Спаун

Spawn
История публикаций
Издатель	Image Comics
Дебют	Spawn #1 (май 1992).
Авторы	Тодд Макфарлейн
Характеристики персонажа
Позиция	Чаще всего действует в собственных интересах.
Альтер-эго	Альберт Фрэнсис «Эл» Симмонс
Псевдонимы	Избранный, Хеллспаун, Демонический Рыцарь, Темный Спаун, Омега Спаун, Мститель из Ада, Король Ада, "Грустный Дядя"
Рост	187 см
Вес	180 кг
Команды и организации
Ад, А6, ЦРУ, Группа безопасности США, Секретная служба США, Морская пехота США
Союзники
Коглиостро
Особые силы
Сверхчеловеческие сила ( до 100 тонн), скорость, ловкость и выносливость Высококвалифицированный тактик, мастер боевых искусств, фехтовальщик, меткий стрелок, спортсмен и акробат Контроль животных и поглощение у них энергии Бессмертие Саморегенерация тела Воскрешение Полет Телепортация Демонические магические способности Изменение внешности Некроплазматические энергоудары Неосязаемость Эмпатия Остановка времени Способен чувствовать боль и страдания всего мира Власть над четырьмя стихиями природы: Воздух, Земля, Огонь, Вода Легион Некроплазматические бласты Некроплазматические взрывы
Оборудование
живой костюм-симбиот, обладающий интеллектом и способностью эволюционировать плащ, способный трансформироваться, шипы на перчатках и на теле, цепи и черепа на костюме различное огнестрельное оружие

Спаун или Спон (англ. Spawn — «Отродье») — это вымышленный персонаж, анти-герой, который появляется в ежемесячном комиксе с таким же названием, а также ежегодных сборниках, специальные мини-серии, написанной авторами гостевых и художников и многочисленных перекрестных сюжетных линий в другие книги комиксов.

Создано Тоддом Макфарлейном. Персонаж впервые появился в Spawn # 1 (май 1992 года). Spawn занял 60-ое место в списке журнала Wizard 200 лучших героев комиксов всех времен. 50-ый в списке журнала Empire в число 50-ти величайших героев комиксов. 36-ой в 2011 году 100 лучших героев комиксов IGN.

Краткое описание

Эл Симмонс (англ. Albert Francis "Al" Simmons), агент ЦРУ, убитый собственным начальником, по приказу Сатаны, попал в ад. Чтобы в последний раз увидеть свою жену, он заключил сделку с демоном Мэлболгией и стал бессмертным «Хеллспауном». Спаун пытался сохранить свою человечность, одновременно стараясь найти способ вырваться из-под власти Мэлболгии и сражаясь с различными противниками — как сверхъестественными существами, так и представителями криминального мира.

Кроме основной серии, появились различные спин-оффы, в том числе «Анжела», «Проклятие Спауна», «Сэм и Твич» и японская манга «Тени Спауна». Спаун воплощался в художественном фильме 1997 года, в мультипликационном сериале канала HBO (шел с 1997 по 1999) и в сериях игрушек, чей высокий уровень детализации вывел McFarlane Toys на лидирующие позиции в индустрии игрушек.

Популярность Спауна со временем уменьшилась, и другие авторы, помимо Макфарлейна, стали ответственны за ежемесячные выпуски — и это стало объектом критики, так как Макфарлейн и другие сооснователи Image покинули Marvel, потому что они считали, что авторы должны владеть своими персонажами и контролировать их. Макфарлейн, впрочем, продолжает принимать решения насчет направления, в котором должен двигаться сюжет. После того, как над серией начал работать Дэвид Хайн, комикс, теперь сфокусировавшись на хорроре, начал вновь набирать популярность. «Спаун», наряду с «Диким Драконом», является одним из двух оригинальных комиксов Image, которые издаются до сих пор.

20 апреля 2008 года на выставке Comic-Con в Нью-Йорке было объявлено, что, начиная со 185 номера, Спаун переходит в руки новой команды, состоящей из двух основателей Image. 12 июня стало известно, что эта команда состоит из Тодда Макфарлейна, Брайана Холгуина и художника и основателя Image Уилса Портацио.

Биография персонажа

Военная служба и смерть

Альберт Фрэнсис Симмонс служил подполковником в морской пехоте Соединенных Штатов Америки. Позднее он перевёлся в Секретную службу США и стал её достойным членом, особенно известным за спасение жизни президента во время покушения. После этого его перевели в ЦРУ. Там он попал в спецподразделение, известное как Группа Безопасности США — боевой отряд высокого уровня с возможностью действовать по стране и всему миру.

Эл сомневался во многих действиях своего агентства, в особенности его руководителя Джейсона Винна, считая, что на многих заданиях было слишком много гражданских жертв. Винн и Симмонс начали сталкиваться всё чаще, и Эл решил подать в отставку. Он вернулся домой и в слепой ярости на Винна избил Ванду, что будет постоянно терзать его и ещё отзовётся в будущем. Узнав об отставке Эла, Винн приказал убийце (изначально Чеплу из «Youngblood», которого затем сменили на Джессику Прист из-за споров с Робом Лифелдом) прикончить Симмонса. Симмонс попал в Ад и заключил сделку с Мэлболгией. Эл возродится в качестве Хеллспауна, главы армии Ада, если ему будет позволено увидеть свою жену в последний раз.

Воскрешение

Мэлболгия возвращает Симмонса на Землю, но со стёртой памятью, страшно изуродованным телом, ограниченными, но кажущимися безграничными магическими силами, и наблюдателем — Клоуном. Симмонс медленно осознаёт, что прошло пять лет после его смерти. Когда он наконец решает навестить Ванду, то изменяет внешность, но выясняет, что не может принять своё прежнее обличье — он превращается в неизвестного белого мужчину. Он обнаруживает, что его жена, Ванда Блейк, успела выйти замуж за его лучшего друга, Терри Фицджеральда, и у них появилась дочь, Сайен. В конце истории Спаун убивает наблюдателя-клоуна, встречает свою жену и говорит ей правду про то, что он погиб и его душа отправилась в ад, а потом ещё раз вернулась на землю, но уже в новом обличье Спауна. После этого его главным врагом становится демон, с которым он заключил сделку, чтобы вернуться на землю и увидеть свою жену Ванду.

Первые приключения Эла в обличье Спауна были антигероическими по натуре — он истребляет уличные банды и организованную преступность (в том числе их наёмника Оверт-килла), и убивает маньяка-убийцу детей Билли Кинкейда. Среди его прочих приключений в это время выделяется встреча с Муравьедом Церебусом — творением Дэйва Сима. Также он встречается с Анти-Спауном, который на самом деле является Джейсоном Винном (но они оба об этом не знают) и Искупителем (набожным человеком, измененным тем же способом, что и Спаун). Он переживает нападение Анжелы — ангела, которая охотится на Хеллспаунов и называет Средневекового Спауна одним из своих трофеев. Параллельно с этим он овладевает переулками, которые называют «Крысиным городом», и заводит друзей среди бездомных, которые там живут, становясь их защитником. В частности, старый бродяга по имени Коглиостро, похоже, многое знает о нём. Коглиостро и Клоун играют роли учителей, стараясь убедить его использовать свои силы, чтобы творить добро и зло соответственно. Клоун демонстрирует, что он способен превращаться в свою истинную форму — демона Осквернителя. Также Спаун встречается с Гарри Гудини, у которого учится новым приемам, и спасает Терри от мафии (в ходе чего его лицо рассекает пуля, и друг Спауна Бобби сшивает его шнурком от ботинка, чтобы сохранить энергию), открывает Терри, что он Эл (о чём Терри впоследствии загадочным образом забывает) и возвращает своего друга Бобби к жизни после того, как его убивает Чепл. В одном из спин-оффов Спаун встречается с Бэтменом, который разрезает ему лицо одним из своих бэтарангов. Вместо того, чтобы вылечиться с помощью магии, Спаун просит своего друга Бобби сшить ему порез шнурком от ботинка. Этот шнурок со временем вытащит Терри, и его будет носить как талисман его дочь Сайен. Спаун с лицом, сшитым шнурком, до сих пор является одним из самых узнаваемых образов персонажа.

Первая метаморфоза

После едва не окончившегося печально столкновения с Искупителем костюм Спауна эволюционировал в более продвинутую форму. Ранее цельный и неповрежденный плащ стал рваным, а костюм потерял красную окраску и стал чисто черно-белым. Перчатки и сапоги Спауна также изменились, став тяжело бронированными и покрытыми шипами. Костюм теперь стал гораздо более могущественным, а способности плаща к трансформации значительно увеличились. Например, костюм отрастил меч и отрубил Искупителю руку во время их второй схватки (Спаун это не контролировал).

После битвы с Искупителем Спаун встречается с Фриком, а во время минисерии «Кровная вражда» его начинают мучить кошмары, которые он видит глазами существа, примерно похожего на Спауна, которое охотится и пожирает людей. Проснувшись, он обнаруживает, что находится среди трупов. Симмонс предполагает, что костюм после метаморфозы стал питаться кровью, как вампир, но после того, как он избавляется от костюма (утопив в реке) и в первый раз сражается с Джоном Санскером, также известным как Жан Сан-Кёр или Бессердечный Джон (это вампир и истинная причина появления гор трупов, в которых просыпается Спаун), он спорит с Клоуном насчет этого. Осквернитель объясняет Спауну, что костюм питается душами, и после этого Эл воссоединяется с костюмом и в ходе яростной битвы прогоняет Санскера из города.

Рай и Ад

Спаун пытался найти способ вырваться из-под власти Ада и вернуть себе человечность. Нападения воинов и Рая, и Ада происходили все чаще, и Спаун находился на грани того, чтобы поддаться жестокости и злу. Спасение пришло в виде Кучи — разумной груды мусора, являвшейся эмиссаром Чистилища — силы, равной, Раю и Аду, с которой Спаун ещё не сталкивался. Они наделили его множеством новых способностей, которые должны были помочь ему справиться даже с самыми худшими вещами из тех, что могли предложить Рай и Ад. Ему объяснили, что Чистилище не волнует война между Раем и Адом, но оно обеспокоено разрушениями, которые причиняет эта война. На него возложили боль Геи, и когда он вернулся, Спаун стал «чувствовать» мир. Впрочем, он не использовал свои силы (только прислушивался к Гее) до тех пор, пока его не проткнул огромным дорожным знаком темный бог Уризен (названный в честь одного из персонажей личной мифологии поэта и художника Уильяма Блейка). Уризен причинял миру боль, и Чистилище наделило Спауна даром, который он, после того как его оживила Анжела, использовал, чтобы победить темного бога. Спаун заставил землю разверзнуться и поглотить Уризена, заключив его в тюрьму внутри Геи. Несмотря на то, что эти силы не описаны прямо, они, судя по всему, дают Спауну власть над стихиями и прочими аспектами живого мира.

Новый владыка Ада

После победы над Уризеном Спаун узнал, что освобождение темного бога было организовано Мэлболгией как часть хитроумного плана по захвату всех кругов Ада. С помощью Анжелы и Коглиостро Спауну удается вернуться в Ад и наконец уничтожить своего повелителя, но при этом Анжела погибает. Злой Маммон предлагает ему корону Мэлболгии, но Спаун отвергает это предложение, как и возможность войти во врата Рая. Вместо этого Спаун направляет свои усилия на прекращение страданий человечества и истребление зла, существующего на Гее.

Подавленный тьмой на Гее, Спаун обращается к своему старому учителю, Коглиостро, с новым планом. Он примет корону владыки Ада, а затем переделает его, превратив в новый рай, который истребит всю скорбь и печаль на Гее. На Спауна и Коглиостро нападает Искупитель III, и во время битвы Симмонса утягивают в Ад демоны-скорпионы. Маммон передает Когу коробку, и тот убивает себя и переносится вместе с коробкой в Ад. Он передает её Спауну, который, приоткрыв её, на мгновение получает видение утопической жизни и своей жены, а затем Коглиостро объявляет, что он — библейский Каин, первый убийца, и сам надевает корону Ада. Каин использует свежеобретенные силы, чтобы вернуть Спауна на Землю в теле Эла Симмонса, отделив его от симбиота-Хеллспауна.

Возрожденный Спаун

Бродя по Земле в беспамятстве, Эл встречается с молодой ведьмой по имени Никс. С её помощью он воссоединяется со своим симбиотом, и Спаун возрождается. Выглядящий как человек и по-человечески хрупкий и уязвимый (когда он не носит костюм), Спаун утратил многие свои силы, но все равно продолжает свою миссию по исправлению несправедливости в мире и обретению мира с самим собой. Впрочем, Маммон продолжает плести против него интриги. Искусив и предав Никс, Маммон получает магическую власть над союзом между Элом Симмонсом и Спауном и использует её, чтобы лишить Эла всех воспоминаний. Эл странствует по Земле, пытаясь найти нечто, что он ощущает, но не помнит. Во время своих скитаний он случайно освобождает группу ангелов, известных как Забытые, которые во время Падения оставались нейтральными, не встав ни на сторону Ада, ни на сторону Рая. Эл узнает, что Маммон — один из Забытых, из чего следует, что он даже могущественнее Мэлболгии.

Армагеддон

С помощью Зелёного Мира Спаун не только возвращает свои воспоминания. Его костюм меняется вновь, на этот раз, похоже, становясь единым целым с его некроплазматическим телом. Маммон и его демонические подручные ловят Спауна и страшно пытают, чтобы выяснить тайны, которые скрывает его тело. Сердце Спауна, вырванное из его груди во время битвы с воином Рая — Апостолом — превращается в мальчика по имени Крис. Они вместе с Сэмом и Твичем спасают Спауна и возвращают его на Землю. Симмонс узнает, что в его теле находится Легион из тысяч человеческих душ, каждую из которых можно вызвать в виде Хеллспауна. Пока знамения конца света погружают мир в хаос, Спаун должен найти способ остановить Армагеддон и узнать истинную природу Рая, Ада и Земли.

Спаун узнает, что за Армагеддон ответственны недавно рождённые Вандой близнецы. Эти близнецы, которые уже много месяцев проявляли садистские и разрушительные наклонности, пытаются убить свою семью, но Спаун появляется, чтобы остановить их. Эл не способен уничтожить близнецов, а внезапное появление Зеры, Царицы Серафимов, раскрывает ужасную правду — Джейк Фитджеральд на самом деле Бог, а Кэти Фитджеральд — Сатана.

Выясняется, что и Бог, и Сатана были извлечены из своих царств и перерождены в качестве человеческих детей всемогущим созданием, известным как Матерь. Матерь — создатель Вселенной и всех её миров, а Бог и Сатана — лишь одни из многих её детей. Она считает их разочарованиями, поглощёнными разрушительной ненавистью друг к другу. Матерь, которая помогала Спауну в прошлом в обличьях Кали, Хранителя Зелёного Мира и Чудотворца, предупреждает Симмонса, что только он обладает потенциалом вознестись выше Бога и Сатаны и спасти человечество. Также она сообщает, что Армагеддон нельзя остановить — это судьба Земли.

Спауну, чтобы доказать, что он достоин спасения человечества, осталось пройти последнее испытание — победить Апостола. Перед этим Матерь советует ему доверять Сайен, потому что она «мудра не по годам». Также она сообщает, что Апостол на самом деле — хранитель портала в Эдемский сад, где Спаун должен съесть Запретный плод, чтобы спасти человечество. После того, как Эл зашвыривает Апостола в Эдем и убивает его, выясняется, что осталось ещё одиннадцать Апостолов, которые являются библейскими апостолами. К тому же, так как Хеллспауны никогда не должны были входить в Эдем, силы и жизнь Спауна будут убывать, чем больше времени он проведёт в саду. Это демонстрируется с помощью стилизованной видеоигры с счётчиком, которую Сайен видит через ноутбук. С помощью Сайен и душ Легиона Спаун по очереди убивает всех Апостолов, пока не остаётся последний — Иуда. Но Сайен кричит Спауну, чтобы он не убивал его. Спаун слушается, помня слова Матери, и не добивает Иуду. Иуда же пронзает Спауну сердце, и его счетчик достигает нуля.

Пока Спаун мёртв, появляется Матерь и срывает плод с Древа Жизни. Она говорит с Иудой, раскрывая, что, когда она принимала облик Иисуса, Иуда был его любимейшим апостолом, «единственным, кто был достаточно храбр, чтобы предать его». Без его смерти жизнь Иисуса не имела бы никакой высшей ценности. Матерь передает силу Запретного плода Спауну, воскресив его в новом облике — его плащ и цепи исчезают, сменившись белоснежными крыльями. Матерь объясняет, что Сайен была права — Спаун должен был умереть, чтобы воскреснуть и обрести силу справиться с Богом и Сатаной.

Вернувшись на Землю, Симмонс находит Нью-Йорк полностью уничтоженным Четырьмя всадниками Апокалипсиса. Истреблённое население Земли стало одержимо ангелами и демонами, собирающими силы для последней битвы. Когда Спаун спешит к месту, где состоится Армагеддон, на него нападает Зера, Царица Серафимов. Во время этой битвы Эл демонстрирует Зере, что его истинная сила теперь равна силам Бога и Сатаны. Спаун побеждает Зеру и появляется на поле битвы Рая и Ада с её головой в качестве трофея. Спаун прибывает на место к тому времени, когда убивают последних воинов Рая. Он уверен, что знает одного из них. На поле битвы он обнаруживает Бабушку Блейк. Она понимает, что её предали и обманули благодаря её вере в Бога. Спаун противостоит армии Хеллспаунов Сатаны, объявив, что Земное царство принадлежит ему. Называя его предателем за нарушенную клятву, Хеллспауны всех времён атакуют своего «брата». Симмонс сражается с ними, веля земле поглотить их, вернув в Ад. Узнав об этом, Сатана посылает за Спауном всех своих оставшихся воинов. Опасаясь, что Спаун помешает Армагеддону, Бог поступает так же. За этими событиями наблюдают Маммон и фигура в плаще, к которой Маммон обращается как подчиненный. Во время их разговора выясняется, что все идет согласно их плану, и Маммон говорит, что ему не надо было ни в чём сомневаться. Когда Рай и Ад нападают на Спауна, он собирает всю силу, дарованную ему Матерью, и одним ударом уничтожает армии Рая и Ада вместе с остатками человечества.

Смеясь, он объявляет, что его действия — способ остановить Армагеддон, оставив Бога и Сатану без войск для их битвы. Затем он просит Матерь вернуть её детям их былые величие и силу, но отказывается драться с ними. Те быстро сжигают Спауна и продолжают свою вечную битву, сражаясь друг с другом на пустынной, изувеченной Земле.

Восстановленный мир

Спаун, теперь обладающий божественной силой и защитой Матери, обретает власть заново создать Землю, вернув всех к жизни, но оставив людям все воспоминания о Вознесении. На «новой» Земле Бог и Сатана не играют никакой роли, потому что они будут заключены в собственном представлении разрушенной Земли, пока не прекратят свой кажущийся бесконечным бой, и Спаун своим последним действием в роли бога закрывает все проходы между Адом, Раем и Землей.

Затем он просит Матерь превратить его обратно в Эла Симмонса, убедив её позволить бывшему Спауну получить шанс вернуться к Ванде и стать для Сайен кем-то вроде отца. Симмонс, теперь полностью человек, возвращается к своему старому дому, но, столкнувшись с воспоминаниями о том, как избил Ванду, и у неё случился выкидыш в ночь перед его смертью, он опять отвергает человечность, соглашаясь в своей смерти быть тем монстром, каким всегда считал себя при жизни.

Поняв, что сам Эл Симмонс, а не Маммон, сделал участь Хеллспауна карой, Спаун, вновь в красном костюме, возвращается к жизни в заброшенном и опустевшем Крысином Городе.

Позже существо в плаще сообщает Маммону о том, что Спаун победил Клоуна и закрыл последний портал в Ад, чего Маммон, называющий Спауна «своим добрым и верным слугой», и добивался.

В 169-м выпуске вернулась Зера, в виде собственной отрубленной головы, заспиртованной в стеклянном сосуде. Так как она была одной из любимиц Бога, она наделена полным бессмертием. Жрица вуду Мамбо Сюзанна вызывает Спауна, когда Зера пытается овладеть телом Никс. Она использует её тело, чтобы сразиться со Спауном, и Мамбо Сюзанна пользуется этой возможностью, чтобы разбить сосуд и швырнуть голову Зеры на улицу. Там голову съедают псы-демоны, тем самым освобождая Никс из-под власти Зеры. После этого дружба Спауна и Никс восстанавливается, а последняя возвращает свои силы.

История трех братьев

В следующем цикле, озаглавленном «История трех братьев», Аб и Заб создают в буквальном смысле «адский дом», где посетителей заставляют встречаться с их страшнейшими грехами, тем самым подкармливая своей силой демонов, называющихся пожирателями грехов. Женщина и священник, живущие в доме, оказываются в плену пожирателей. Появляется Спаун, чтобы противостоять этому, но он сам оказывается в ловушке иллюзии о своем грехе по отношению к Ванде и их нерожденному ребёнку. Неспособный освободиться от плена, он медленно умирает. Никс решает вмешаться, одолев и уничтожив пожирателя грехов, освобождая Спауна от видения (позже выясняется, что Никс становится сильнее). Спаун затем истребляет остальных пожирателей, пока не добирается до последнего, который кормится священником.

Внезапно выясняется, что этот священник — брат Эла Симмонса по имени Ричард, который сейчас переживает свой самый страшный грех. Спаун, до сих пор не вернувший всю память о жизни Эла, решает позволить Ричарду побыть в плену пожирателя, чтобы взглянуть на собственное прошлое. Выясняется, что Маммон под личиной человека по имени мистер Мэлфик имел значительное влияние на детство Симмонсов. Именно Маммон-Мэлфик (частый гость в доме Симмонсов и близкий друг матери Эла) учил маленького Эла мучить и убивать мелких животных и причинять боль собственному телу, похоже, намереваясь сделать из него слугу, который не будет чувствовать ни радости, ни жалости, отбирая жизнь. Мэлфик также подсадил Ричарда Симмонса на наркотики и свёл его с наркоторговцем Лаской. Кажется, что только Марку Симмонсу удалось избежать влияния Маммона, но он не в силах помочь братьям. Видение Ричарда достигло апогея, когда он смертельно ранил Ласку (ножом, который дал ему Маммон-Мэлфик), находясь под воздействием наркотиков. Ричард просит братьев помочь ему в этой ситуации. Эл Симмонс, не желая, чтобы его братья были замешаны в преступлении, решает не вызывать «скорую помощь», которая могла бы спасти жизнь Ласки, и добивает его. Затем появляется Маммон и отправляет братьев домой, пока он прячет тело.

Поняв, что пожиратель грехов уже убивает Ричарда, Никс разрушает иллюзию, и Спаун убивает демона. Потом он спрашивает брата об их родителях, выясняя, что Ричард не думал и ничего не слышал о них уже много лет. Эл считает, что Маммон заблокировал их воспоминания о родителях и не давал им даже думать о них. Спаун уходит на их поиски, пообещав вернуться за братом, а Никс создает заклятие, не дающее Абу и Забу выйти из дома. Затем Симмонс находит дом своих родителей и их самих, спрятанных заклятием Маммона в течение многих лет. Мать Эла приветствует его, узнав Эла Симмонса даже в облике Спауна, в то время как его отец шокирован.

Мать Эла Симмонса сговорилась с Маммоном, что она родит Хеллспауна, который будет могущественнее всех, кто появлялся до него, который переделает мир и передаст все сущее во власть Маммона. Отец Эла печалится, что не смог предотвратить то, что его жена и Маммон сделали с Элом. Когда Спаун спрашивает, почему был выбран именно его отец, тот показывает ему дневник своего прадедушки, который передавался из поколения в поколение и который мать Эла не позволила показывать детям.

В то время, как отец передает Элу дневник, мы видим, как Ричард Симмонс приносит еду Абу и Забу, а затем возвращается к себе, чтобы предаться воспоминаниям о детстве, когда он притворялся спящим, а отец приходил к нему, плача и молясь. Затем появляется Маммон-Мэлфик. Чувствуя, что искупление для него невозможно, Ричард вслед за Маммоном входит в дверь, за которой его ждет Ад.

Спаун-Стрелок

174 и 175 выпуски комикса рассказывают историю, описанную в дневнике дезертира, который позже станет Генри Симмонсом (прадедушкой Эла Симмонса), готовятся линчевать вместе с человеком, которого обвиняют в том, что он убил собственную семью. Перед ними появляется Маммон, предлагающий дать им то, чего они желают. Генри отказывается, но невиновный перед повешением соглашается. Чтобы спасти жизнь Генри, Маммон устраивает небольшой пожар. Спустя немного времени повешенный мужчина становится Спауном-Стрелком, который вырезает весь город, но по приказу Маммона оставляет Генри в живых. Стрелок кладет Генри в гроб, принадлежавший настоящему Генри Симмонсу. Гроб плывет по реке, где уже поджидающий Маммон рассказывает Генри, что его наследник станет Спауном, который уничтожит мир.

Монстр в пузыре

Сюжет возвращается в дом Симмонсов, где телевизор внезапно включается и показывает выпуск новостей, в котором рассказывается о гибели художников, рисовавших комиксы. Убийца — изуродованный подросток по имени Кеннет Эрскин, который не может покидать защитную палату-пузырь из-за отсутствия иммунитета. Хоть он и не умер во время конца света, под воздействием протечки в пузыре он обрел способность проецировать в реальный мир все, что нарисует. Марк, брат Эла, ведет это дело, и он — единственный брат, не испорченный влиянием Маммона. Никс и Эл уходят, чтобы помочь Марку, считая, что сообщение через телевизор передал Маммон. Как только они покидают дом, там внезапно появляются Маммон и существо в плаще с четко различимыми вампирскими клыками, которое выпивает всю кровь у отца Эла. Похоже, что личность этого существа известна матери Симмонса — она улыбается, когда Маммон спрашивает, знает ли она, кто это.

Спауну не удается спасти следующую жертву Эрскина, и он оказывается абсолютно беспомощным перед его психической проекцией. Существо-проекция внезапно демонстрирует черты лица Маммона, уговаривая и предлагая Спауну принять смерть. Никс вмешивается, рубя чудовище мечом, чем отвлекает Эрскина от Симмонса. Затем она телепатически связывается с Марком Симмонсом, умоляя его застрелить Эрскина. Тот отступает и прекращает атаку, позволяя Никс и Элу отправиться в больницу, где находится Эрскин. Спаун оказывается перед выбором — убивать ему Кеннета или нет — он угрожает зайти в пузырь, если убийца не скажет ему, где находится Маммон, который, по мнению Спауна, и стоит за всем этим. Затем, усложняя ситуацию и позволяя Эрскину совершить последнее убийство, появляется сам Маммон. Он открывает, что это он обучил Эрскина использовать его силы. Прикончив последнюю жертву, Кеннет совершает самоубийство, выйдя из пузыря. Спаун нападает на Маммона, пытаясь выяснить, что тому нужно. Маммон говорит, что от Симмонса ему ничего не нужно, утверждая, что он утратил все, что делало его особенным, и теперь он лишь хочет, чтобы Спаун признал, что его время прошло. Выясняется, что Маммон использовал способности Эрскина, чтобы создать свою психическую проекцию, и на самом деле он находится в другом месте. Когда проекция исчезает, Спаун падает на колени, признавая, что, что бы он ни делал, все заканчивается плохо, что мир больше в нём не нуждается.

Ходячий мертвец

Этот выпуск показан от первого лица, глазами потерявшего память вампира по имени Северин. Он обретает сознание после того, что считает своей смертью, и обнаруживает, что лежит на столе в морге. Он не один — двое врачей осматривают тело поблизости. Когда они обнаруживают, что Северин жив, то убегают в ужасе, и их убивает Морана (помощница Маммона, то самое существо в плаще). С её помощью Северин начинает вспоминать своё прошлое и выясняет, что он — один из вурдалаков, первых вампиров.

Моране нужна помощь Северина, и она обещает в обмен на эту помощь закончить жизнь вампира. Она проводит Северина на склад, где Спаун и Никс пытаются объяснить Марку ситуацию, в которой оказался его брат. Морана объясняет, что Северин должен заразить Хеллспауна своим проклятием. Он должен укусить Спауна. Северин с легкостью побеждает Марка и Никс и кусает Спауна.

Северин с Мораной убегают по крышам, где вампир получает свою награду — смерть. Но его обманули. Вместо желанной гибели его ждут вечные мучения — Северин теперь вынужден вечно переживать события, которые привели к заражению Хеллспауна.

Конец игры

Сайен, дочь Ванды Блейк и Терри Фитцджеральда, посещают жуткие видения, которые по большей части относятся к её матери. Каждый раз, когда они встречаются, Сайен видит её покрытой кровью. Она видит боль, которой страдает её спаситель — Спаун. Эти видения оказываются правдой. Спаун, зараженный проклятием вампиров, борется внутри своего разума с собственным костюмом-симбиотом, и Никс с Марком не могут ничем помочь. Костюм утверждает, что, несмотря на то, что Спаун — хозяин, именно костюм контролировал силы Хеллспауна. Он зол из-за действий Спауна, в особенности его решения отказаться от божественной силы. Костюм начинает схватку со Спауном, вернувшимся к облику Эла Симмонса. Он пытается убедить Симмонса, что его жена Ванда Блейк предала его, когда они были женаты. Он утверждает, что Ванда решила не иметь ребёнка, потому что ненавидела Эла. Костюм продолжает мучить Симмонса, напоминая ему о свадьбе Ванды и его лучшего друга Терри. Постепенно Спаун признает то, о чём говорит костюм, и приходит в сознание.

Далее мы видим Маммона, и выясняется, что это он заставил костюм Спауна взбунтоваться. Рядом с ним находятся Морана и её приемные родители — Люциан и Дациана, лидеры изначальных вампиров. Маммон приказывает Моране готовиться к тому, что она должна сделать.

Затем мы видим спальню Сайен. Там её видения говорят ей, что скоро случится нечто ужасное. Первый раз за всю историю она боится Спауна, опасаясь, что на этот раз он вернется, чтобы убить кого-то из её близких. Сайен встает, подходит к покрытой кровью двери шкафа, открывает её и видит перед собой Спауна. Сайен смотрит на него спрашивает: «Ты собираешься убить мою маму, верно?»

Заранее предупрежденная призраком Бабушки Блейк, Сайен ударяет Спауна ножом, рукоять которого обмотана шнурком, которым когда-то было зашито лицо Спауна. Заряженному мистической энергией ножу удается ранить симбиот, и Симмонс погружается в иллюзорный мир, созданный на основе его воспоминаний о жизни с Вандой, чтобы он смог решить с ней все вопросы более мирным способом.

Они оказываются в лодке, плывущей по озеру, — месте, идентичном тому, где когда-то уже были Эл Симмонс и Ванда Блейк. Спаун говорит с Вандой, утверждая, что он хотел уйти, но не мог из-за их связи и того, что он сделал. Ванда спрашивает, сможет ли Спаун уйти, если она простит его, и Эл велит ей сделать это. Но Ванда говорит, что не может простить его, но, если в нём ещё осталось что-то от её бывшего мужа, она любит его. Спаун, раздумывая, что ему делать, чувствует боль от ножа, который Сайен воткнула ему в грудь, и пытается вынуть его, но, сделав это, обнаруживает, что со шнурка свисает его обручальное кольцо — символ его связи с Вандой. Элу затем удается отторгнуть костюм и причалить к берегу, где их уже ждут Никс и Сайен. Но как только они выходят на берег, из воды поднимается симбиот и нападает на Никс.

Выясняется, что симбиот сохранил свои разум и независимость, и всегда работал на Маммона, во всем содействуя его усилиям по созданию идеального Хеллспауна, в обмен на возможность свободно обитать на Земле. Так как ему больше не нужен Эл Симмонс, К7-Кожжа объединяется с Никс, мстя ей за то, что она поработила его в прошлом, получив полную власть над действиями колдуньи. Симбиот пытается убить Ванду и Сайен, но Маммон не дает ему сделать это, обещая дать ему новые силы и нового хозяина, если он продолжит подчиняться. Затем Маммон ведет в находящийся неподалеку замок всю группу, теперь состоящую из новой Спауницы, Эла Симмонса в человеческом, не изуродованном теле, Ванды и Сайен. Падший ангел объясняет, что Ванда и Эл были частями его плана вывести идеального Хеллспауна, в лице Эла объединяя всех предыдущих Хеллспаунов из родов Симмонсов и Блейков, а Армагеддон был просто удобным способом избавиться от Мэлболгии, Бога и Сатаны, расчистив путь к получению власти над вселенной.

По пути к замку Маммон объявляет, что Эл Симмонс теперь отжил свою полезность, так как новый, лучший хозяин уже готов занять его место, и этот хозяин верен его, Маммона, планам и гораздо могущественнее, чем когда-либо был Спаун. Этот хозяин оказывается Мораной, недоношенным ребёнком Ванды и Эла, которую Маммон похитил в тот день, когда Симмонс избил жену и отвез её в больницу.

Морана, теперь взрослая женщина, ждет в замке, купясь в крови девственниц в качестве части ритуала взросления. После этого Морана возвращается к человеческому облику, и готовится впервые встретиться со своими родителями. Отрекаясь от них и обвиняя их в том, что они её бросили, она овладевает симбиотом К7 и собирается поглотить души Эла и Ванды.

Так как Никс бессильна, а Матерь покинула земную реальность на десять тысяч лет, призрак Бабушки Блейк заставляет Сайен напрячь все свои пророческие силы, и девочка оказывается в ветхом доме, где пожилая женщина пишет книгу. Собирающаяся умереть, но согласная помочь, она передает Спауну сообщение через Сайен.

Вернувшись в Лимб, Сайен велит Спауну вызвать Легион — те дюжину душ, что остались от него. И хотя Кристофер утверждает, что остались только сильнейшие души (даже сильнее Хеллспауна), Сайен сообщает Никс, что по её плану Легион должен быть с легкостью побежден Мораной.

События развиваются так, как их описывает в книге пожилая женщина, и, несмотря на свою впечатляющую силу, Легион уничтожают на глазах у беспомощной Сайен. Эл Симмонс, над которым из-за его потерь издевается Маммон, отказывается от Мораны как от дочери. В ответ на это Морана в ярости нападает на собственных слуг и отца.

Воспользовавшись моментом, Сайен обучает Никс связывающему заклинанию, достаточно мощному, чтобы навечно заточить в Лимбе Маммона и Морану. Сайен, заключая временную петлю, утверждает, что этому заклинанию её обучила пожилая женщина, которая, в свою очередь, узнала его в будущем от самой Никс. Заклинание удается, и Морана с Маммоном оказываются в ловушке.

Эл Симмонс убеждает Ванду вернуться обратно на Землю вместе с Сайен и Никс, попрощавшись с ней и извинившись за ту жизнь, которой у них никогда не было, остается в Лимбе, ища способ переродиться в качестве нового существа, больше не являющегося орудием Рая или Ада.

Способности

Тело Спауна очень плотное — оно весит более 400 фунтов (180 кг), и целиком состоит из некроплазмы. Это дает ему сверхчеловеческие силу, прочность и даже скорость. Несмотря на то, что у него есть внутренние органы, они не не работают, и их повреждение/удаление никак не влияет на Спауна. Эти органы восстанавливаются, когда он магией залечивает свои раны. Возможно, что причина этого — неспособность Спауна отказаться от своей человеческой природы, из-за чего он обладает человеческими органами, хотя они ему больше не требуются.

Симмонс (другие Хэллспауны не имеют этого дара, как раз поэтому Симмонс является уникальным) способен «ощущать» страдания, ненависть и боль в качестве дара (или, возможно, наказания), которым наделил его Хранитель Зелёного Мира. Он подсознательно чувствует, когда на кого-либо нападают или кого-то убивают, потому что он обрел связь с созданиями ночи и теней, и через них испытывает муки всего человечества.

Спаун носит живой костюм-симбиот, который называется Кожжа из Седьмого Дома К (также — К7-Кожжа). Плащ, шипы, цепи и черепа являются частями организма, связанного с его центральной нервной системой, который будет защищать Спауна, даже если тот находится без сознания.

Костюм может покинуть хозяина и найти нового. Так же его могут "украсть" и присвоить себе при помощи сильной магии.

Истинный источник силы костюма — некроплазма в теле Спауна, от которой он подпитывается. Спаун способен возвращать себе эту энергию, если требуется использовать способности, не тратя собственные запасы силы. Костюм также может питаться энергией зла материального мира, вытягивая её из фонового зла людей, животных, (как правило, насекомых-вредителей, а также волков и летучих мышей) и даже определенных мест в городе. Часть его физических сил тоже связана с костюмом — благодаря его связи с нервной системой Симмонс способен изменять внешний вид, создавать дополнительные шипы и броню или превращать плащ в боевой топор. Плащ — сам по себе эффективное оружие, способное в бою наносить удары с поразительной точностью, отрубать конечности и/или лишать врагов оружия. Плюс ко всему этому, плащ способен блокировать абсолютно все типы атаки.

Плюс ко всему этому, плащ любого хэллспауна имеет свое собственное измерение, конечно, для заточений противников.

Магические способности Спауна очень обширны. Объём его сил ограничен, и читатели видят это в образе счетчика, начинающегося со значения 9:9:9:9. Каждый раз, когда Спаун использует способности, число уменьшается. Вследствие этого Симмонс в бою в основном полагается на оружие и на природные способности своего костюма в боях, чем на магию.

После убийства Мэлболгии счетчик исчез. Основное ограничение Спауна — его собственное воображение. Он может использовать энергию для различных целей. С её помощью он воскрешал мертвых, стрелял некроплазматической энергией, проникал в сны людей, телепортировался, изменял внешность, летал, исцелял больных, сжигал души, перемещался со скоростью кометы, управлял силами природы, останавливал время, проходил сквозь стены, перестраивал и изменял реальность. На некоторое время Симмонс стал практически всемогущим, съев плод с Древа Жизни, таким образом он получил силы Бога.

Спаун, как и все Хэллспауны, практически бессмертен — его можно убить, только отрубив голову оружием Рая. Также он теряет свои способности (и становится смертным) в местах, известных как «Мертвые зоны» — участках земли, которыми владеет Рай.

После Армагеддона силы Спауна значительно уменьшились, и большинство его оставшихся способностей зависят от костюма.

Симмонс — прекрасно обученный солдат, способный сражаться как с оружием, так и без него. Симмонс освоил тринадцать форм боевых искусств на протяжении всей своей жизни и карьеры, все, в том числе: Дзюдо, Джиу-Джитсу, Каратэ, Кунг-Фу, Джит Кун До, Айкидо, Таэквондо, Бокс, Бразильское Джиу-Джитсу, Хапкидо, Муай-Тай, Ниндзюцу и Американское каратэ. Он был лучшим из убийц за весь 20-ый век. Зачастую он предпочитает использовать огнестрельное оружие вместо магии.

Внутри Спауна находится неизвестное количество душ, известных как Легион, которые обладают его способностями Хеллспауна. Детектив Твич высказал предположение, что это — души людей, умерших в тот же час, когда убили Эла Симмонса, и их число может достигать шести тысяч. Сила этих душ сделала Спауна неподвластным Мэлболгии, и после того, как они уходят, у Симмонса остаются их знания и опыт. Также Спаун может вызывать эти души в образах Хеллспаунов на помощь в бою. После Армагеддона из шести тысяч душ осталась примерно дюжина. Но, так как это остались самые сильные души, общая мощь Легиона почти не уменьшилась.

Легион связан с Элом Симмонсом, который испытывает боль каждый раз, когда убивают одного из Легионеров. Последних членов Легиона убила Морана, дочь Симмонса.

История издания

Популярность

Сразу после запуска серии в начале девяностых популярность «Спауна» была очень высока, что является значительным достижением для персонажа, не принадлежащего ни DC, ни Marvel. Макфарлейн неоднократно повторял, что его целью было сделать Спауна таким же широко известным, как Супермен и Человек-паук. Работа над последним и превратила Макфарлейна в суперзвезду. Последовавший за этим уход Макфарлейна из Marvel и создание Image Comics многие считали знаковым событием, изменившим сам способ создания комиксов. Журнал «Wizard» в мае 2008 года даже назвал основание Image Comics событием номер один среди «Событий, потрясших индустрию комиксов в период с 1991 по 2008».

Первый выпуск «Спауна» разошелся тиражом в 1,7 миллиона экземпляров. Со временем популярность серии постепенно уменьшалась, но такие события, как выпуск художественного фильма в 1997 и знаковые выпуски № 150 и № 185, неизменно возвращали интерес фанатов.

Спин-оффы

«Анжела»

В 1994-95 гг. была выпущена минисерия, посвященная Анжеле, сценарий которой написал Нил Гейман, а иллюстратором был Грег Капулло. Эти три выпуска вместе с одним спецвыпуском были позднее переизданы в одном томе.

«Спаун: Кровная вражда»

Минисерия 1995 года из четырёх выпусков. Сценарист — Алан Мур, художники — Тони Дэниел и Кевин Конрад.

«Спаун: Колосажатель»

Минисерия из трех частей, выпущенная в 1996 году, вдохновленная легендой о валахском воеводе Владе Цепеше. Сценарист — Майк Грелл, художник — Роб Прайор.

«Спаун: Темные века»

Серия из 28 выпусков, рассказывашая историю лорда Ковенанта — рыцаря XII века, который погиб во время крестового похода и вернулся в образе Хеллспауна.

«Проклятие Спауна»

Серия из 29 выпусков, рассказывавшая о различных персонажах из вселенной Спауна.

«Спаун: Кровь и спасение»

Спецвыпуск, заканчивавший историю Дэниела Ллансо — героя первых четырёх выпусков «Проклятия Спауна».

«Hellspawn»

Относительно авангардное ответвление с артом Эшли Вуда. Более мрачный и атмосферный, чем оригинальная серия, «Хеллспаун» часто обращался к тревожным темам. Первые выпуски писал Брайан Майкл Бендис.

«Спаун: Кровь и тени»

Спецвыпуск 1999 года. Сценарист — Пол Дженкинс, художник — Эшли Вуд.

«Сэм и Твич» и «Расследования: Сэм и Твич»

Серии из 25 и 26 выпусков соответственно, посвященные расследованиям детективов Сэма Бёрка и Твича Уильямса.

«Спаун: Немёртвый»

Девять мрачных и независимых друг от друга выпусков, написанных Полом Дженкинсом.

«Спаун: Убийца Богов»

Фэнтезийный «перезапуск» серии, изначально бывший одним спецвыпуском, но впоследствии превратившийся в цикл из 9 выпусков.

«Спаун: Симония»

Изданный во Франции в 2003 году спецвыпуск, авторам которого Тодд Макфарлейн разрешил создать собственную историю о Спауне без привлечения Image Comics. Сценаристы — Жан-Франсуа Поршеро и Алекс Николавич, художник — Алекси Брикло.

«Тени Спауна»

Японская манга, выпущенная в трех томах по 2000 страниц.

«Спаун: Архитекторы страха»

Спецвыпуск за авторством Артура Клера и Алекси Брикло, выход которого намечен на май 2009 года.

«Приключения Спауна»

Онлайн-комикс, представляющий собой фантазию на тему «А что, если?..» в антураже детских мультсериалов.

Кроссоверы

• Спаун пересекался в сериях с такими персонажами, как Бэтмен, Клинок ведьм, Дикие коты, Янгблады, Дикий Дракон, Церебус, Муравей, Gen-13, Черепашки-ниндзя и Теневой Ястреб.
• Анжела также появлялась в нескольких кроссоверах — в цикле «Ярость ангелов», который проходил по нескольким другим сериям, например, «Youngblood», она встречалась с Глорией. Также она появлялась в кроссовере «Ария/Анжела».
• Клоун-Осквернитель присутствовал в кроссовере «Осквернитель/Бедрок».

Люди, работавшие над серией

Сценаристы

• Тодд Макфарлейн (№ 1-7, 12-15, 21-150, 185-настоящее время)
• Брайан Холгуин (№ 71-50, 185—190)
• Дэвид Хайн (№ 150—184)

Художники

• Тодд Макфарлейн (№ 1-15, 21-24, 26-34, 50)
• Грег Капулло (№ 16-20, 26-37, 39, 41, 43, 45, 47, 49-100, 193)
• Энжел Медина (№ 101—139, 142—150)
• Филип Тан (№ 150—164)
• Брайан Хейберлин (№ 166—173, 176—178, 180—184)
• Уилс Портацио (№ 185—192, 194-настоящее время)
• Эшли Вуд (серия HellSpawn выпуски № 1-10)
• Бен Темплсмит (серия HellSpawn выпуски № 11-16)

Приглашенные авторы

• Алан Мур (№ 8, 37)
• Нил Гейман (№ 9)
• Дэйв Сим (№ 10)
• Фрэнк Миллер (№ 11)
• Грант Моррисон (№ 16-18)
• Эндрю Гроссенберг (№ 19-20)
• Том Орзеховски (№ 19-20)
• Стив Найлс (№ 102—103)

Приглашенные художники

• Марк Сильвестри (№ 25)
• Тони Дэниел (№ 38, 40, 42, 44, 46, 48)
• Нэт Джонс (№ 139—141)
• Лэн Медина (№ 165)
• Бинг Кенсино (№ 174—175)
• Майк Мэйхью (№ 179)

Появления в других сферах

Телевидение

• Спаун впервые появился на ТВ в в анимационном сериале «Todd McFarlane’s Spawn» на канале HBO, где главного героя озвучивал Кит Дэвид. Сериал шел с 1997 по 1999 год и получил две премии «Эмми». Первый и второй сезоны демонстрировались по каналу «2х2» в июле 2009 года.
• Всего было выпущено 3 сезона (18 серий).
• Перед каждой серией 1 сезона Тодд Макфарлейн (Создатель Спауна) произносит несколько слов, в том числе фразу: «А теперь Спаун. Гасите свет»
• Спаун, как и Осквернитель, появлялся в серии «Воображеньелэнд, эпизод III» мультсериала «Южный парк».
• Также Тодд Макфарлейн обещает сделать про спауна новый мультфильм.

Фильмы

• В 1997 был выпущен фильм «Спаун» с Майклом Джеем Уайтом в главной роли. Вторая часть находится на стадии препродакшена уже более 16 лет.
• В 2014 году французский режиссёр Мишель Пари (Michael Paris) опубликовал короткометражный фан-фильм Spawn: The Recall по вселенной Спауна. Короткометражка рассказывает историю ведьмы, которая больше не участвует в оккультных ритуалах и пытается воспитывать сына в нормальной обстановке. Но когда они приезжают в местный супермаркет, на мальчика нападают силы тьмы. После этого появляется Спаун и просит ведьму вернуться к магии, поскольку Люцифер вернулся и ему нужна её помощь. Пари рассказал, что фильм снимали около двух лет. При этом съёмки всех сцен проходили на протяжении четырёх дней. В самые насыщенные съёмочные дни проходили с командой из девяти человек, остальное время — не больше четырёх.
• В 2014 году начали снимать перезапуск фильма. Актер пока неизвестен
• На нью-йоркской Toy Fair 2016 Тодд Макфарлейн рассказал в интервью сайту ComicBook, что закончил сценарий фильма «Спаун». По его словам планируется снять супергеройский фильм ужасов с «твердым рейтингом R»

Видеоигры

• Todd McFarlane’s Spawn: The Video Game (1995) — SNES, MAME.
• Spawn: The Eternal (1997) — PlayStation.
• Spawn (игра) (1999) — Game Boy Color
• Spawn: In The Demon’s Hand (2000) — Dreamcast.
• Spawn: Armageddon (2003) — Xbox, PlayStation 2, GameCube.
• Также Спаун был приглашённым персонажем в Xbox-версии игры Soul Calibur 2 (2002).

Музыка

• Кроме официального саундтрека к фильму, в 1996 году вышел концептуальный альбом «The Dark Saga» группы Iced Earth, основанный на истории Спауна. На обложке, нарисованной Грегом Капулло и Тоддом Макфарлейном, изображён сам Спаун, хотя из-за проблем с правами использовать имена персонажей в песнях было невозможно.

Критика и отзывы

• Спаун занял 36 место в списке Сто лучших персонажей комиксов всех времён по версии веб-сайта IGN.
• Журнал «Wizard» поставил персонажа на 60 место в своём рейтинге 200 лучших персонажей всех времён.
• В списке 50 величайших персонажей комиксов по версии журнала «Empire» Спаун занял 50 место.

Ссылки

• Спаун (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.spawn.com/ Официальный сайт]
• [www.imagecomics.com/ Официальный сайт Image Comics]
• [www.spawn.com/news/news2.aspx?id=12913 Интервью с Грегом Капулло]
• [crossflow.ru/characters/spawn-legko-li-byt-ischadem-ada-2009 Большая обзорная статья о Спауне из журнала «Страна Игр»]
• [spawnalley.ru/ Энциклопедический сайт о Спауне — переводы комиксов, новости и прочее]

Отрывок, характеризующий Спаун

– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.