Спафарий, Николай Гаврилович

Спафарий Николай Гаврилович
рум. Nicolae Milescu Spătaru
Место рождения:	село Милешть, уезд Васлуй, Молдавское княжество
Место смерти:	Москва
Отец:	Гавриил Милеску

Никола́й Гаври́лович Спафа́рий (рум. Nicolae Milescu Spătaru, Николае Милеску-Спэтару; 1636, Милешть, Молдавское княжество — 1708, Москва, Русское царство) — молдавский боярин, происходивший из православной греко-молдавской семьи. Вошёл в историю как видный русский дипломат, политический деятель, учёный, переводчик, богослов, путешественник и географ. Известен, прежде всего, своими учёными трудами и воспоминаниями о посольстве в Китай. Владел, помимо румынского, девятью языками: русским, латынью, греческим (включая древнегреческий), турецким, итальянским, китайским, французским и шведским.

Семья

Родился около 1636 года в боярской семье Молдавского княжества. Предки его отца происходили из южной Мореи, возможно из древнего валашско-греческого рода Асан-Палеологов. Прозвище «Спафарий» — от румынского «спэтару», «спэтар» — название должности при дворе, которая изначально предполагала несение меча «spadă» и булавы правителя при церемониях, позднее — военачальник и начальник полиции. Такую должность Николай Милеску занимал при правлении Георгия Гика в Молдове и Валахии. Имя Милеску образовано от поместья Милешть и встречается преимущественно в историографии.

О других членах семьи Николая известно, что у него был брат — Андрей Апостол, также принадлежавший к боярскому сословию и умерший в Яссах в 1678 году, когда Спафарий жил уже в России. Племянники его, сыновья Андрея, Иван и Степан Спафарьевы, следуя примеру дяди, выехали служить в Россию в 1686 году).

Начало карьеры

Николай Милеску учился в Константинополе и Падуе. В 1653—1671 годах находился на государственной службе у молдавских и валашских господарей, выполнял дипломатические поручения в Константинополе, Стокгольме, Париже. Являлся сторонником политического сближения Молдавии с Россией.

В 1659 году становится спэтаром в Молдавии, затем в Валахии.

В 1660—1664 годах занимал должность капукехейя (дипломатический представитель) валашского господаря при Османской Порте.

После 1664 года совершил поездку в Берлин и Штеттин, где находился в изгнании бывший молдавский господарь Георгий Стефан, попавший в немилость к Порте. В качестве его дипломатического агента в 1666 году направлен в Стокгольм, где встречался с послом Франции, а в 1667 году — в Париж, ко двору Людовика XIV. Во Франции опубликовал на латинском языке работу о православии «Енкиридион». В Стокгольме обсуждал также научные проблемы с французским послом.

Возвратившись в Молдавию, участвовал в заговоре против господаря Ильяша Александру (1666—1668). После провала заговора ему в наказание сделали отметку огнём на носу, по другим сведениям, «урезали нос», в связи с чем он получил прозвище «Сârnul» («курносый»). Перебрался сначала в Валахию к господарю Григорию Гика, назначившему его резидентом в Константинополе, а оттуда уехал к курфюрсту Бранденбурга Фридриху Вильгельму, где немецкий врач частично исправил ему нос.

Россия

В 1671 году Николай Милеску был направлен иерусалимским патриархом Досифеем II в Москву и остался в России по приглашению боярина Артамона Матвеева (1625—1682), высокопоставленного лица при царе Алексее Михайловиче, ведавшего иностранными делами. Служил переводчиком Посольского приказа. Написал ряд работ исторического и богословского характера, а также текст «Царского титулярника». Составил первое российское учебное пособие по арифметике «Арифмологион», которое написал для детей Артамона Матвеева и придворных. Рукопись была окончена в 1672 году в Чудовом монастыре. В 1963 году профессор Ю. А. Митропольский отправил из Киева в институт математики АН Румынии копии рукописей Милеску, в том числе «Арифмологион».

В 1672—1673 годы Николай Спафарий написал сочинение «Книга о сивиллах», в которой описывал всех известных античных пророчиц сивилл и их предсказания, толкуя многие из них как указания на рождение Иисуса Христа.

Русское посольство в Китай

В 1675—1678 годах Николай Спафарий возглавлял русское посольство в Пекин, в ходе которого проделал огромный путь по Сибири, Забайкалью и Китаю. В отличие от предыдущих посланников, Спафарий всерьёз занялся изучением Китая и китайского языка, что позволило ему собрать много ценных сведений.

В своём дорожном дневнике дал подробное и в общем верное описание среднего течения Оби (истоком которой он определил Телецкое озеро), её притоков — Иртыша и Кети, а также Ангары. Спафарию принадлежит первое в географической литературе подробное описание Байкала. Он перечислил все впадающие в него крупные реки, в том числе Селенгу, Баргузин, Верхнюю Ангару, описал остров Ольхон, верно оценил глубину озера, отметив, что оно сравнимо с высотой гор.

Пересекая Сибирь, Спафарий выполнял первые определения географической широты ряда пунктов с помощью астролябии. Обобщив сведения землепроходцев, Спафарий дал первую (но очень далёкую от истины) орографическую схему Восточной Сибири, указав на существование «великого хребта» в Лено-Амурском междуречье от Байкала до Охотского моря. Это неверное представление о едином 1500-километровом Становом хребте просуществовало вплоть до середины XX века.

В других своих трудах, основанных на докладах землепроходцев и расспросах, он дал первое описание Амура, считая его крупнейшей рекой не только Сибири, но и всего мира; верно указал, что Амур образуется слиянием Аргуни и Шилки, и составляющие последней — реки Онон и Ингода. Отметил ряд притоков Амура, в том числе главный — Сунгари.

Спафарий сообщил расспросные сведения о Сахалине, ошибочно преувеличив его длину и ширину, так как «присоединил» к нему остров Хоккайдо.

Материалами Спафария впоследствии воспользовались иезуиты, проявлявшие интерес к Китаю. В Китае Спафарий встречался с иезуитом Фердинандом Вербистом, преподававшим императору Канси астрономию и математику. Вёл с ним научные диспуты.

О своём путешествии в Китай Спафарий представил в Посольский приказ три описания на русском языке — «Путешествие через Сибирь до границ Китая», «Путевые заметки» и «Описание Китая».

По возвращении в Москву Спафарий участвовал в переговорах России с Молдавией и Валахией, в 1674 году выступал посредником в переговорах Молдавии с русским правительством об освобождении княжества от турецкой зависимости. Принимал участие в подготовке посольства Фёдора Головина в Китай (1688—1689). В 1695 году участвовал в Азовском походе Петра I.

Умер в 1708 году в Москве.

Потомки

Внуком Спафария являлся спэтар Юрий Милеску, эмигрировавший в Россию вместе с Дмитрием Кантемиром в 1711 году после неудачного похода Петра I в Дунайские княжества. Уже его сын сменил фамилию на Мечников (фамилия «Мечников» — калька с румынского «спэтару», «спэтар»). Его потомки — Нобелевский лауреат Илья Мечников и его брат Лев.

Правнук Спафария, генерал-лейтенант Л. В. Спафарьев (1765—1845) был директором маяков Финского залива и командиром Ревельского порта. Дворянский род Спафарьевых внесён в VI часть родословной книги Калужской губернии.

Память

В честь Николая Гавриловича в Молдавии были выпущены почтовые марки и блоки:

• Nicolae Milescu-Spătaru on stamp.jpg

  Молдавская марка, посвящённая Николае Милеску

• Spafarii trip stamp.jpg

  Молдавская марка (блок) с картой следования посольства Николае Милеску

• Stamp of Moldova 133.gif

  Молдавская марка (блок) с картой следования посольства Николае Милеску

Труды

• Восточная звезда, Париж, 1699
• Арифмологион, Чудов монастырь, 1672
• [elib.shpl.ru/ru/nodes/11175-spafariy-n-g-puteshestvie-cherez-sibir-ot-tobolska-do-nerchinska-i-granits-kitaya-russkogo-poslannika-nikolaya-spafariya-v-1675-godu-dorozhnyy-dnevnik-spafariya-spb-1882#page/1/mode/grid/zoom/1 Путешествие через Сибирь от Тобольска до Нерчинска и границ Китая русского посланника Николая Спафария в 1675 году. Дорожный дневник Спафария.] — СПб., 1882.
• Статейный список, М., 1677
• Описание первой части мира, называемой Азия, в которой находится Китайское государство с остальными городами и провинциями, М. 1677

Труды Милеску-Спафария переиздавались в Молдавии и Румынии:

• Спафарий Н. Г. Сибирь и Китай // Сб. — Кишинёв, 1956.
• Nicolae Milescu-Spătaru. Opere, Bucureşti.

См. также

• Нерчинский договор

Литература

• Кедров Н. Николай Спафарий и его арифмология // Журнал Министерства народного просвещения. — 1876.
• Михайловский И. Н. Очерк жизни и службы Николая Спафария в России. Киев, 1895.
• Михайловский И. Н. Важнейшие труды Николая Спафария (1672—1677). Киев, 1897.
• Голенкова А. И. Следопыты Байкала. — М.: Мысль, 1973. — С. 22-25. — 192, [16] с. — 45 000 экз. (обл.)
• Урсул Д. Т. Николай Гаврилович Милеску Спафарий. (На обложке: Милеску Спафарий). — М.: Мысль, 1980. — 192 с. — (Мыслители прошлого). — 80 000 экз.
• Аксентьев С. Т. [www.nkj.ru/archive/articles/12677/ Две судьбы, разделенные двумя веками] // Наука и жизнь. — М.: Медиа-Пресса, 2008. — № 1. — С. 70-76.
• George Ştefan Andonie. Istoria matematicii în România. — Bucureşti, 1965 — P. 45-47. [Здесь отмечается, что первоначальный вариант «Арифмологион»-а был написан на греческом языке. Русский вариант был окончен в сентябре 1672 года и хранился в Чудовом монастыре и впоследствии попал к писателю Николаю Кедрову].

Ссылки

• [dlib.rsl.ru/viewer/01004973040#?page=1 Спафарий-Милеску, Николай Гаврилович «Хрисмологион» начало XVIII в.]
• [www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-Dateien/S.phtml?id=2058 СПАФАРИЙ, НИКОЛАЙ. Путешествие в Китай]. Восточная литература. Проверено 11 мая 2011. [www.webcitation.org/618ZNLVul Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
• Спафарий-Милеску, Николай Гаврилович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [nauka.izvestia.ru/history/article59457.html?oldsearch=1 Известия Науки — СУДЬИ И ПОЛКОВОДЦЫ. МЕЧНИКОВЫ.]
• [dvseminary.ru/events/news/53275 Cоставление каталога рукописных и старопечатных книг библиотеки семинарии]

Отрывок, характеризующий Спафарий, Николай Гаврилович

Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.