Спиной к стене (фильм, 1958)
| Спиной к стене | |
| Le Dos au mur | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| В главных ролях | |
| Оператор |
Робер Лефевр |
| Композитор |
Ришар Корну |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
93 мин |
| Страна | |
| Язык | |
| Год | |
| IMDb | |
«Спиной к стене» (фр. Le Dos au mur) — фильм французского кинорежиссёра Эдуара Молинаро, вышедший на экраны в 1958 году.
В основу фильма был положен роман известного французского детективного автора Фредерика Дара, известного также как Сан-Антонио.
Фильм использует многие экспрессионистские приёмы и визуальные эффекты, характерные для жанра фильм нуар, в том числе, закадровое повествование, продолжительный флэшбек, неожиданные ракурсы, длинные тени и ночные съемки.
Жанна Моро сыграла в этом фильме через год после аналогичной роли неверной жены в криминально-психологическом триллере Луи Маля «Лифт на эшафот», который принёс ей широкую известность.
Это первый полнометражный фильм Эдуара Молинаро, впоследствии ставшего известным благодаря работам в комедийном жанре, таким как «Оскар» (1967) и «Клетка для чудаков» (1978). Сыгравший главную мужскую роль Жерар Ури также впоследствии стал известным комедийным кинорежиссёром благодаря таким картинам, как «Разиня» (1965) и «Большая прогулка» (1966).
Сюжет
Человек средних лет в плаще ночью выходит из дома, садится в представительный автомобиль, приезжает в другой дом, незаметно проходит мимо привратника, поднимается в одну из квартир. В квартире он аккуратно заворачивает труп в ковер, связывая его галстуками, наводит порядок в комнате, складывает вещи в чемодан, забирает пистолет, деньги и документы. Затем он выносит тело и чемодан на улицу и грузит в свой автомобиль, едет на стройку, кладёт тело в опалубку строящейся стены дома, разводит цемент и заливает тело несколькими слоями раствора. По дороге домой в автомобиле мужчина начинает вспоминать события, которые привели к этому эпизоду…
Его зовут Жак Декрэ (Жерар Ури), он богатый промышленник, управляющий большой корпорацией. Он живёт в богатом доме в Париже вместе со своей молодой красавицей-женой Глорией (Жанна Моро). Однажды Жак раньше времени вернулся с охоты и, пока парковал автомобиль, увидел, как его жена подъезжает к дому на спортивном автомобиле в сопровождении молодого человека, с которым она обнимается и целуется. Проводив Глорию до дверей, мужчина садится в автомобиль и уезжает, а Жак решает ехать вслед за ним. Сопроводив его до дома, Жак узнает его адрес и имя, написанное на автомобиле — Ив Норман (Филипп Нико).
Жак ничего не говорит жене. На следующее утро он приходит на работу и просит принести ему паспорт недавно умершего сотрудника, в который вставляет собственную фотографию. По этому паспорту Жак открывает на почте ящик для получения писем до востребования. Он пишет анонимное письмо Глории, в котором сообщает, что знает о её романе, и за молчание просит перевести ему по почте 50 тысяч франков на указанное имя. Глория бросается за помощью к Иву, но он советует не воспринимать эти угрозы всерьёз, кроме того, у него нет денег (он небогатый актёр музыкального жанра). Тогда Глория берёт деньги у мужа якобы на покупку новых модных нарядов, и отсылает деньги шантажисту. Жак получает деньги, однако он добивается того, чтобы Глория во всем ему созналась и бросила любовника.
Жак нанимает частного детектива Мовэна (Жан Лефевр) с тем, чтобы тот сделал фотографии Глории и Ива, а затем посылает их Глории, требуя значительно большую сумму выкупа — 500 тысяч франков, которую Глория собрать будет не в состоянии. Вечером Глория начинает с Жаком доверительный разговор. Когда он ожидает, что она вот-вот признается и готов простить её, она неожиданно заявляет, что у неё украли дорогой браслет, который Жак подарил ей на свадьбу.
Получив перевод всего в 120 тысяч франков, Жак отсылает его обратно с требованием прислать всю сумму, иначе фотографии попадут к мужу. Глория и Ив просят помочь знакомую владелицу бара Жислен (Клер Морье), но она предлагает другой выход из ситуации. Они посылают письмо на известный почтовый ящик, в который вместо денег вкладывают листок цветной бумаги. На почте двое приятелей Жислен караулят получателя письма. Как только они видят листок в руках у Жака, они преследуют его на автомобиле, завозят в тихое место и с помощью угроз требуют прекратить шантаж. Однако Жак делает им встречное предложение — поработать на него за вдвое больший гонорар. От них Жак узнает о Жислен и подкупает её, чтобы она сказала Глории то, что ему нужно. Жак также вновь нанимает частного детектива Мовэна, который на этот раз должен сыграть роль антрепренера, который набирает труппу для серии выездных спектаклей по городам Бельгии и Франции.
Тем временем Глория заходит в бар к Жислен в ожидании новостей от её ребят, но та говорит, что человек за письмом так и не приходил, видимо, кто-то сказал ему о «пустышке». Далее Жислен говорит, что об их плане знало только три человека, что, соответственно, бросает тень подозрения на Ива как на возможного шантажиста. Жислен прямо говорит, что Ив бывает нечист на руку, и предлагает ради проверки переслать шантажисту часть денег с переписанными номерами банкнот, чтобы потом посмотреть, где эти деньги всплывут.
Жак получает отправленные Глорией деньги, передает часть суммы Мовэну, который под видом антрепренера вручает её в качестве аванса Иву. Ив приглашает Глорию к себе, чтобы рассказать ей о предстоящих гастролях. Пока он находится в душе, Глория сверяет номера банкнот, которые находит у него в шкафу, и понимает, что это те же самые купюры, которые она отправляла по почте шантажисту. Она берёт лежащий в шкафчике пистолет Ива и стреляет в него, убивая наповал.
Глория возвращается домой и, не в силах более скрывать правду, рассказывает Жаку о своем романе, шантаже и убийстве. Жак, конечно, не рассчитывал, что дело обернется таким образом. Он рассчитывал лишь проучить жену и заставить её бросить любовника, а не на то, что всё закончится убийством. Жак решает скрыть следы преступления. Он спрашивает Глорию, где произошло убийство и видел ли кто-либо её на месте преступления, а затем едет в квартиру Ива, где уничтожает все улики и закатывает тело Ива в бетонную стену дома, который строит его фирма… На этом воспоминание Жака заканчивается.
Жак возвращается домой и говорит Глории, что всё в порядке. Отношения между Глорией и Жаком вскоре входят в нормальное русло, Глория помогает Жаку с делами на работе и ведет себя дома как любящая жена. Жак не говорит Глории о своем участии в этом деле, но в порыве откровенности сообщает ей, что замуровал тело Ива в стене строящегося здания их фирмы.
На Рождество они вместе украшают дома праздничную ель. Жак просит Глорию принести из его автомобиля кое-какие мелочи. Глория возвращается домой, держа в руках паспорт человека, который вымогал у неё деньги, с фотографией мужа в нём (паспорт лежал в бардачке). Она поняла, кто её шантажировал. Жак забирает у неё паспорт и бросает его в камин, Глория убегает в свою комнату и запирается на ключ. В ожидании гостей Жак видит в окно, как из дома выбегает горничная Глории. Появляются гости, Жак поднимается в комнату жены, и в этот момент раздается выстрел. Глория застрелилась.
На похоронах к Жаку подходит инспектор полиции и просит следовать с ним. Оказывается, в полицию поступило письмо от Глории, которая обвиняет себя и мужа в убийстве Ива и укрывательстве его тела. Комиссар говорит Жаку, что, если тело будет найдено там, где указано, он будет признан виновным. Жак указывает на только что законченную стену здания фирмы, её разбивают и находят тело Ива.
В главных ролях
- Жанна Моро — Глория Декрэ
- Жерар Ури — Жак Декрэ
- Филипп Нико — Ив Норман
- Клер Морье — Жислен
- Жан Лефевр — Мовэн, частный детектив
Напишите отзыв о статье "Спиной к стене (фильм, 1958)"
Ссылки
- [www.imdb.com/title/tt0052753/ Спиной к стене] на сайте IMDB
- [www.allmovie.com/movie/le-dos-au-mur-v84275 Спиной к стене] на сайте Allmovie
Отрывок, характеризующий Спиной к стене (фильм, 1958)
– Вы бы могли из прикрытия взять!Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.
«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.
Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
