Список Героев Советского Союза (Челябинская область)
Поделись знанием:
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Список Героев Советского Союза Челябинской области.
Содержание
А
- Алабугин, Фёдор Андреевич
- Андрейко, Илья Степанович
- Андрющенко, Сергей Александрович
- Антипин, Михаил Иванович
- Анчугов, Александр Галактионович
- Ардышев, Павел Иванович
- Архангельский, Николай Васильевич
- Архипов, Василий Сергеевич — Дважды Герой
Б
- Баймурзин, Гаяз Исламетдинович
- Бахарев, Пётр Михайлович
- Безруков, Филипп Иванович
- Белов, Аркадий Степанович
- Белопухов, Евстрат Степанович
- Беспалов, Иван Антонович
- Бибишев, Иван Фролович
- Бикбов, Евгений Архипович
- Борисов, Георгий Алексеевич
- Бояршинов, Василий Иванович
- Брякин, Павел Константинович
- Булаенко, Иван Савельевич
В
- Валентеев, Степан Елисеевич
- Ванин, Николай Андреевич
- Васёв, Григорий Тимофеевич
- Васильев, Иван Николаевич
- Веденеев, Николай Денисович
- Волошин, Михаил Евстафьевич
- Волынцев, Василий Михайлович
Г
- Газизуллин, Ибрагим Галимович
- Галин, Михаил Петрович
- Галкин, Михаил Петрович
- Гладков, Василий Дмитриевич
- Глухих, Иван Михайлович
- Глухов, Иван Тихонович
- Говорухин, Иван Ильич
- Головин, Алексей Степанович
- Горин, Николай Кузьмич
- Грешилов, Михаил Васильевич
- Грицевец, Сергей Иванович — Дважды Герой
Д
Е
- Евстигнеев, Кирилл Алексеевич — Дважды Герой
- Ельцов, Иван Семёнович
- Емельянов, Дмитрий Иванович
- Ерёмин, Иван Егорович
- Ерёмин, Михаил Иванович
Ж
З
- Загайнов, Георгий Прокопьевич
- Зажигин, Иван Степанович
- Зайцев, Василий Григорьевич
- Здунов, Василий Фёдорович
- Зелёнкин, Егор Фёдорович
- Зеленцов, Виктор Владимирович
- Землянов, Серафим Иванович
- Зернин, Сергей Матвеевич
- Золотухин, Михаил Афанасьевич
И
К
- Кадыргалиев, Леонид Иванович
- Казаков, Пётр Иванович
- Казанцев, Василий Тихонович
- Калабун, Валентин Васильевич
- Касков, Леонид Александрович
- Качалин, Илья Иванович
- Кашин, Николай Иванович
- Кашпуров, Пётр Афанасьевич
- Киселёв, Рафаил Алексеевич
- Клоков, Всеволод Иванович
- Князев, Николай Иванович
- Ковшова, Наталья Венедиктовна
- Колин, Иван Николаевич
- Кондрин, Сергей Фёдорович
- Константинов, Михаил Романович
- Копылов, Василий Данилович
- Корнеев, Владимир Дмитриевич
- Коровин, Яков Ильич
- Костюков, Михаил Иванович
- Кочетков, Михаил Иванович
- Краев, Николай Терентьевич
- Красилов, Алексей Павлович
- Кривенко, Федосий Пимонович
- Крылов, Николай Николаевич
- Кузёнов, Иван Петрович
- Кузнецов, Георгий Степанович
- Кукарин, Иван Александрович
- Кульман, Леэн
- Кунавин, Григорий Павлович
- Куперштейн, Израил Григорьевич
- Кушнов, Михаил Петрович
Л
- Лаптев, Григорий Михайлович
- Левицкий, Давид Иванович
- Лобырин, Николай Федотович
- Логинов, Александр Борисович
- Луценко, Василий Денисович
М
- Малахов, Борис Фёдорович
- Мартынов, Владимир Кириллович
- Медведев, Виктор Иванович
- Медяков, Михаил Денисович
- Мельнов, Иван Михайлович
- Мирсков, Андрей Иванович
- Мишустин, Василий Иванович
- Можиевский, Иван Елисеевич
- Мозжерин, Степан Фёдорович
- Мойзых, Евгений Антонович
- Москалёв, Дмитрий Егорович
- Мохлаев, Фёдор Платонович
- Мурзагалимов, Газис Габидулович
- Мусохранов, Александр Филиппович
Н
- Надеждин, Пётр Филиппович
- Неатбаков, Хамит Ахметович
- Невзгодов, Андрей Иванович
- Нелюбин, Иван Яковлевич
- Немчинов, Иван Николаевич
- Немчинов, Михаил Антонович
О
П
- Павлов, Василий Александрович
- Павлов, Иван Фомич — Дважды Герой
- Панков, Василий Игнатьевич
- Патраков, Александр Фёдорович
- Пилютов, Пётр Андреевич
- Плотников, Александр Григорьевич
- Полищук, Спиридон Кириллович
- Пономарёв, Павел Иванович
- Попов, Геннадий Петрович
- Попович, Павел Романович — Дважды Герой
- Похвалин, Василий Алексеевич
- Пьянзин, Иван Семёнович
Р
- Разин, Василий Алексеевич
- Ракшин, Дмитрий Сергеевич
- Распопин, Пётр Фёдорович
- Репин, Степан Спиридонович
- Русанов, Михаил Гаврилович
- Рындя, Василий Ильич
С
- Саблин, Владимир Филиппович
- Салтыков, Иван Павлович
- Самусев, Николай Никифорович
- Сафонов, Фёдор Матвеевич
- Сергиенко, Николай Дмитриевич
- Сириченко, Николай Трофимович
- Ситников, Вениамин Иванович
- Скачков, Виктор Михайлович
- Смирных, Леонид Владимирович
- Собко, Максим Ильич
- Старков, Георгий Вениаминович
- Старченков, Иван Сергеевич
- Столяров, Николай Иванович
- Сугоняев, Александр Константинович
- Султанов, Барый
- Суслов, Александр Андреевич
- Сырцов, Дмитрий Дмитриевич
Т
- Тарасенко, Иван Иванович
- Ташкин, Михаил Александрович
- Твердохлебов, Арсентий Савельевич
- Ткаченко, Яков Тарасович
- Токарев, Степан Кириллович
- Толкачёв, Григорий Васильевич
- Тузов, Николай Иосифович
У
Ф
Х
- Хохряков, Семён Васильевич — Дважды Герой
- Худяков, Николай Александрович
Ч
- Чекиров, Кузьма Емельянович
- Чернышов, Алексей Фёдорович
- Чернышенко, Виктор Семёнович
- Чипишев, Василий Иванович
- Чухарев, Александр Иванович
Ш
- Шаров, Василий Васильевич
- Шепелев, Николай Фёдорович
- Шишкин, Александр Павлович
- Шкенёв, Григорий Александрович
- Шокуров, Александр Алексеевич
Щ
Ю
Я
Другие
Герои Советского Союза — воины 63-й гвардейской Челябинской добровольческой танковой бригады:
- Кружалов, Василий Иванович
- Кулешов, Павел Павлович
- Романченко, Иван Ефимович
- Сурков, Фёдор Павлович
- Фомичёв, Михаил Георгиевич — Дважды Герой
- Цыганов, Пётр Иванович
Герои Советского Союза — воспитанники Челябинского Высшего военного авиационного Краснознаменного училища штурманов:
- Аргунов, Николай Филиппович
- Балдин, Анатолий Михайлович
- Бондарь, Александр Афанасьевич
- Верняев, Анатолий Яковлевич
- Волков, Дмитрий Петрович
- Гашков, Алексей Вениаминович
- Глушков, Николай Николаевич
- Гунбин, Николай Александрович
- Девятьяров, Александр Андреевич
- Евдокимов, Григорий Петрович
- Иванов, Александр Иванович
- Кадомцев, Анатолий Иванович
- Кочетков, Николай Павлович
- Крупин, Андрей Петрович
- Кудрявцев, Сергей Сергеевич
- Лакатош, Владимир Павлович
- Лядов, Григорий Григорьевич
- Макаров, Зосим Исаакович
- Марьин, Иван Ильич
- Опрокиднев, Борис Константинович
- Паничкин, Михаил Степанович
- Паничкин, Николай Степанович
- Пахотищев, Николай Дмитриевич
- Петров, Александр Фёдорович
- Рубан, Андрей Фролович
- Тараканчиков, Николай Ильич
- Топорков, Яков Николаевич
- Тюрин, Леонид Фёдорович
- Федяков, Иван Лаврентьевич
- Фролов, Александр Филиппович
- Хальзов, Виктор Степанович
- Яловой, Фёдор Степанович
- Яновский, Иван Иванович
- Ящук, Ростислав Давыдович
Напишите отзыв о статье "Список Героев Советского Союза (Челябинская область)"
Ссылки
- [fb2.booksgid.com/content/54/aleksandr-ushakov-vo-imya-rodiny-rasskazy-o-chelyabincah-geroyah-i-dvazhdy-geroyah-sovetskogo-soyuza/1.html Во имя Родины. Рассказы о челябинцах — Героях и дважды Героях Советского Союза.]
|
Отрывок, характеризующий Список Героев Советского Союза (Челябинская область)
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.