Спиридов, Григорий Андреевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Григорий Андреевич Спиридов
Дата рождения

18 (31) января 1713(1713-01-31)

Место рождения

Выборг

Дата смерти

8 (19) апреля 1790(1790-04-19) (77 лет)

Место смерти

Москва

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

Российский императорский флот

Годы службы

17231773

Звание

Адмирал

Сражения/войны

Русско-турецкая война (1735—1739)
Семилетняя война,
Русско-турецкая война (1768—1774):

Награды и премии

Григо́рий Андре́евич Спири́дов (18 [31] января 1713, Выборг — 8 [19] апреля 1790, Москва) — российский полный адмирал (1769 год).

Начав карьеру в русском флоте в 1723 году, стал морским офицером в 1733-м. Участник Русско-турецкой войны (1735—1739), Семилетней войны (1756—1763), Русско-турецкой войны (1768—1774). Прославился разгромом турецкого флота в ходе Чесменского сражения.





Биография

Происхождение

Григорий Спиридов родился в семье дворянина Андрея Алексеевича Спиридова (1680—1745), служившего во времена Петра I комендантом отвоёванного у шведов Выборга, и жены его Анны Васильевны Коротневой.

Начало службы

Григорий поступил на флот добровольцем в 1723 году; получил звание гардемарина в 15-летнем возрасте после сдачи экзаменов по курсу навигационных наук. Действительную службу начал нести на Каспии, где под началом Алексея Нагаева, гидрографа и впоследствии адмирала, командовал, в частности, гекботами «Святая Екатерина» и «Шах-Дагай». Ходил от Астрахани до берегов Персии. В 1732 году был переведён в Кронштадт и досрочно произведён в мичманы, каждый год выходил в плавание по Балтийскому морю.

В 1738 году занял должность адъютанта при вице-адмирале Петре Бредале и под его началом участвовал в составе Донской военной флотилии в Азовской экспедиции против Османской империи, сражался во всех морских боях этой войны.

В 1741 году был переведён на службу в порт Архангельска, совершив оттуда переход до Кронштадта на одном из недавно построенных кораблей. Затем возглавлял экипажи различных линейных кораблей и придворных яхт; на подобных должностях находился в течение десяти лет, за которые приобрёл относительную известность на Балтийском флоте.

В 1754 году получил звание капитана 3-го ранга и был командирован в Казань с целью организации снабжения древесиной столичного Адмиралтейства. В 1755 году вошёл в состав комиссии, целью которой было рассмотрение регламента для Военно-морского флота, а в 1756 году возглавил в чине ротного командира Морской шляхетный кадетский корпус.

Семилетняя война

Во время Семилетней войны 1756—1763 годов служил на Балтийском флоте, командовал кораблями «Святой Николай» и «Астрахань», совершил с ними несколько переходов в Швецию, в Данциг (ныне Гданьск), Копенгаген и к Стральзунду. В 1761 году руководил высадкой около крепости Кольберг (ныне Колобжег) двухтысячного десанта, в качестве подкрепления осаждавшему её генералу Петру Румянцеву. Последний затем отметил его как «честного и храброго офицера». В 1762 году получил звание контр-адмирала и назначение командующим Ревельской эскадрой; в его задачу входила защита русских коммуникаций на всём Балтийском море. После окончания войны возглавлял с 1764 года Кронштадтский, с 1766 года — Ревельский порт, позже стал командующими Балтийского флота.

Русско-турецкая война 1768—1774 годов

Поход через Средиземное море

После объявления войны Турции в 1768 году Спиридов, получивший звание адмирала, возглавил экспедицию русского флота[1], отправленную к островам Греческого архипелага, перед этим будучи награждён орденом святого Александра Невского, выйдя в плавание 17 июля 1769 года.

В феврале 1770 года, несмотря на многочисленные трудности, возникшие в пути и замедлившие продвижение, в том числе плохие погодные условия и болезнь адмирала, эскадра дошла до полуострова Морея на Пелопоннесе, где вскоре соединилась со второй, которую возглавлял Джон Эльфинстон. Чуть позже из Ливорно прибыл генерал-аншеф граф Орлов, возглавивший обе эскадры, после чего начались военные действия. В феврале — мае на Морее было высажено несколько десантов, захвачены Аркадия, Мистра (Спарта), военные базы Наварин и Итилон, из-за чего Османской империи пришлось перевести на морской театр военных действий значительную часть своих сил.

Хиосский бой

Перед Хиосским сражением 24 июня 1770 года граф Орлов доверил Спиридову, с которым у него до того были напряжённые отношения, разработку плана будущей битвы. Спиридов, командовавший кораблями с борта «Евстафия» в полном парадном мундире, применил, как считается, принципиально новую тактику морских сражений, приказав авангарду своих кораблей двигаться под прямым углом на боевые порядки противника и начинать атаку на его центр и авангард с короткой дистанции. После гибели «Евстафия» от взрыва в абордажном бою с османским флагманским кораблём «Реал-Мустафа», также взорвавшимся, Спиридов перешёл на борт корабля «Три иерарха». Победа в сражении досталась русскому флоту, несмотря на то, что у турок было почти в два раза больше кораблей и 1320 орудий против 820 у русских.

Чесменский бой

В ночь с 25 на 26 июня Спиридов командовал русским флотом в победоносном Чесменском сражении, для которого разработал план одновременной атаки ближним артиллерийским обстрелом и ударом брандерами. Благодаря успешным действиям последних, удалось поджечь большую часть турецкого флота. Потери русских составили всего 11 человек, тогда как турок — порядка 11 тысяч, включая раненых. За эту победу адмирал был награждён орденом святого Андрея Первозванного, а императрица Екатерина II в честь Чесменского боя приказала воздвигнуть церковь и памятную колонну.

Контроль над Эгейским морем

На протяжении трёх последующих лет Спиридов находился на Греческом архипелаге, используя в качестве базы для русского флота остров Парос, где была возведена верфь, а также небольшое поселение. Отсюда можно было контролировать значительную часть вражеских линий снабжения, в первую очередь поставок провианта из южной Греции в Константинополь, а также осуществлять блокаду Дарданелл. Эгейское море в наиболее узкой его части оказалось фактически полностью перекрыто русскими крейсерами. С 1772 года, координируя свои действия с сухопутными войсками, Спиридов предпринял ряд атак на приморские крепости турок в бассейне Эгейского моря, а также стал выходить на рейды в Восточное Средиземноморье, от Ионических островов до побережья Сирии и Египта.

Отставка

В отставку пожелал выйти по состоянию здоровья в июне 1773 года в возрасте 60 лет, разрешение оставить службу получил в феврале следующего года с правом получения пенсии, равной полному адмиральскому жалованью; отставка, по некоторым предположениям, была связана с обидой адмирала на то, что все его заслуги на поприще Русско-турецкой войны были приписаны фавориту Орлову. Возвратившись в Россию, последние 16 лет жизни провёл на родине.

Умер Спиридов в Москве, был похоронен в своём имении — селе Нагорье Переславского уезда, в склепе церкви, ранее построенной на его средства. Провожали его в последний путь местные крестьяне и верный друг — Степан Хметевский, командир «Трёх иерархов» в Чесменском сражении. В Нагорье ему поставлен памятник и названа в его честь главная улица. В ныне реставрируемой Преображенской церкви в Нагорье открыт доступ к могиле адмирала.

Семья

Был женат на Анне Матвеевне Нестеровой (р. 1731 г.) и имел 4 сыновей и 2 дочерей:

  • Андрей (1750—1770), адъютант отца.
  • Матвей (1751—1829), сенатор, известный генеалог.
  • Алексей (1753—1828), адмирал.
  • Григорий (1758—1822), бригадир.
  • Дарья (1761—1805), замужем не была.
  • Александра, за генерал-лейтенантом Густавом Христиановичем Циммерманом.

Источники

  1. Отряд Кексгольмского пехотного полка был назначен в эскадру Спиридонова
  • Ковалевский Н. Ф. История государства Российского. Жизнеописания знаменитых военных деятелей XVIII — начала XX века. — М., 1997.
  • [www.vbrg.ru/articles/istorija_vyborga/istoricheskie_lichnosti_nashego_goroda/spiridov_grigorijj_andreevich_1713-8041790/ История Выборга. СПИРИДОВ Григорий Андреевич (1713-8.04.1790)]

Напишите отзыв о статье "Спиридов, Григорий Андреевич"

Отрывок, характеризующий Спиридов, Григорий Андреевич

Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.