Спас Вседержитель"

Примечания

  1. [www.proza.ru/2012/11/26/630l Иисус на троне]

Литература

  • Н. П. Кондаков. Иконографія Господа Бога и Спаса нашего Іисуса Христа. Лицевой иконописный подлинникъ. Томъ. I. СПб., Комитет попечительства о русской иконописи. 1905. Репринт. М. «Паломникъ». 2001.
  • Припачкин И. А. Иконография Господа Иисуса Христа. М., Изд-во «Паломникъ», 2001.- 224 с.: ил. ISBN 5-87468-110-8
  • Ю. Г. Бобров Основы иконографии древнерусской живописи. СПб.: Аксиома, Мифрил, 1996. — 256 с, ил. (Малая история культуры) ISBN 5-86457-024-9

Отрывок, характеризующий Спас Вседержитель

«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.