Список герцогских родов Российской империи
Поделись знанием:
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.
12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
Спи́сок ге́рцогских родо́в Росси́и. В список включены роды и отдельные лица:
- возведённые российской властью в герцогское достоинство;
- иностранных герцогских родов, принявших российское подданство[1];
- российских родов, получивших герцогское достоинство иностранных государств;
- иностранных герцогских родов, состоявших на русской службе, но в российское подданство не вступавших.
Содержание
Герцогский титул в Доме Романовых
- Император Пётр III и его сын будущий император Павел I были владетельными герцогами Шлезвиг-Гольштейн-Готторпскими (нем. Herzog von Schleswig-Holstein-Gottorp)[2] в 1739—1762 и 1762—1773 гг. соответственно. После отказа в 1773 г. от владетельных прав на Гольштейн, император Павел I и все его преемники сохраняли в своём Полном титуле титулы Герцога Шлезвиг-Голстинского, Стормарнского, Дитмарсенского и Ольденбургского (см. 1 и 2).
- Супруги членов Дома Романовых, происходившие из некоторых германских владетельных домов, носили с рождения, помимо титула принцесс, ещё и титул герцогинь, каковой титул они сохраняли и в браке:
- Герцогини Вюртембергские — Мария Фёдоровна и Елена Павловна;
- Герцогини Саксонские — Анна Фёдоровна, Александра Иосифовна, Елизавета Маврикиевна и Виктория Фёдоровна;
- Герцогиня Ольденбургская — Александра Петровна;
- Герцогиня Мекленбург-Шверинская — Мария Павловна.
Герцогские роды в Российской Империи (в порядке пожалования)
| Дата пожалования титула | Титул | Кто жалован | Примечания |
|---|---|---|---|
| 5 февраля 1442 | Герцог Чарторыжский (венг. Herceg Czartoryski)
|
Братья князья Михаил (?-до 1489), Иван (?-ок.1460) и Александр (?-1477) Васильевичи Чарторыйские | Получили герцогское достоинство от короля Владислава I Венгерского[3]. Род существующий (потомство Михаила). |
| 10 декабря 1547 | Герцог Несвижский и Оликский (нем. Herzog von Nieswicz und von Olyka; польск. książę na Nieświeżu i Ołyce) 
|
Князь Николай Чёрный Радзивилл (1515-1565) | Пожалован императором Карлом V (одновременно с титулом князя Римской Империи) герцогским достоинством для старшего в роде [4]. В 1549 г. титул утверждён королём Сигизмундом II Польским. Род существующий. |
| 30 мая 1707 | Светлейший Герцог Ижорский (Ижерский, Ижорской земли)
|
Александр Данилович Меншиков (1673-1729), князь Священной Римской империи | Пожалован царём Петром I (одновременно с титулом князя)[5] . Его дети именовались обыкновенно не князьями, а принцами [6]. Лишён титулов 9 сентября 1727 г. В 1731 г. Высочайшим указом его сыну возвращено только княжеское достоинство без герцогского титула. Род угас в сентябре 1893 г. |
| 1727 | Герцог фон Козель (нем. Herzog von Cosel) 
|
Князь Александр Данилович Меншиков (1673-1729) | Пожалован герцогством Козель в Силезии императором Карлом VI, именовавшим Меншикова в письме от 19/30 июля 1727 высокорождённым, любезным дядею ([militera.lib.ru/bio/bantysh-kamensky/06.html]). |
| 1786 | Герцог Клеванский и Цукаусский (нем. Herzog von Klewan und von Zuckau; польск. książę na Klewaniu i Żukowie)
|
Князь Адам-Казимир Чарторыйский (1734-1823) | Пожалован императором Иосифом II (одновременно с титулом князя Римской Империи) герцогским достоинством по королевству Галиция для старшего в роде[3]. Род существующий. |
| 18 декабря 1852 | Князья Романовские Герцоги Лейхтенбергские с титулованием Императорское Высочество 
|
Его Светлейшее Высочество Николай Максимилианович 4-й медиатизированный герцог Лейхтенбергский (1843-1890), его братья Евгений (1847-1901), Сергей (1849-1877), Георгий (1852-1912) Максимилиановичи и их сёстры Мария (1841-1914) и Евгения (1845-1925) Максимилиановны фон Лейхтенберг - все с титулованием Светлость | Герцогское достоинство получено 14 ноября 1817 г. от короля Максимилиана I Баварского. После смерти герцога Максимилиана Лехтенбергского, с 1845 г. постоянно проживавшего в России, его детям императором Николаем I был присвоен титул Императорских Высочеств Князей Романовских (с сохранением титула Герцогов Лейхтенбергских) со включением в число членов Императорского Дома, а владения в Баварии были проданы. Род угас 7 января 1974 г. |
| 1884 | Герцог ди Монтельфи (итал. duca di Montelfi) 
|
Николай Алексеевич Столыпин (08.10.1843 — 04.11.1898) | Сын Алексея Григорьевича Столыпина (1805—1847) и Марии Васильевны, урожд. княжны Трубецкой (1819—1895). Камер-юнкер, некоторое время служил по Отделению богоугодных заведений. Жил, в основном, во Флоренции. Герцогское достоинство получено от короля Умберто I Итальянского. Н.А. Столыпин умер бездетным холостяком [www.podgourski.net/content/34285.html]. Разрешение на ношение герцогского титула в Российской Империи не испрашивал. |
| 16/28 августа 1889 | Светлейшая герцогиня Лейхтенбергская | Графиня Зинаида Дмитриевна Богарнэ (1856-1899) | Именным Высочайшим указом морганатической супруге князя Евгения Романовского 5-го (титулярного) герцога Лейхтенбергского предоставлено именоваться герцогиней Лейхтенбергской с титулованием Светлостью. Титул угас с её беспотомственной смертью 4/16 июня 1899 г. |
| 11/23 ноября 1890 | Светлейший герцог Лейхтенбергский 
|
Сыновья князя Николая Максимилиановича Романовского 4-го герцога Лейхтенбергского Николай (1868-1928) и Георгий Николаевичи (1872-1929) | Высочайшим указом воспитанникам (детям, родившимся до морганатического брака) князя Н.М. Романовского герцога Лейхтенбергского предоставлено право пользоваться титулом герцогов Лейхтенбергских с наименованием Светлости, но с совершенным отделением от Императорской фамилии. Род существующий. |
| не позднее 1906 | Князья и герцоги Сангушки (польск. Sanguszko) 
|
Титул упомянут в гербовнике Дурасова[7]. Род существующий. | |
| 31 августа 1911 (в Испании) и 2 октября 1916 (в России) | Принц Анжуйский Герцог де Дураццо (исп. Principe D’Anjou, Duque de Durazzo) с титулованием Высочество 
|
Василий Алексеевич Дурасов (1887-1971) | Добился признания своего происхождения от герцогов Дураццо (ветви французского Анжу-Сицилийского дома, владевшего Дураццо в 1268-1333 гг., но, как полагают, угасшего 19 сентября 1356 г.), что в 1911 г. было официально подтверждено королём Альфонсом XIII Испанским, признавшим за ним титулы Принца Анжуйского, Герцога де Дураццо, Графа де Гравина и де Альба, Господина чести горы Святого Ангела (исп. Principe D’Anjou, Duque de Durazzo, Conde de Gravina y de Albe, Senor de Onor del Monte Sant’Angelo) с именем Базилио Д’Анжу Дурассов (исп. Basilio D’Anjou Durassow). Титул и герб признаны английской Геральдической Коллегией 6 марта 1914 г. В России Высочайшим повелением 14 апреля 1916 г. ему было дозволено пользоваться фамилией Дурасов-Дураццо-Анжуйский (без герцогского титула)[8], а 2 октября 1916 г. – титулом Принц Анжуйский Герцог де Дураццо с титулованием Высочество([images19.fotki.com/v207/file3O4Q/a5f7d/1/1397457/6720871/Durassow.gif|Genealogisches Handbuch des Adels (1953)])[9]. Подтверждения также были получены от папы римского (1911), от Палаты депутатов Неаполя (1912) и во Франции (1921) [www.proza.ru/2008/05/28/205]. Титул угас с его беспотомственной смертью 3 января 1971 г.[10]. |
| лето 1914 | Герцог Мекленбург-Стрелицкий с титулованием Его Великогерцогское Высочество ([medalirus.narod.ru/Tools/st26.htm]) 
|
Герцог Михаил Георгиевич Мекленбург-Стрелицкий (1863-1934) | Герцогское достоинство пожаловано этому дому 1 июля 1348 г. императором Священной Римской империи Карлом IV. Урождённый Карл-Михаил-Вильгельм-Август-Александр герцог Мекленбург-Стрелицкий постоянно проживал в России, где был известен как Михаил Георгиевич принц Мекленбург-Стрелицкий. Вступил в русское подданство в 1914 г. Титул угас с его беспотомственной смертью 6 декабря 1934 г. |
| 23 августа 1914 | Принцесса Саксен-Альтенбургская Герцогиня Саксонская с титулованием Её Высочество (нем. Prinzessin von Sachsen-Altenburg Herzogin von Sachsen 
|
Елена Георгиевна вдовствующая принцесса Саксен-Альтенбургская (1857-1936) | Урождённая Хелена-Мария-Александра-Елизавета-Августа-Катерина герцогиня Мекленбург-Стрелицкая; сестра предыдущего. С 13 декабря 1891 г. супруга Альберта принца Саксен-Альтенбургского герцога Саксонского. После его смерти 22 мая 1902 г. вернулась в Россию и вступила в 1914 г. в русское подданство. Титул угас с её беспотомственной смертью 28 декабря 1936 г. |
| 18 июля 1929 | Светлейший герцог Мекленбургский граф Карлов (нем. Herzog zu Mecklenburg, Graf zu Carlow) с титулованием Светлейшее Высочество (нем. Durchlaucht) | Граф Георг-Александр-Михаэль-Фридрих-Вильгельм-Альберт-Теодор-Франц (Георгий Георгиевич) фон Карлов (1899-1963) | Единственный сын постоянно проживавшего в России Георгия Георгиевича герцога Мекленбург-Стрелицкого от морганатического брака. С рождения и до 18 декабря 1950 г. носил титул графа (фон) Карлова. 11 сентября 1928 г. был усыновлён своим дядей и главой Мекленбург-Стрелицкого дома Карлом-Михелем. Вследствие усыновления принял фамилию фон Мекленбург (нем. von Mecklenburg) и титул Герцог Мекленбургский с титулованием Светлейшее Высочество, что и было утверждено Кириллом Владимировичем в 1929 г. С 6 декабря 1934 г. являлся главой Мекленбург-Стрелицкого дома. Род существующий. |
Герцогские роды, состоявшие на русской службе, но не вступавшие в русское подданство
 |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
| Дата пребывания в русской службе | Титул | Кто жалован | Примечания |
|---|---|---|---|
| 1700 | «Герцог Крои» 
|
Карл-Евгений де Круа (фр. Charles Eugène de Croy/Croÿ Prince de Croy-Millendonck) (1651-1702) | Из ветви Круа-Ре (Croÿ-Roeulx) нидерландского рода Круа. В действительности титул 5-го герцога де Круа в это время (с 1684 г.) принадлежал его двоюродному брату Фердинанду-Гастону-Ламоралю (1641-1720), а Карл-Евгений носил титул 2-го князя де Миллендонк (фр. Prince de Millendonck), который он наследовал в 1681 г. после смерти своего отца. Состоял на русской службе в звании генерал-фельдмаршала 2 ½ месяца (1700). Умер без потомства 20(30) января 1702 г. ([militera.lib.ru/bio/bantysh-kamensky/02.html|Бантыш-Каменский Д.Н. Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов]) |
| 1730-1740 | Владетельный герцог Курляндский и Семигальский
(нем. Herzog von Kurland und Semgallen) |
Эрнст Иоганн фон Бирон (нем. Ernst Johann von Biron) (1690-1772) | Состоял на русской службе с 1730 г. Избран герцогом Курляндии в июне 1737 г., но постоянно проживал с семьёй в России, где и был арестован 19 ноября 1740 г. В приговоре 11 апреля 1741 г. назван «бывшим герцогом Курляндским». Герцогство возвращено ему в 1763 г. Род существующий, но утративший 28 марта / 10 апреля 1795 г. владетельные права на Курляндию (при сохранении титула). |
| 1790-1814 (с перерывами) | Герцог де Ришелье и де Фронзак (фр. duc de Richelieu et de Fronsac) 
|
Арман-Эммануэль София-Септимани де Виньеро дю Плесси герцог де Ришельё (1766—1822)) | Титулы пожалованы соответственно 26 ноября 1629 г. и в 1634 г. королём Людовиком XIII Французским кардиналу Ришелье. В 1657 г. и 1674 г. соответственно титулы перешли к его внучатому племяннику Арману-Жану де Виньеро дю Плесси, правнук которого А.-Э. дю Плесси, носивший в 1766-1788 г. титул графа де Шинон, а затем с 1788 г. - титул герцога де Фронзак[11], и наследовавший в феврале 1791 г. своему отцу как 5-й герцог де Ришельё, эмигрировал из Франции, и состоял в русской службе в 1790-1796, 1797-1800 и 1803-1814 гг. В России известен как Эммануил Осипович де Ришелье с титулом Дюк Ришелье[12]. Титул угас окончательно в 1952 г. |
| 1796-1799 | Дюк Брольо (фр. duc de Broglie) 
|
Виктор-Франсуа де Брольи 2-й герцог де Брольи (фр. Victor-François, duc de Broglie) (1718-1804) | Наследовал 22 мая 1745 г. титул своего отца, пожалованный тому в 1742 г. королём Людовиком XV Французским. Князь Священной Римской империи (1759). Эмигрировал в 1789 г. из Франции и состоял под именем Дюка Виктора-Франциска Брольо на русской службе (1796-1799) в звании генерал-фельдмаршала (с 26 октября 1797 г.). Род существующий ([www.angelfire.com/realm/gotha/gotha/broglie.html]). |
| 1808-1917 | Герцог Ольденбургский (нем. Herzog von Oldenburg) с титулованием Императорское Высочество 
|
Его Императорское Высочество Петер-Фридрих-Георг (Георгий Петрович) Герцог Ольденбургский (1784-1812) и его потомство | Постоянно проживавшие в России с 1808 г. и состоявшие на русской службе представители младшей линии Великогерцогского Ольденбургского дома. В России именовались принцами Ольденбургскими с титулованием Императорское Высочество, полученным 18 апреля 1809 г. Род угас 6 сентября 1932 г. |
| 1851-1917 | Герцог Мекленбург-Стрелицкий (нем. Herzog von Mecklenburg-Strelitz)
|
Георг-Август-Эрнест-Адольф-Карл-Людвиг Герцог Мекленбург-Стрелицкий (1824-1876) и его дети | Постоянно проживавшие в России и состоявшие с 1851 г. на русской службе представители младшей линии Великогерцогского Мекленбург-Стрелиц дома. В России именовались принцами Мекленбург-Стрелицкими. В начале XX в. двое из них (Михаил Георгиевич и его сестра Елена Георгиевна) вступили в русское подданство (см. выше). Род угас 6 декабря 1934 г. (в женском поколении 28 августа 1936 г.). |
См. также
- Список княжеских родов России
- Список графских родов Российской империи
- Список родов маркизов Российской империи
- Список баронских родов России
Напишите отзыв о статье "Список герцогских родов Российской империи"
Примечания
- ↑ Некоторые специалисты (в частности, князь К. Л. Туманов) отождествляют грузинский титул эристави с титулом герцога (Гулордава Д. А. Грузинская родовая геральдика // Гербовед. — 1998. — № 3 (29). — С. 52). Однако все пять эриставских рода, существовавших в Грузии на момент её присоединения к России (см.), в Российской империи были приравнены к князьям.
- ↑ Правители Гольштейна получили герцогский титул в 1474 г. от императора Фридриха III.
- ↑ 1 2 Долгоруков П.В. Российская родословная книга. Ч. 1. – СПб., 1854. – С. 332.
- ↑ Долгоруков П.В. Российская родословная книга. Ч. 3. – СПб., 1856. – С. 43.
- ↑ По мнению Карновича, «княжеский титул был собственно прибавочным к титулу “герцога Ижорского”» (Карнович Е.П. Родовые прозвания и титулы в России и слияние иноземцев с русскими. – СПб., 1886. – С.185).
- ↑ Карнович Е.П. Родовые прозвания и титулы в России и слияние иноземцев с русскими. – СПб., 1886. – С.185.
- ↑ Гербовник Всероссийского дворянства. Составил В. Дурасов. – Град Св. Петра, 1906.
- ↑ В январе 1917 г. фамилия Дурасов-Дураццо-Анжуйский (также без герцогского титула) была Высочайше пожалована троюродному брату В.А. Дурасова Николаю Петровичу Дурасову (1870-1940): Мы, Николай II, император Всея России и т.д., признаём и подтверждаем, что Николай Дурасов, родившийся 25 октября 1870 г. в Санкт-Петербурге... является потомком королевского дома Шарля д’Анжу, короля Неаполя, брата Людовика IX, по прямой мужской линии. Вследствие этого, мы даём наше разрешение всем его законным наследникам носить фамилии и титулы королевских домов Франции и Венгрии. Январь 1917 г. Николай II ([www.proza.ru/2008/05/28/205]).
- ↑ По данным Р.Г. Красюкова ([www.tzar-nikolai.orthodoxy.ru/ost/mnk/9.htm]) дозволение на пользование указанной фамилией в России было получено в 1915 г., а по [www.proza.ru/2008/05/28/205] - 3 октября 1916 г.
- ↑ Алексис Бримейер утверждал, что он является законным сыном В.А. Дурасова.
- ↑ Этот титул носили очевидные наследники титула герцог де Ришелье.
- ↑
В России французский эквивалент герцогского титула (дюк (фр. duc)) считался более высоким, чем собственно герцог:
[www.hrono.ru/libris/lib_a/anek18.html]
| ||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Список герцогских родов Российской империи
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.
12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
