Спецприёмник

Спецприёмник — пенитенциарное учреждение в Российской Федерации, в задачи которого входит содержание лиц, приговорённых к административному аресту. Организационно спецприёмники входят в структуру МВД РФ.

С 1 января 2014 года иностранные граждане, выявленные на нелегальном положении — до момента их высылки (депортации (административного выдворения)) переведены из спецприёмников — в специальные учреждения для временного содержания иностранных граждан ФМС России (СУВСИГи).

Категории

Попасть в спецприёмник могут граждане РФ, иностранцы или лица без гражданства, например за мелкое хулиганство, пьяный дебош или нарушение ПДД. Как заявил заместитель начальника УФМС России по Курской области, начальник отдела оформления виз, разрешений, приглашений и регистрации иностранных граждан Александр Сошников, почти 90 % поступающих в спецприёмник — это люди, оказавшиеся за бортом жизни и у себя на родине, и в России. Они уклоняются от постановки на миграционный учёт, попадают в поле зрения полиции. Как правило, у них за душой — ни копейки. Между тем, по словам Сошникова, есть среди них и «добропорядочные» выдворенцы, сумевшие адаптироваться к условиям российской жизни. Но и к таким применяется суровая мера — они могут содержаться в центре до года включительно. Социальное положение контингента может быть самым разнообразным — от хронических алкоголиков, не заплативших за услуги вытрезвителя, до вполне приличных бизнесменов.

Процедура помещения в спецприёмник

Исполняющий обязанности начальника вологодского спецприемника УВД Валерий Кожин пояснил, что процедура помещения арестованного в камеру начинается с осмотра дежурным фельдшером. Фельдшер осматривает доставленного в спецприёмник, интересуется жалобами на здоровье. Существует перечень заболеваний, в том числе и хронических (например язва или астма), больным которыми противопоказано содержание в спецприёмнике. Затем задержанный должен предъявить имеющиеся у него документы (при наличии таковых): справку из адресного стола, паспорт, постановление судьи. Вещи и ценности, в том числе шнурки, арестованный сдаёт дежурному. Все металлические предметы также отбирают на входе. Любой доставленный в спецприёмник имеет право на один звонок родственникам или доверенному представителю интересов. Родственникам разрешено передавать в камеры продукты питания. Перед помещением в камеру задержанных снимают на фотоаппарат или видеокамеру: анфас­/в профиль, имя/фамилия/адрес. Лица, доставленные в спецприёмник, как правило, помещаются в камеры по три — шесть человек. Иногда, при переполнении учреждения, приходится уплотнять содержащихся. В период пребывания задержанные, хоть и не обязаны, но могут работать, — администрацией им предлагается на выбор: убирать снег на территории вокруг спецприёмника, мыть посуду, раздавать пищу.

Права человека

Как рассказал в интервью «Новой газете» бывший заключённый спецприёмника «Северный» (Москва), никаких книг, никакого телевизора, никаких газет для находящихся в спецприёмнике нет. Люди буквально отрезаны от всего мира. Бумаги также нет, как впрочем и ручек. Иногда канцтовары можно выпросить у охранника — для письма близким родственникам. А для того чтобы написать заявление начальнику спецприёмника, бумаги нет никогда. Кроме того, половина обитателей спецприёмника не знает, как жаловаться. Многие просто не говорят по-русски. А переводчики в спецприёмнике не появляются.

Отрывок, характеризующий Спецприёмник

«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.