Список патриархов Константинопольских
Поделись знанием:
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.
Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.
Наполеон ездил по полю, глубокомысленно вглядывался в местность, сам с собой одобрительно или недоверчиво качал головой и, не сообщая окружавшим его генералам того глубокомысленного хода, который руководил его решеньями, передавал им только окончательные выводы в форме приказаний. Выслушав предложение Даву, называемого герцогом Экмюльским, о том, чтобы обойти левый фланг русских, Наполеон сказал, что этого не нужно делать, не объясняя, почему это было не нужно. На предложение же генерала Компана (который должен был атаковать флеши), провести свою дивизию лесом, Наполеон изъявил свое согласие, несмотря на то, что так называемый герцог Эльхингенский, то есть Ней, позволил себе заметить, что движение по лесу опасно и может расстроить дивизию.
Осмотрев местность против Шевардинского редута, Наполеон подумал несколько времени молча и указал на места, на которых должны были быть устроены к завтрему две батареи для действия против русских укреплений, и места, где рядом с ними должна была выстроиться полевая артиллерия.
Отдав эти и другие приказания, он вернулся в свою ставку, и под его диктовку была написана диспозиция сражения.
Диспозиция эта, про которую с восторгом говорят французские историки и с глубоким уважением другие историки, была следующая:
«С рассветом две новые батареи, устроенные в ночи, на равнине, занимаемой принцем Экмюльским, откроют огонь по двум противостоящим батареям неприятельским.
В это же время начальник артиллерии 1 го корпуса, генерал Пернетти, с 30 ю орудиями дивизии Компана и всеми гаубицами дивизии Дессе и Фриана, двинется вперед, откроет огонь и засыплет гранатами неприятельскую батарею, против которой будут действовать!
24 орудия гвардейской артиллерии,
30 орудий дивизии Компана
и 8 орудий дивизии Фриана и Дессе,
Всего – 62 орудия.
Начальник артиллерии 3 го корпуса, генерал Фуше, поставит все гаубицы 3 го и 8 го корпусов, всего 16, по флангам батареи, которая назначена обстреливать левое укрепление, что составит против него вообще 40 орудий.
Генерал Сорбье должен быть готов по первому приказанию вынестись со всеми гаубицами гвардейской артиллерии против одного либо другого укрепления.
В продолжение канонады князь Понятовский направится на деревню, в лес и обойдет неприятельскую позицию.
Генерал Компан двинется чрез лес, чтобы овладеть первым укреплением.
По вступлении таким образом в бой будут даны приказания соответственно действиям неприятеля.
Канонада на левом фланге начнется, как только будет услышана канонада правого крыла. Стрелки дивизии Морана и дивизии вице короля откроют сильный огонь, увидя начало атаки правого крыла.
Вице король овладеет деревней [Бородиным] и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Морана и Жерара, которые, под его предводительством, направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками армии.
Все это должно быть исполнено в порядке (le tout se fera avec ordre et methode), сохраняя по возможности войска в резерве.
В императорском лагере, близ Можайска, 6 го сентября, 1812 года».
Диспозиция эта, весьма неясно и спутанно написанная, – ежели позволить себе без религиозного ужаса к гениальности Наполеона относиться к распоряжениям его, – заключала в себе четыре пункта – четыре распоряжения. Ни одно из этих распоряжений не могло быть и не было исполнено.
В диспозиции сказано, первое: чтобы устроенные на выбранном Наполеоном месте батареи с имеющими выравняться с ними орудиями Пернетти и Фуше, всего сто два орудия, открыли огонь и засыпали русские флеши и редут снарядами. Это не могло быть сделано, так как с назначенных Наполеоном мест снаряды не долетали до русских работ, и эти сто два орудия стреляли по пустому до тех пор, пока ближайший начальник, противно приказанию Наполеона, не выдвинул их вперед.
Второе распоряжение состояло в том, чтобы Понятовский, направясь на деревню в лес, обошел левое крыло русских. Это не могло быть и не было сделано потому, что Понятовский, направясь на деревню в лес, встретил там загораживающего ему дорогу Тучкова и не мог обойти и не обошел русской позиции.
Третье распоряжение: Генерал Компан двинется в лес, чтоб овладеть первым укреплением. Дивизия Компана не овладела первым укреплением, а была отбита, потому что, выходя из леса, она должна была строиться под картечным огнем, чего не знал Наполеон.
Четвертое: Вице король овладеет деревнею (Бородиным) и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Марана и Фриана (о которых не сказано: куда и когда они будут двигаться), которые под его предводительством направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками.
Сколько можно понять – если не из бестолкового периода этого, то из тех попыток, которые деланы были вице королем исполнить данные ему приказания, – он должен был двинуться через Бородино слева на редут, дивизии же Морана и Фриана должны были двинуться одновременно с фронта.
Все это, так же как и другие пункты диспозиции, не было и не могло быть исполнено. Пройдя Бородино, вице король был отбит на Колоче и не мог пройти дальше; дивизии же Морана и Фриана не взяли редута, а были отбиты, и редут уже в конце сражения был захвачен кавалерией (вероятно, непредвиденное дело для Наполеона и неслыханное). Итак, ни одно из распоряжений диспозиции не было и не могло быть исполнено. Но в диспозиции сказано, что по вступлении таким образом в бой будут даны приказания, соответственные действиям неприятеля, и потому могло бы казаться, что во время сражения будут сделаны Наполеоном все нужные распоряжения; но этого не было и не могло быть потому, что во все время сражения Наполеон находился так далеко от него, что (как это и оказалось впоследствии) ход сражения ему не мог быть известен и ни одно распоряжение его во время сражения не могло быть исполнено.
Многие историки говорят, что Бородинское сражение не выиграно французами потому, что у Наполеона был насморк, что ежели бы у него не было насморка, то распоряжения его до и во время сражения были бы еще гениальнее, и Россия бы погибла, et la face du monde eut ete changee. [и облик мира изменился бы.] Для историков, признающих то, что Россия образовалась по воле одного человека – Петра Великого, и Франция из республики сложилась в империю, и французские войска пошли в Россию по воле одного человека – Наполеона, такое рассуждение, что Россия осталась могущественна потому, что у Наполеона был большой насморк 26 го числа, такое рассуждение для таких историков неизбежно последовательно.
Ежели от воли Наполеона зависело дать или не дать Бородинское сражение и от его воли зависело сделать такое или другое распоряжение, то очевидно, что насморк, имевший влияние на проявление его воли, мог быть причиной спасения России и что поэтому тот камердинер, который забыл подать Наполеону 24 го числа непромокаемые сапоги, был спасителем России. На этом пути мысли вывод этот несомненен, – так же несомненен, как тот вывод, который, шутя (сам не зная над чем), делал Вольтер, говоря, что Варфоломеевская ночь произошла от расстройства желудка Карла IX. Но для людей, не допускающих того, чтобы Россия образовалась по воле одного человека – Петра I, и чтобы Французская империя сложилась и война с Россией началась по воле одного человека – Наполеона, рассуждение это не только представляется неверным, неразумным, но и противным всему существу человеческому. На вопрос о том, что составляет причину исторических событий, представляется другой ответ, заключающийся в том, что ход мировых событий предопределен свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и что влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное.
Как ни странно кажется с первого взгляда предположение, что Варфоломеевская ночь, приказанье на которую отдано Карлом IX, произошла не по его воле, а что ему только казалось, что он велел это сделать, и что Бородинское побоище восьмидесяти тысяч человек произошло не по воле Наполеона (несмотря на то, что он отдавал приказания о начале и ходе сражения), а что ему казалось только, что он это велел, – как ни странно кажется это предположение, но человеческое достоинство, говорящее мне, что всякий из нас ежели не больше, то никак не меньше человек, чем великий Наполеон, велит допустить это решение вопроса, и исторические исследования обильно подтверждают это предположение.
В Бородинском сражении Наполеон ни в кого не стрелял и никого не убил. Все это делали солдаты. Стало быть, не он убивал людей.
Солдаты французской армии шли убивать русских солдат в Бородинском сражении не вследствие приказания Наполеона, но по собственному желанию. Вся армия: французы, итальянцы, немцы, поляки – голодные, оборванные и измученные походом, – в виду армии, загораживавшей от них Москву, чувствовали, что le vin est tire et qu'il faut le boire. [вино откупорено и надо выпить его.] Ежели бы Наполеон запретил им теперь драться с русскими, они бы его убили и пошли бы драться с русскими, потому что это было им необходимо.
Когда они слушали приказ Наполеона, представлявшего им за их увечья и смерть в утешение слова потомства о том, что и они были в битве под Москвою, они кричали «Vive l'Empereur!» точно так же, как они кричали «Vive l'Empereur!» при виде изображения мальчика, протыкающего земной шар палочкой от бильбоке; точно так же, как бы они кричали «Vive l'Empereur!» при всякой бессмыслице, которую бы им сказали. Им ничего больше не оставалось делать, как кричать «Vive l'Empereur!» и идти драться, чтобы найти пищу и отдых победителей в Москве. Стало быть, не вследствие приказания Наполеона они убивали себе подобных.
И не Наполеон распоряжался ходом сраженья, потому что из диспозиции его ничего не было исполнено и во время сражения он не знал про то, что происходило впереди его. Стало быть, и то, каким образом эти люди убивали друг друга, происходило не по воле Наполеона, а шло независимо от него, по воле сотен тысяч людей, участвовавших в общем деле. Наполеону казалось только, что все дело происходило по воле его. И потому вопрос о том, был ли или не был у Наполеона насморк, не имеет для истории большего интереса, чем вопрос о насморке последнего фурштатского солдата.
Тем более 26 го августа насморк Наполеона не имел значения, что показания писателей о том, будто вследствие насморка Наполеона его диспозиция и распоряжения во время сражения были не так хороши, как прежние, – совершенно несправедливы.
Выписанная здесь диспозиция нисколько не была хуже, а даже лучше всех прежних диспозиций, по которым выигрывались сражения. Мнимые распоряжения во время сражения были тоже не хуже прежних, а точно такие же, как и всегда. Но диспозиция и распоряжения эти кажутся только хуже прежних потому, что Бородинское сражение было первое, которого не выиграл Наполеон. Все самые прекрасные и глубокомысленные диспозиции и распоряжения кажутся очень дурными, и каждый ученый военный с значительным видом критикует их, когда сражение по ним не выиграно, и самью плохие диспозиции и распоряжения кажутся очень хорошими, и серьезные люди в целых томах доказывают достоинства плохих распоряжений, когда по ним выиграно сражение.
Диспозиция, составленная Вейротером в Аустерлицком сражении, была образец совершенства в сочинениях этого рода, но ее все таки осудили, осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность.
Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.
Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.
В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.
Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.
Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
(перенаправлено с «Список Константинопольских патриархов»)
Список апостолов, епископов и патриархов Константинопольской православной церкви с годами правления.
Содержание
- 1 Епископы Византийские (38 — 325)
- 2 Архиепископы Константинопольские (325—451)
- 3 Константинопольские патриархи (с 451)
- 4 Вселенские патриархи (с 587 или 588)
- 5 Арианские епископы Константинополя
- 6 Новатианские епископы Константинополя
- 7 Аномейские епископы Константинополя
- 8 Примечания
- 9 См. также
- 10 Ссылки
Епископы Византийские (38 — 325)
- Святой Апостол Андрей (до 38) (основатель)
- Святой Стахий (38 — 54)
- Святой Онисим (54 — 68)
- вдовство епископского престола (вакансия)
- Поликарп I (71 — 89)
- Плутарх (89 — 105)
- Седекион (105—114)
- Диоген (114—129)
- Элевтерий (129—136)
- Феликс (136—141)
- Поликарп II (141—144)
- Афинодор (Афиноген) (144—148)
- Евзой (148—154)
- Лаврентий (154—166)
- Алипий (Олимпий) (166—169)
- Пертинакc (169—187)
- Олимпиан (187—198)
- Марк I (198—211)
- Филадельф (211—217)
- Кириак (Кириллиан) (217—230)
- Кастин (Константин) (230—237)
- Евгений I (240—242)
- Тит (242—272)
- Дометий (272—284)
- Руфин (284—293)
- Проб (293—306)
- Митрофан (306/307 — 4 июня 326)
Архиепископы Константинопольские (325—451)
- Святой Александр (лето 326 — август 337)
- Святой Павел I Исповедник (осень 337 — конец 339)
- Евсевий Никомедийский (конец 339 — конец 341) (арианский архиепископ)
- Святой Павел I Исповедник (конец 341 — начало 342) (вторично)
- Македоний I (начало 342 — начало 346) (арианский архиепископ)
- Святой Павел I Исповедник (начало 346 — конец 350) (в третий раз)
- Македоний I (сентябрь 351 — 27 января 360) (вторично) (арианский архиепископ)
- Евдоксий Антиохийский (27 января 360 — начало 370) (арианский архиепископ)
|
|
|
|
- Святой Григорий I Богослов (июнь 381)
- Нектарий (июнь 381 — 27 сентября 397)
- вдовство архиепископского престола (вакансия)
- Святой Иоанн I Златоуст (26 февраля 398 — 10 июня 404)
- Святой Арсакий Тарсийский (27 июня 404— 5 ноября 405)
- вдовство архиепископского престола (вакансия)
- Святой Аттик (начало марта 406 — 10 октября 425)
- вдовство архиепископского престола (вакансия)
- Сисиний I (28 февраля 426 — 24 декабря 427)
- вдовство архиепископского престола (вакансия)
- Несторий (10 апреля 428 — 22 июня 431)
- вдовство архиепископского престола (вакансия)
- Святой Максимиан (25 октября 431 — 12 апреля 434)
- Святой Прокл (12/13 апреля 434 — 12 июля 446/447)
- Святой Флавиан Исповедник (июль 447 — 8 августа 449)
Константинопольские патриархи (с 451)
- Анатолий (ноябрь-декабрь 449 — 3 июля 458)
- Геннадий I (август-сентябрь 458 — 20 ноября 471)
- Акакий (февраль 472 — 26 ноября 489)
- Фравита (декабрь 489 — март 490)
- Евфимий (весна 490 — весна 496)
- Македоний II (июль 496 — 11 августа 511)
- Тимофей I Келон (октябрь 511 — 5 апреля 518)
- Иоанн II Каппадокиец (17 апреля 518 — феврале 520)
- Епифаний (25 февраля 520 — 5 июня 535)
- Анфим I (июнь 535 — до марта 536)
- Мина (13 марта 536 — 24 августа 552)
- Евтихий (конец августа 552 — 31 января 565)
- Иоанн III Схоластик (31 января 565 — 31 августа 577)
- Евтихий (3 октября 577 — 5/6 апреля 582) (вторично)
Вселенские патриархи (с 587 или 588)
- Иоанн IV Постник (12 апреля 582 — 2 сентября 595)
- Кириак (конец 595 или начало 596 — 29 октября 606)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Фома I (23 января 607 — 20 марта 610)
- Сергий I (18 апреля 610 — 8 или 9 декабря 638), монофелит, посмертно анафемствован Третим Константинопольским собором
- Пирр (декабрь 638 — сентябрь 641), монофелит
- Павел II (октябрь 641 — декабрь 653), монофелит, посмертно анафемствован Третим Константинопольским собором
- Пирр (8 или 9 января 654 — 1 июня 654) (вторично), монофелит, посмертно анафемствован Третим Константинопольским собором
- Пётр (июнь 654 — октябрь 666), монофелит, посмертно анафемствован Третим Константинопольским собором
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Фома II (17 апреля 667 — 15 ноября 669)
- Иоанн V (ноябрь 669 — август 674/675)
- Константин I (2 сентября 674/675 — 9 августа 677)
- Феодор I (август-сентябрь 677 — ноябрь-декабрь 679)
- Георгий I Кипрский (ноябрь-декабрь 679 — январь-февраль 686), монофелит, воссоединился с православными на VI Вселенском Соборе
- Феодор I (январь-февраль 686 — 28 декабря 687) (вторично)
- Павел III (январь 688 — 20 августа 694)
- Каллиник I (сентябрь 694 — весна 706)
- Кир (весна 706 — начало 712)
- Иоанн VI (начало 712 — июль / август 715)
- Герман I (11 августа 715 — 17 января 730)
- Анастасий (22 января 730 — январь 754)
- Константин II (8 августа 754 — 30 августа 766)
- Никита I (16 ноября 766 — 6 февраля 780)
- Павел IV Новый (20 февраля 780 — 31 августа 784)
- Тарасий (25 декабря 784 — 18 февраля 806)
- Никифор (12 апреля 806 — 13 марта 815)
- Феодот Касситера (Мелиссинос) (1 апреля 815 — примерно в январе 821)
- Антоний I Кассимата (примерно в январе 821 — январь 837)
- Иоанн VII Грамматик (Ованес Морохарзаний Карахан) (21 января 837 — 4 марта 843)
- Мефодий I Омологита (март 843 — 14 июня 847)
- Игнатий (Никита Рангаве) (3 июля 847 — 23 октября 858)
- Фотий I Великий (25 декабря 858 — 23 сентября 867)
- Игнатий (Никита Рангаве) (23 ноября 867 — 23 октября 877) (вторично)
- Фотий I Великий (26 октября 877 — 29 сентября 886) (вторично)
Обострение отношений между Восточной и Западной Церквами
- Стефан I (25 декабря 886 — 17 мая 893)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Антоний II Кавлея (август 893 — 12 февраля 901)
- Николай I Мистик (1 марта 901 — 1 февраля 907)
- Евфимий I (февраль 907 — 15 мая 912)
- Николай I Мистик (май 912 — 15 мая 925) (вторично)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Стефан II Амасийский (29 июня 925 — 19 июля 927)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Трифон (14 декабря 927 — август 931)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Феофилакт (Феофилакт Лакапен) (2 февраля 933 — 27 февраля 956)
- Полиевкт второй Златоуст (3 апреля 956 — 5 февраля 970)
- Василий I Скамандрин (5 февраля 970 — декабрь 973)
- Антоний III Студит (декабрь 973 — июнь 978 или февраль 979[1] или апрель 979[2][3])
- Николай II Хрисоверг (12 февраля 979[1] или апрель/май 980 — 12 октября 991[1] или 16 декабря 991)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Сисиний II (12 апреля 996 — 24 августа 998)
- Сергий II Студит (Мануилит) (998[4] или 999[5][6] или 1001[7] — июль 1019)
- Евстафий (июль 1019 — декабрь 1025)
- Алексий Студит (декабрь 1025 — 20 февраля 1043)
После Великой схизмы (1054)
- Михаил I Кируларий (25 марта 1043 — 2 ноября 1058)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Константин III Лихуд (Лихуд) (2 февраля 1059 — 9/10 августа 1063)
- Иоанн VIII Ксифилин (Ксифилин) (1064 — 2 августа 1075)
- Косма I Иерусалимит (2 августа 1075 — 8 мая 1081)
- Евстратий Гарида (8 мая 1081 — июль 1084) (отрёкся от престола, необоснованно обвинённый в т. н. мессалианской ереси)
- Николай III Грамматик или Богоизбранный (Кирдиниат) (1084 — апрель/май 1111)
- Иоанн IX Агапит или Иеромнемон (24 мая 1111 — конец апреля 1134)
- Лев Стипп (май 1134 — январь 1143)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Михаил II Оксеит (Курку) (июль 1143 — март 1146)
- Косма II Аттик (апрель 1146 — 26 февраля 1147)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Николай IV Музалон (декабрь 1147 — март/апрель 1151)
- Феодот II (март - апрель 1151— апрель 1152 / 1153) (после смерти обвинялся в богомильстве)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Неофит I (октябрь 1154 — конец ноября 1154) (избран, но не рукоположен)
- Константин IV Хлиарин (ноябрь 1154 — конец мая 1157)
- Лука Хрисоверг (1157—1170)
- Михаил III Анхиальский (1170—1177)
- Харитон Евгениот (между мартом и августом 1177—1178 одиннадцать месяцев)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Феодосий I Ворадиот (июль 1179 — август 1183)
- Василий II Каматерос (Филакопул) (август 1183 — февраль 1186)
- Никита II Мунтан (февраль 1186 — февраль 1189)
- Досифей Иерусалимский (февраль 1189 девять дней)
- Леонтий Феотокит (февраль/март 1189 — сентябрь/начало октября 1189 семь месяцев)
- Досифей Иерусалимский (сентябрь/начало октября 1189 — 10 сентября 1191) (вторично)
- Георгий II Ксифилин (10 сентября 1191 — 7 июля 1198)
- Иоанн X Каматир (5 августа 1198 — апрель/май 1206)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Михаил IV Авториан (20 марта 1208 — 26 августа 1212)
- вдовство патриаршего престола (вакансия) (тринадцать месяцев)
- Феодор II Ириник (Копа) (28 сентября 1213 — 31 января 1216)
- Максим II (3 июня 1216 — декабрь 1216)
- Мануил I Харитопул Сарантин (декабрь 1216/январь 1217 — май/июнь 1222)
- Герман II (29/30 июня 1222 — июнь 1240)
- Мефодий II (1240 три месяца)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Мануил II (1243 — после 3 ноября 1254)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Арсений Авториан (Георгий Агаллиан) (1255—1259)
- Никифор II (после 1 января 1260 — 25 июля 1261)
- Арсений Авториан (Георгий Агаллиан) (август 1261 — май 1265) (вторично)
- Герман III (Лаз Маркуца) (25 мая 1265 — 14 сентября 1266)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Иосиф I Галесиот (28 декабря 1266 — май 1275)
- Иоанн XI Векк (2 июня 1275— 26 декабря 1282)
- Иосиф I Галесиот (26 декабря 1282 — 23 марта 1283) (вторично)
- Григорий II (Георгий) Кипрский (23 марта 1283 — июнь 1289)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Афанасий I (14 октября 1289 — 16 октября 1293)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Иоанн XII (Косма) (1 января 1294 — 21 января 1303)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Афанасий I (23 июля 1303 — сентябрь 1309) (вторично)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Нифонт I (9 мая 1310 — 11 апреля 1314)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Иоанн XIII Гликис (12 мая 1315/1316 — 11 мая 1319/1320)
- Герасим I (21 мая 1320 — 19 апреля 1321)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Исайя (11 ноября 1323 — 13 мая 1332)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Иоанн XIV Калека (февраль 1334 — 2 февраля 1347)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Исидор I Вухирас (17 мая 1347 — февраль/март 1350)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Каллист I (10 июня 1350—1353)
- Филофей Коккин (Фока Коккинос) (сентябрь 1353—1355)
- Каллист I (январь 1355 — август 1363) (вторично)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Филофей Коккин (Фока Коккинос) (8 октября 1364 — конец 1376) (вторично)
- Макарий (1376—1379)
- Нил Керамей (1379 — 1 февраля 1388)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Антоний IV (12 января 1389 — июль 1390)
- Макарий (август 1390—1391) (вторично)
- Антоний IV (март 1391 — май 1397) (вторично)
- Каллист II Ксанфопул (17 мая 1397 три месяца)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Матфей (ноябрь 1397 — август 1410)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Евфимий II (25/26 октября 1410 — 29 марта 1416)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Иосиф II (Шишман) (21 мая 1416— 10 июня 1439)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Митрофан II Митрофон (4/5 мая 1440 — 1 августа 1443)
- Григорий III Мамма (Милиссин Стратигопул) (1443—1450)
- Афанасий II (1450) (существование под сомнением)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
Константинополь под властью Османской империи
- Геннадий II Схоларий (Георгий Куртесий) (6 января 1454 — май 1456)
- Исидор II Ксанфопул (1456 — 31 марта 1462)
Мнения учёных о преемственности патриархов в период с 1462 по 1466 расходятся. Основные положения заключаются в следующем:
|
Согласно Димитриосу Киминасу (2009):[8]
|
Согласно Виталиену Лорану (1968):[9]
|
Согласно Герману Сардскому (1933-38):[10]
|
- Дионисий I Мудрый (январь 1467 — конец 1471)
- Симеон I Трапезундский (конец 1471/начало 1472 — начало 1475) (вторично)
- Рафаил I Трибал (начало 1475 — начало 1476)
- Максим III Философ (Эммануэль Христонимос) (весна 1476 — 3 апреля 1482)
- Симеон I Трапезундский (апрель 1482 — осень 1486) (в третий раз)
- Нифонт II (Николай) (конец 1486 — начало 1488)
- Дионисий I Мудрый (июль 1488 — конец 1490) (вторично)
- Максим IV Манассис (начало 1491 — начало 1497)
- Нифонт II (лето 1497 — август 1498) (вторично)
- Иоаким I (осень 1498 — весна 1502)
- Нифонт II (весна 1502) (в третий раз)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Пахомий I (начало 1503 — начало 1504)
- Иоаким I (начало 1504 — осень 1504) (вторично)
- Пахомий I (осень 1504— начало 1513) (вторично)
- Феолепт I (середина 1513 — осень 1522)
- Иеремия I (31 декабря 1522 — апрель—май 1524)
- Иоанникий I (апрель—май 1524 — 24 сентября 1525) (в оппозиции)
- Иеремия I (24 сентября 1525 — 13 января 1546) (вторично)
- Дионисий II Галат (17 апреля 1546 — июль 1555)
- Иоасаф II Великолепный (июль—август 1555 — январь 1565)
- Митрофан III (Мануил Михаил) (январь—февраль 1565 — 4 мая 1572)
- Иеремия II (Транос) (5 мая 1572 — 29 ноября 1579)
- Митрофан III (Мануил Михаил) (29 ноября 1579 — 9 августа 1580) (вторично)
- Иеремия II (Транос) (август 1580 — февраль/начало марта 1584) (вторично)
- Пахомий II (Патестос или Баттиста) (22 февраля 1584 — 26(27) февраля 1585) (управлял нелегально)
- Феолепт II (16 (27) февраля 1585 — май 1586 или апрель 1587)
- Иеремия II (Транос) (май 1586 или середина 1587 — конец 1595) (в третий раз)
- Матфей II (с начала февраля 1596 20 дней)
- Гавриил I (февраль 1596 — июль/август 1596)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Феофан I (Карикес) (сентябрь — декабрь 1596) (местоблюститель)
- Мелетий I Пига (1597) (местоблюститель)
- Феофан I (Карикес) (26 февраля 1597 — 26 марта 1597)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Мелетий I Пига (27 марта/4 апреля 1597 — апрель 1598) (местоблюститель)
- Матфей II (апрель 1598— декабрь 1601/январь — февраль 1602) (вторично)
- Неофит II (февраль 1602 — середина января 1603)
- Матфей II (январь 1603 — февраль 1603 несколько дней) (в третий раз)
- Рафаил II (март 1603 — до октября 1607)
- Неофит II (15 октября 1607 — октябрь 1612) (вторично)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Кирилл I Лукарис (октябрь 1612 — октябрь—ноябрь 1612) (местоблюститель)
- Тимофей II Мармаринос (октябрь—ноябрь 1612 — март 1620)
- Кирилл I Лукарис (4 ноября 1620 — 12 апреля 1623)
- Григорий IV Амасийский (17 апреля 1623 — 18 июня 1623)
- Анфим II (18 июня 1623 — 22 сентября 1623)
- Кирилл I Лукарис (22 сентября 1623 — 4 октября 1633) (вторично)
- Кирилл II Контари (4 октября 1633 — 11 октября 1633)
- Кирилл I Лукарис (11 октября 1633 — 25 февраля 1634) (в третий раз)
- Афанасий III Пателларий (25 февраля 1634 — начало апреля 1634)
- Кирилл I Лукарис (начало апреля 1634 — начало марта 1635) (в четвёртый раз)
- Афанасий III Пателларий (несколько дней 1635) (вторично)
- Кирилл II Контари (10 марта 1635 — середина июня 1636) (вторично)
- Неофит III (середина июня 1636 — 5 марта 1637)
- Кирилл I Лукарис (1637—1638) (в пятый раз)
- Кирилл II Контари (20 июня 1638 — (конец июня 1639) (в третий раз)
- Парфений I Герон (1639—1644)
- Парфений II Оксис или Новый или Голиаф или Каксекинис (8 сентября 1644 — ноябрь 1646)
- Иоанникий II (Линдиос) (16 ноября 1646 — 29 октября 1648)
- Парфений II Оксис или Новый или Голиаф или Каксекинис (29 октября 1648 — 16 мая 1651) (вторично)
- Иоанникий II (Линдиос) (июнь 1651 — середина июня 1652) (вторично)
- Кирилл III Спанос (8 дней в середине июня 1652)
- Афанасий III Пателларий (15 дней в третьей декаде июня 1652) (в третий раз)
- Паисий I (июль 1652 — апрель 1653)
- Иоанникий II (Линдиос) (первая половина апреля 1653 — начало марта 1654) (в третий раз)
- Кирилл III Спанос (14 дней с начала марта 1654) (вторично)
- Паисий I (март 1654 — март 1655) (вторично)
- Иоанникий II (Линдиос) (март 1655 — конец середины июля 1656) (в четвёртый раз)
- Парфений III (26 июля 1656 — 24 марта 1657)
- Гавриил II (23 апреля 1657 — 29 апреля 1657)
|
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Дионисий III (Бардалис) (1662—1665)
- Парфений IV Могилал Хумхум (21 октября 1665 — 9 сентября 1667) (вторично)
- Климент (9 сентября 1667 — 21 октября 1667) (не признан)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Мефодий III Моронис (5 января 1668 — март 1671)
- Парфений IV Могилал Хумхум (март 1671 — 7 сентября 1671) (в третий раз)
- Дионисий IV Муселимис (Комнин) (8 ноября 1671 — 25 июля 1673)
- Герасим II (1673—1674)
- Парфений IV Могилал Хумхум (1 января 1675 — 19 июля 1676) (в четвёртый раз)
- Дионисий IV Муселимис (Комнин) (29 июля 1676 — 29 июля 1679) (вторично)
- Афанасий IV (2 августа 1679 — 10 августа 1679)
- Иаков (10 августа 1679 — 30 июля 1682)
- Дионисий IV Муселимис (Комнин) (30 июля 1682 — 10 марта 1684) (в третий раз)
- Парфений IV Могилал Хумхум (10 марта 1684 — 20 марта 1685) (в пятый раз)
- Иаков (20 марта 1685 — конец марта 1686) (вторично)
- Дионисий IV Муселимис (Комнин) (конец марта 1686 — 17 октября 1687) (в четвёртый раз)
- Иаков (12 октября 1687 — 3 марта 1688) (в третий раз)
- Каллиник II Акарнанский (Поулос) (3 марта 1688 — 27 ноября 1688)
- Неофит IV (27 ноября 1688 — 7 марта 1689)
- Каллиник II Акарнанский (Поулос) (7 марта 1689 — июль/август 1693) (вторично)
- Дионисий IV Муселимис (Комнин) (август 1693 — апрель 1694) (в пятый раз)
- Каллиник II Акарнанский (Поулос) (апрель 1694 — 8(19) августа 1702) (в третий раз)
- Гавриил III (август 1702 — 28 октября 1707)
- Неофит V (31 октября — 5 ноября 1707) (не вступил на престол)
- Киприан I (5 ноября 1707 — июнь 1709)
- Кирилл IV (июнь 1709) (избрание аннулировано)
- Афанасий V (Маргуний) (июнь 1709 — декабрь 1711)
- Кирилл IV (15 декабря 1711 — ноябрь 1713) (вторично)
- Киприан I (ноябрь 1713 — 11 марта 1714) (вторично)
- Косьма III (11 марта 1714 — 3 апреля 1716)
- Иеремия III (апрель 1716 — 30 ноября 1726)
- Кирилл Проусский (12 января 1718 — 28 января 1718) (неудавшаяся попытка сместить Иеремию III)
- Каллиник III (30 ноября 1726 — пару часов)[11]
- Паисий II (Кюнмуржиоглу) (1 декабря 1726 — сентябрь 1732)
- Иеремия III (26 сентября 1732 — март/апрель 1733) (вторично)
- Серафим I (март/апрель 1733 — октябрь 1734)
- Неофит VI (8 октября 1734 — август/сентябрь 1740)
- Паисий II (Кюнмуржиоглу) (август/сентябрь 1740 — май/июнь 1743) (вторично)
- Неофит VI (май/июнь 1743 — март/апрель 1744) (вторично)
- Паисий II (Кюнмуржиоглу) (март/апрель 1744 — 9 октября 1748) (в третий раз)
- Кирилл V Каракалос Никейский (9 октября 1748 — июнь 1751)
- Паисий II (Кюнмуржиоглу) (июнь 1751 — сентябрь 1752) (в четвёртый раз)
- Кирилл V Каракалос Никейский (18 сентября 1752 — 27 января 1757) (вторично)
- Каллиник IV (Константин Маврикий) (27 января — 2 августа 1757)
- Серафим II (Анин) (2 августа 1757 — 6 апреля 1761)
- Иоанникий III (Караджас) (6 апреля 1761 — 1 июня 1763)
- Самуил I (Скарлатос Хадзерис) (4 июня 1763 — 16 ноября 1768)
- Мелетий II (Калвокоресис) (16 ноября 1768 — апрель 1769)
- Феодосий II (Христианопулос) (22 апреля 1769 — 27 ноября 1773)
- Самуил I (Скарлатос Хадзерис) (28 ноября 1773 — 4 января 1775) (вторично)
- Софроний II (4 января 1775 — 19 октября 1780)
- Гавриил IV (19 октября 1780 — 10 июля 1785)
- Прокопий I (Пелекасис) (июль 1785 — 11 мая 1789)
- Неофит VII (12 мая 1789 — 12 апреля 1794)
- Герасим III (14 марта 1794 — 30 апреля 1797)
- Святой Григорий V Этномартирас (Георгий Ангелопулос) (30 апреля 1797 — 29 декабря 1798)
- Неофит VII (30 декабря 1798 — 29 июня 1801) (вторично)
- Каллиник V (29 июля 1801 — 4 октября 1806)
- Святой Григорий V Этномартирас (Георгий Ангелопулос) (5 октября 1806 — 22 сентября 1808) (вторично)
- Каллиник V (22 сентября 1808 — 5 мая 1809) (вторично)
- Иеремия IV (5 мая 1809 — 16 марта 1813)
- Кирилл VI (Константин Серпентцоглу) (16 марта 1813 — 25 декабря 1818)
- Святой Григорий V Этномартирас (Георгий Ангелопулос) (26 декабря 1818 — 22 апреля 1821) (в третий раз)
- Евгений II (22 апреля 1821 — 8 августа 1822)
- Анфим III (Хорианопулос) (9 августа 1822 — 21 июля 1824)
- Хрисанф (Манолис) (21 июля 1824 — 8 октября 1826)
- Агафангел (8 октября 1826 — 17 июля 1830)
- Константий I Мудрый (18 июля 1830 — 30 августа 1834)
- Константий II (30 августа 1834 — 8 октября 1835)
- Григорий VI (Георгий Фуртуниадис) (9 октября 1835 — 3 марта 1840)
- Анфим IV (Тамвакис или Вамвакис) (3 марта 1840 — 18 мая 1841)
- Анфим V (Хрисафидис) (18 мая 1841 — 24 июня 1842)
- Герман IV (26 июня 1842 — 30 апреля 1845)
- Мелетий III (Мелетий Панкалос) (30 апреля — 10 декабря 1845)
- Анфим VI Куталианос (Иоаннидис) (16 декабря 1845 — 30 октября 1848)
- Анфим IV (Тамвакис или Вамвакис) (30 октября 1848 — 11 ноября 1852) (вторично)
- Герман IV (13 ноября 1852 — 28 сентября 1853) (вторично)
- Анфим VI Куталианос (Иоаннидис) (6 октября 1853 — 3 октября 1855) (вторично)
- Кирилл VII (Константин) (3 октября 1855 — 13 июля 1860)
- Иоаким II Коккодис (Иоанн Коккодис (Курсулудис)) (16 октября 1860 — 21 июля 1863)
- Софроний III (Ставрос Меиданцоглу) (2 октября 1863 — 16 сентября 1866)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Григорий VI (Георгий Фуртуниадис) (22 февраля 1867 — 22 июня 1871) (вторично)
- Анфим VI Куталианос (Иоаннидис) (17 сентября 1871 — 12 октября 1873) (в третий раз)
- Иоаким II Коккодис (Иоан Кроусоулоудис) (5 декабря 1873 — 16 августа 1878) (вторично)
- Иоаким III (Христос Деведзис) (16 октября 1878 — 11 апреля 1884)
- Иоаким IV (Николай Кроусоулоудис) (13 октября 1884 — 26 ноября 1886)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Дионисий V (Дионисий Харитонидис) (4 февраля 1887 — 25 августа 1891)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Неофит VIII (Иоаким Папаконстантину) (8 ноября 1891 — 6 ноября 1894)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Анфим VII (Ангелос Цацос) (1 февраля 1895 — 10 февраля 1897)
- Константин V (Константинос Валиадис)(14 апреля 1897 — 9 апреля 1901)
- Иоаким III (Христос Деведзис) (7 июня 1901 — 26 ноября 1912) (вторично)
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Герман V (Георгий Кавакопоулос) (10 февраля 1913 — 25 октября 1918)
Патриархи новейшего периода
- вдовство патриаршего престола (вакансия)
- Дорофей Прусский (Маммелис) (25 октября 1918 — 19 марта 1921) (местоблюститель);
- Николай Кесарийский (19 марта — 8 декабря 1921) (местоблюститель);
- Мелетий IV (Еммануил Метаксакис) (8 декабря 1921 — 20 сентября 1923);
- Григорий VII (Зервудакис или Пападоставрианос) (6 декабря 1923 — 17 ноября 1924);
- Константин VII (Константинос Арапоглу) (17 декабря 1924 — 22 мая 1925);
- Василий III (Василиос Георгиадис) (13 июля 1925 — 29 сентября 1929);
- Фотий II (Димитриос Маниатис) (7 октября 1929 — 29 декабря 1935);
- Вениамин (Псома или Кириаку) (18 января 1936 — 14 февраля 1946);
- Максим V (Вапордзис) (20 февраля 1946 — 19 октября 1948);
- Афинагор (Аристокл Спиру) (1 ноября 1948 — 7 июля 1972);
- Димитрий I (Димитриос Пападопулос) (16 июля 1972 — 2 октября 1991);
- Варфоломей I (Димитриос Архонтонис) (22 октября 1991 —).
Арианские епископы Константинополя
- Демофил — архиепископ Константинопольский (начало 370 — начало лета 380); арианский епископ Константинополя (начало лета 380—386)
- Марин Фракийский (386 — ок. 388)
- Дорофей Антиохийский (ок. 388 — 6 ноября 407)
- Варва (Барбас) (407 — 24 июня 430)
- Савватий (430 — ?)
Новатианские епископы Константинополя
- Акесий (ок. 325) участник I Никейского собора
- Ангелий (Агелий) (ок. 345—385) правил 40 лет
- Маркиан I (385 — ?)
- Сисиний (? — 412)
- Савватий (412)
- Хрисанф (412 — 26 августа 419)
- Павел (август 419 — 21 июля 438)
- Маркиан II (21 августа 438 — ?)
Аномейские епископы Константинополя
Напишите отзыв о статье "Список патриархов Константинопольских"
Примечания
- ↑ 1 2 3 [www.vostlit.info/Texts/rus/Yahya/primtext5.phtml комментарий 217] // Яхья Антиохийский, Летопись // Император Василий Болгаробойца. Извлечения из летописи Яхъи Антиохийского. / Пер. В. Р. Розена. — СПб., 1883. — (Записки Императорской Академiи Наукъ, т. XLIV, приложение № 1)
- ↑ Дионисий (Шлёнов). [www.pravenc.ru/text/116042.html Антоний III Студит] // Православная энциклопедия. Том II. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2001. — С. 655. — 752 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-89572-007-2
- ↑ [books.google.ru/books?id=ISwKAQAAMAAJ New Catholic Encyclopedia]. — Washington: Thonson/Gale, 2003. — Vol. I. — P. 504. — ISBN 978-0-7876-4004-0.
- ↑ Muralt, 1. с. р. 577
- ↑ [www.ec-patr.org/list/index.php?lang=gr&id=99 Sergius II].
- ↑ Michel Le Quien, Oriens christianus in quatuor patriarchatus digestus, in quo exhibentur Ecclesiae patriarchae caeterique praesules totius Orientis, publié posthumément. — Paris, 1740. — Vol. I. — P. 257.
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/rus/Yahya/primtext6.phtml комментарий 217] // Яхья Антиохийский, Летопись // Император Василий Болгаробойца. Извлечения из летописи Яхъи Антиохийского. / Пер. В. Р. Розена. — СПб., 1883. — (Записки Императорской Академiи Наукъ, т. XLIV, приложение № 1)
- ↑ Kiminas D.. [books.google.ru/books?id=QLWqXrW2X-8C&pg=PA32&lpg=PA32&dq=Kiminas+D..+The+Ecumenical+Patriarchate&source=bl&ots=t5KNRaE24A&sig=LAqZ_OaLfbrf9DU3mw4TRUJsfYs&hl=ru&sa=X&ei=YMzQUJeuDqX04QS5goGwBw&ved=0CDIQ6AEwAA#v=onepage&q=Kiminas%20D..%20The%20Ecumenical%20Patriarchate&f=false The Ecumenical Patriarchate: A History of Its Metropolitans With Annotated Hierarch Catalogs]. — Rockville (Maryland): Borgo Press; Wildside Press LLC, 2009. — 256 p. — PP. 30-51. — (Orthodox Christianity, vol. 1). — ISBN 1-4344-5876-8, ISBN 978-1-4344-5876-6 (англ.)
- ↑ Vitalien L. [www.persee.fr/web/revues/home/prescript/article/rebyz_0766-5598_1968_num_26_1_1407 Les premiers patriarches de Constantinople sous la domination turque (1454—1476). Succession et chronologie d’après un catalogue inédit]. // Revue des études byzantines, tome 26. — 1968. — pp. 229—263. — [dx.doi.org/10.3406/rebyz.1968.1407 DOI 10.3406/rebyz.1968.1407]
- ↑ Αθανασιάδης Γερμανός (Μητροπολίτου Σάρδεων και Πισιδίας Γερμανού), Συµβολή εις τους πατριαρχικούς καταλόγους Κωνσταντινουπόλεως από της αλώσεως και εξής. — Κωνσταντινούπολη: Ορθοδοξια, 1933—1938. — 147 σ. — Σ. 8 —13
- ↑ Иногда не учитывается в чреде патриархов
См. также
- Архиепископ Константинополя — Нового Рима и Вселенский Патриарх
- Список Иерусалимских патриархов
- Список Александрийских патриархов
- Список Антиохийских патриархов
Ссылки
- [www.ec-patr.org/list/index.php?lang=gr Список Константинопольских епископов] на сайте Константинопольского патриархата
Отрывок, характеризующий Список патриархов Константинопольских
25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.
Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.
Наполеон ездил по полю, глубокомысленно вглядывался в местность, сам с собой одобрительно или недоверчиво качал головой и, не сообщая окружавшим его генералам того глубокомысленного хода, который руководил его решеньями, передавал им только окончательные выводы в форме приказаний. Выслушав предложение Даву, называемого герцогом Экмюльским, о том, чтобы обойти левый фланг русских, Наполеон сказал, что этого не нужно делать, не объясняя, почему это было не нужно. На предложение же генерала Компана (который должен был атаковать флеши), провести свою дивизию лесом, Наполеон изъявил свое согласие, несмотря на то, что так называемый герцог Эльхингенский, то есть Ней, позволил себе заметить, что движение по лесу опасно и может расстроить дивизию.
Осмотрев местность против Шевардинского редута, Наполеон подумал несколько времени молча и указал на места, на которых должны были быть устроены к завтрему две батареи для действия против русских укреплений, и места, где рядом с ними должна была выстроиться полевая артиллерия.
Отдав эти и другие приказания, он вернулся в свою ставку, и под его диктовку была написана диспозиция сражения.
Диспозиция эта, про которую с восторгом говорят французские историки и с глубоким уважением другие историки, была следующая:
«С рассветом две новые батареи, устроенные в ночи, на равнине, занимаемой принцем Экмюльским, откроют огонь по двум противостоящим батареям неприятельским.
В это же время начальник артиллерии 1 го корпуса, генерал Пернетти, с 30 ю орудиями дивизии Компана и всеми гаубицами дивизии Дессе и Фриана, двинется вперед, откроет огонь и засыплет гранатами неприятельскую батарею, против которой будут действовать!
24 орудия гвардейской артиллерии,
30 орудий дивизии Компана
и 8 орудий дивизии Фриана и Дессе,
Всего – 62 орудия.
Начальник артиллерии 3 го корпуса, генерал Фуше, поставит все гаубицы 3 го и 8 го корпусов, всего 16, по флангам батареи, которая назначена обстреливать левое укрепление, что составит против него вообще 40 орудий.
Генерал Сорбье должен быть готов по первому приказанию вынестись со всеми гаубицами гвардейской артиллерии против одного либо другого укрепления.
В продолжение канонады князь Понятовский направится на деревню, в лес и обойдет неприятельскую позицию.
Генерал Компан двинется чрез лес, чтобы овладеть первым укреплением.
По вступлении таким образом в бой будут даны приказания соответственно действиям неприятеля.
Канонада на левом фланге начнется, как только будет услышана канонада правого крыла. Стрелки дивизии Морана и дивизии вице короля откроют сильный огонь, увидя начало атаки правого крыла.
Вице король овладеет деревней [Бородиным] и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Морана и Жерара, которые, под его предводительством, направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками армии.
Все это должно быть исполнено в порядке (le tout se fera avec ordre et methode), сохраняя по возможности войска в резерве.
В императорском лагере, близ Можайска, 6 го сентября, 1812 года».
Диспозиция эта, весьма неясно и спутанно написанная, – ежели позволить себе без религиозного ужаса к гениальности Наполеона относиться к распоряжениям его, – заключала в себе четыре пункта – четыре распоряжения. Ни одно из этих распоряжений не могло быть и не было исполнено.
В диспозиции сказано, первое: чтобы устроенные на выбранном Наполеоном месте батареи с имеющими выравняться с ними орудиями Пернетти и Фуше, всего сто два орудия, открыли огонь и засыпали русские флеши и редут снарядами. Это не могло быть сделано, так как с назначенных Наполеоном мест снаряды не долетали до русских работ, и эти сто два орудия стреляли по пустому до тех пор, пока ближайший начальник, противно приказанию Наполеона, не выдвинул их вперед.
Второе распоряжение состояло в том, чтобы Понятовский, направясь на деревню в лес, обошел левое крыло русских. Это не могло быть и не было сделано потому, что Понятовский, направясь на деревню в лес, встретил там загораживающего ему дорогу Тучкова и не мог обойти и не обошел русской позиции.
Третье распоряжение: Генерал Компан двинется в лес, чтоб овладеть первым укреплением. Дивизия Компана не овладела первым укреплением, а была отбита, потому что, выходя из леса, она должна была строиться под картечным огнем, чего не знал Наполеон.
Четвертое: Вице король овладеет деревнею (Бородиным) и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Марана и Фриана (о которых не сказано: куда и когда они будут двигаться), которые под его предводительством направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками.
Сколько можно понять – если не из бестолкового периода этого, то из тех попыток, которые деланы были вице королем исполнить данные ему приказания, – он должен был двинуться через Бородино слева на редут, дивизии же Морана и Фриана должны были двинуться одновременно с фронта.
Все это, так же как и другие пункты диспозиции, не было и не могло быть исполнено. Пройдя Бородино, вице король был отбит на Колоче и не мог пройти дальше; дивизии же Морана и Фриана не взяли редута, а были отбиты, и редут уже в конце сражения был захвачен кавалерией (вероятно, непредвиденное дело для Наполеона и неслыханное). Итак, ни одно из распоряжений диспозиции не было и не могло быть исполнено. Но в диспозиции сказано, что по вступлении таким образом в бой будут даны приказания, соответственные действиям неприятеля, и потому могло бы казаться, что во время сражения будут сделаны Наполеоном все нужные распоряжения; но этого не было и не могло быть потому, что во все время сражения Наполеон находился так далеко от него, что (как это и оказалось впоследствии) ход сражения ему не мог быть известен и ни одно распоряжение его во время сражения не могло быть исполнено.
Многие историки говорят, что Бородинское сражение не выиграно французами потому, что у Наполеона был насморк, что ежели бы у него не было насморка, то распоряжения его до и во время сражения были бы еще гениальнее, и Россия бы погибла, et la face du monde eut ete changee. [и облик мира изменился бы.] Для историков, признающих то, что Россия образовалась по воле одного человека – Петра Великого, и Франция из республики сложилась в империю, и французские войска пошли в Россию по воле одного человека – Наполеона, такое рассуждение, что Россия осталась могущественна потому, что у Наполеона был большой насморк 26 го числа, такое рассуждение для таких историков неизбежно последовательно.
Ежели от воли Наполеона зависело дать или не дать Бородинское сражение и от его воли зависело сделать такое или другое распоряжение, то очевидно, что насморк, имевший влияние на проявление его воли, мог быть причиной спасения России и что поэтому тот камердинер, который забыл подать Наполеону 24 го числа непромокаемые сапоги, был спасителем России. На этом пути мысли вывод этот несомненен, – так же несомненен, как тот вывод, который, шутя (сам не зная над чем), делал Вольтер, говоря, что Варфоломеевская ночь произошла от расстройства желудка Карла IX. Но для людей, не допускающих того, чтобы Россия образовалась по воле одного человека – Петра I, и чтобы Французская империя сложилась и война с Россией началась по воле одного человека – Наполеона, рассуждение это не только представляется неверным, неразумным, но и противным всему существу человеческому. На вопрос о том, что составляет причину исторических событий, представляется другой ответ, заключающийся в том, что ход мировых событий предопределен свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и что влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное.
Как ни странно кажется с первого взгляда предположение, что Варфоломеевская ночь, приказанье на которую отдано Карлом IX, произошла не по его воле, а что ему только казалось, что он велел это сделать, и что Бородинское побоище восьмидесяти тысяч человек произошло не по воле Наполеона (несмотря на то, что он отдавал приказания о начале и ходе сражения), а что ему казалось только, что он это велел, – как ни странно кажется это предположение, но человеческое достоинство, говорящее мне, что всякий из нас ежели не больше, то никак не меньше человек, чем великий Наполеон, велит допустить это решение вопроса, и исторические исследования обильно подтверждают это предположение.
В Бородинском сражении Наполеон ни в кого не стрелял и никого не убил. Все это делали солдаты. Стало быть, не он убивал людей.
Солдаты французской армии шли убивать русских солдат в Бородинском сражении не вследствие приказания Наполеона, но по собственному желанию. Вся армия: французы, итальянцы, немцы, поляки – голодные, оборванные и измученные походом, – в виду армии, загораживавшей от них Москву, чувствовали, что le vin est tire et qu'il faut le boire. [вино откупорено и надо выпить его.] Ежели бы Наполеон запретил им теперь драться с русскими, они бы его убили и пошли бы драться с русскими, потому что это было им необходимо.
Когда они слушали приказ Наполеона, представлявшего им за их увечья и смерть в утешение слова потомства о том, что и они были в битве под Москвою, они кричали «Vive l'Empereur!» точно так же, как они кричали «Vive l'Empereur!» при виде изображения мальчика, протыкающего земной шар палочкой от бильбоке; точно так же, как бы они кричали «Vive l'Empereur!» при всякой бессмыслице, которую бы им сказали. Им ничего больше не оставалось делать, как кричать «Vive l'Empereur!» и идти драться, чтобы найти пищу и отдых победителей в Москве. Стало быть, не вследствие приказания Наполеона они убивали себе подобных.
И не Наполеон распоряжался ходом сраженья, потому что из диспозиции его ничего не было исполнено и во время сражения он не знал про то, что происходило впереди его. Стало быть, и то, каким образом эти люди убивали друг друга, происходило не по воле Наполеона, а шло независимо от него, по воле сотен тысяч людей, участвовавших в общем деле. Наполеону казалось только, что все дело происходило по воле его. И потому вопрос о том, был ли или не был у Наполеона насморк, не имеет для истории большего интереса, чем вопрос о насморке последнего фурштатского солдата.
Тем более 26 го августа насморк Наполеона не имел значения, что показания писателей о том, будто вследствие насморка Наполеона его диспозиция и распоряжения во время сражения были не так хороши, как прежние, – совершенно несправедливы.
Выписанная здесь диспозиция нисколько не была хуже, а даже лучше всех прежних диспозиций, по которым выигрывались сражения. Мнимые распоряжения во время сражения были тоже не хуже прежних, а точно такие же, как и всегда. Но диспозиция и распоряжения эти кажутся только хуже прежних потому, что Бородинское сражение было первое, которого не выиграл Наполеон. Все самые прекрасные и глубокомысленные диспозиции и распоряжения кажутся очень дурными, и каждый ученый военный с значительным видом критикует их, когда сражение по ним не выиграно, и самью плохие диспозиции и распоряжения кажутся очень хорошими, и серьезные люди в целых томах доказывают достоинства плохих распоряжений, когда по ним выиграно сражение.
Диспозиция, составленная Вейротером в Аустерлицком сражении, была образец совершенства в сочинениях этого рода, но ее все таки осудили, осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность.
Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.
Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.
В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.
Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.
Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
