Список гномов Средиземья

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

В легендариуме Дж. Р. Р. Толкина гномы — одна из рас, населявших вымышленную Землю, часто называемую Средиземьем, в отдалённом (от времени предисловия Хоббита) прошлом.

Данная статья представляет собой список гномов, упомянутых в произведениях Толкина, составленный в алфавитном порядке.





А

Азагхал

Азагхал (англ. Azaghâl) — король гномов-широкобрусов Белегоста в Первой Эпохе. Убит драконом Глаурунгом, которого он ранил в Нирнаэт Арноэдиад. Шлем Хадора был изначально сделан Телхаром для Азагхала.

Б

Балин

Балин (англ. Balin) — предводитель гномов, сын Фундина и старший брат Двалина. Был одним из гномов, отправившихся с Бильбо Бэггинсом и Гэндальфом в поход к Эребору, вокруг которого разворачивается действие «Хоббита».

Балин был членом отряда, собранного Торином Дубощитом, для истребления дракона Смауга и освобождения от него горного королевства Эребор. Он был единственным, о ком кроме Торина было достоверно известно, что он был там до прихода дракона. Интересно, что в «Хоббите» говорится, что в день прихода дракона он был вместе с Торином, но в соответствии с Приложением А к «Властелину Колец» в тот день Балину было только 7 лет, а Торину — 24, хотя Торин тут же отмечает что кроме Трора и Траина выжили те молодые гномы, которые из любопытства бродили вне Горы .

В начале «Хоббита» говорится, что Балин был вторым по счёту гномом, пришедшим в дом Бильбо. Первым был его брат Двалин. Оба брата играли на виоле.

Среди гномов, описанных в «Хоббите», Балин был вторым по возрасту гномом отряда после Торина, поэтому он говорил от имени отряда, когда его участников взял в плен король эльфов.

Он описан как «всегдашний дозорный» гномов: он заметил Бильбо, подходящего к «Зелёному дракону» в Байуотере, также был первым, кто увидел костёр троллей и эльфов в Лихолесье. Однако в любом случае он не мог заметить Бильбо (скрытого невидимостью от надетого Кольца Всевластья), будучи дозорным отряда после бегства от гоблинов во Мглистых горах. После этого небольшого плутовства Балин начал уважать Бильбо за его способности,так как считал себя очень внимательным. Он был единственным гномом, который согласился сопровождать Бильбо по тайному проходу к логову Смауга, а также единственный из всего отряда посещал Бильбо в Бэг Энде после его возвращения домой.

В 2989 г. Т.Э. Балин покинул Эребор и вошёл в Морию вместе с Оином, Ори, Флои, Фраром, Лони, Нали и множеством других гномов. Он обнаружил там Топор Дурина. Погиб Балин в Азанулбизаре 5 ноября 2994 г.: его застрелил орк-лучник из-за камня в тот момент, когда он смотрел в озеро Кхелед-зарам.

В «Братстве Кольца» главные герои находят могилу Балина в Зале Мазарбул. Гэндальф находит гномью книгу летописей, написанную Ори, и находит в ней запись о смерти Балина от стрелы орка.

На могиле Балина было написано рунами Даэрона на языке гномов (в русской транслитерации): «Балин Фундинул Узбад Казад-думу». Под этой записью более мелким шрифтом приводится транслитерация этой же фразы рунами Кирта, но с английского языка (который, по всей видимости, используется как вестрон): «Балин, сын Фундина, государь Мории» (англ. Balin, son of Fundin, Lord of Moria).

Бифур

Бифур (англ. Bifur) — один из двенадцати спутников Торина и Бильбо Бэггинса в походе к Эребору. Двоюродный брат Бофура и Бомбура, не является потомком Дурина. Любит малиновое варенье и яблочную шарлотку, носит жёлтый колпак и играет на кларнете. Отчаянно сопротивлялся троллям перед тем, как был пойман, а также помогал спасти Бильбо, за что и был помещен в очень неуютное место рядом с огнём. Вышел из путешествия в бочках в гораздо более сухом и менее помятом состоянии, чем остальные гномы, но всё равно после этого не мог передвигаться. Вместе со своим двоюродным братом Бомбуром чуть не был убит Смаугом, когда попал в ловушку у подножия скалы на Одинокой Горе, но был вовремя спасён.Так же у Бифура в голове торчит обломок топора.

Бомбур

Бомбур (англ. Bombur) — один из двенадцати спутников Торина и Бильбо Бэггинса в походе к Эребору. Двоюродный брат Бифура и брат Бофура, не является потомком Дурина. Бомбур — очень полный гном, и его вес постоянно создавал проблемы в походе. Имя гнома тоже подчёркивает это своей созвучностью со словом «бомба» (англ. bomb). Бомбур любит играть на барабане.

«Бедный толстый» Бомбур часто описывается как последний во всём, глупый и постоянно ошибающийся: он налетел вместе с Бифуром и Бофуром на Торина, когда они последними пришли в Бэг Энд, он последним вошёл в дом Беорна (и тем не менее раньше, чем планировалось), также он упал в Зачарованную реку после того, как его попросили идти последним. Не доверяя ни горным тропам, ни верёвкам свой немалый вес, он предпочёл остаться и охранять лагерь отряда, пока остальные взбирались на Эребор. Однако Бомбур был вынужден пользоваться верёвками, чтобы скрыться от разъярённого дракона Смауга. В нескольких ключевых эпизодах «Хоббита» Бомбур спал. После его падения в Зачарованную реку он был околдован и спал несколько дней, принудив своих отчаявшихся спутников тащить его на руках. Он также спал, когда его бочку открыли в Эсгароте и когда Бильбо обнаружил тайный вход в Эребор. Во время осады Эребора Бильбо использовал сонливость Бомбура для своей выгоды, пообещав заменить его на полуночной вахте и позволив ему поспать.

Через много лет, во «Властелине Колец» Фродо Бэггинс спрашивал о Бомбуре, будучи в Ривенделле, и получил ответ, что он так располнел, что требовались усилия шести молодых гномов, чтобы поднять его, ибо он не мог самостоятельно перейти с кровати за обеденный стол.

Борин

Борин (англ. Borin) — гном из рода Дурина, второй сын короля Наина II. Был предком Балина и Гимли, друга эльфов, входившего в Братство Кольца.

Бофур

Бофур (англ. Bofur) — один из двенадцати спутников Торина и Бильбо Бэггинса в походе к Эребору. Брат Бомбура и двоюродный брат Бифура, не является потомком Дурина. Любит пирожки с мясом и сыр к чаю, как и его двоюродный брат Бифур, носит жёлтый колпак и играет на кларнете. Перенёс путешествие в бочках гораздо лучше остальных, но всё равно после этого не мог передвигаться и не смог помочь остальным гномам выбраться на волю.

Г

Гамил Зирак

Гамил Зирак (англ. Gamil Zirak) — кузнец гномов, работавший с Телхаром в Ногроде. Гамил был великим мастером, его изделия были найдены среди сокровищ Тингола.

Гимли

Гимли, сын Глоина (англ. Gimli, son of Glóin) — гном, избранный Элрондом в качестве одного из девяти участников Братства Кольца. Он оставался с Арагорном на протяжении Войны Кольца, сражаясь при Хорнбурге, Пеларгире и на Пеленнорских Полях. Своей дружбой с Леголасом и почитанием Галадриэль заслужил прозвище Друга Эльфов.

Глоин, сын Торина

Глоин, сын Торина I (англ. Glóin, son of Thorin I) стал королём народа Дурина после смерти отца. Расширил подземелья Эред Митрин и продолжил политику переселения туда гномов из Эребора.

Глоин, сын Гроина

Глоин, сын Гроина (англ. Glóin, son of Gróin) — один из двенадцати спутников Торина и Бильбо Бэггинса в походе к Эребору. Был потомком Дурина Бессмертного и братом Оина. Его капюшон был белым. Глоин и его брат Оин были полезны в походе, так как хорошо умели разжигать огонь. Глоин и его сын Гимли были посланы в Ривенделл королём Даином II, чтобы сообщить новости об Эреборе, Мории и всё, что гномы знали о планах Саурона; они успели вовремя и попали на Совет у Элронда.

Гроин

Гроин (англ. Gróin) — сын Фарина, отец Глоина и Оина.

Грор

Грор (англ. Grór) — самый младший из сыновей короля Даина I, брат Фрора и Трора, отец Наина. Когда Трор покинул Серые горы, чтобы вернуть себе королевство Эребор, большинство гномов народа Дурина последовало за Грором в Железные Холмы, даже несмотря на то, что его брат оставался королём.

Д

Даин I

Даин I (англ. Dáin I) — сын Наина II, последний король объединённого народа Дурина. В правление Даина I продолжились нападения драконов на подземелья гномов в Эред Митрин, и сам король был убит холодным драконом в 2589 г. Т.Э. После него правителями гномов стали его сыновья Трор (основавший королевство Эребор) и Грор (управлявший гномами Железных Холмов).

Даин II Железностоп

Даин II Железностоп (англ. Dáin II Ironfoot) — потомок Грора, владыка гномов Железных Холмов. Даин присоединился к отряду своего отца в Битве при Азанулбизаре, где он убил Азога, предводителя орков. После смерти Торина в Битве Пяти Воинств Даин был провозглашён королём народа Дурина. Погиб он в Битве при Дейле, после него на трон взошёл его сын, Торин III Камнешлем.

Двалин

Двалин (англ. Dwalin) — один из двенадцати спутников Торина и Бильбо Бэггинса в походе к Эребору, сын Фундина и младший брат Балина. Двалин первым из гномов пришёл в Бэг Энд. Он носил тёмно-зелёный колпак и золотой пояс, имел синюю бороду и, как и его брат Балин, играл на виоле. Когда отряд пустился в путешествие, Двалин одолжил свой колпак и плащ Бильбо. После событий, описанных в «Хоббите», Двалин управлял Чертогами Торина в Синих горах. Он умер в 91 г. Ч.Э. в возрасте 340 лет, что считалось очень почтенным возрастом даже для гнома.

Его имя восходит к Двалину (англ. Dvalin), гному, описанному в «Поэтической Эдде» и прочей древнескандинавской мифологии.

Дис

Дис (англ. Dís) — гномья женщина, дочь Траина II и сестра Торина Дубощита. Была матерью Фили и Кили и единственной женщиной-гномом, упомянутой в анналах Средиземья (и то исключительно в связи с героической смертью своих сыновей).

Дори

Дори (англ. Dori) — один из двенадцати спутников Торина и Бильбо Бэггинса в походе к Эребору, брат Нори и Ори. Дори выпало нести Бильбо в туннелях Мглистых гор, однако Дори уронил его, и остальные гномы обвинили его в том, что он «потерял их взломщика». Позже, убегая от варгов, когда все гномы залезли на деревья, Дори спустился вниз, чтобы помочь Бильбо, который сам не смог взобраться на дерево. Когда орлы унесли гномов, Бильбо чудом спасся тем, что в последний момент уцепился за ноги Дори и в таком положении проделал головокружительный полёт.

В «Хоббите» Дори описан как «достойный малый, несмотря на его постоянное ворчание», а Торин называл его самым сильным членом отряда.

Дурин Бессмертный

Король Казад-Дума Дурин I (англ. King Durin I of Khazad-dûm), более известный как Дурин Бессмертный (англ. Durin the Deathless) — старший из семи Отцов Гномов, созданных Вала Аулэ.

Дурин II

Дурин II (англ. Durin II) — король гномов Казад-Дума.

Дурин III

Дурин III (англ. Durin III) — первый из гномьих королей, носивший Кольцо Власти (хотя прочим это было неизвестно до конца Третьей Эпохи).

Дурин IV

Дурин IV (англ. Durin IV) — король гномов Казад-Дума.

Дурин V

Дурин V (англ. Durin V) — король гномов Казад-Дума.

Дурин VI

Дурин VI (англ. Durin VI) — король гномов Казад-Дума. В его правления гномы в поисках мифрила пробудили в глубинах земли балрога, который и убил Дурина.

Дурин VII Последний

Дурин VII (англ. Durin VII) — потомок Торина III Камнешлема из народа Дурина, который был владыкой гномов Эребора и Железных Холмов в Пустошах.

И

Ибун

Ибун (англ. Ibûn) — сын Мима, один из последних гномов-карликов.

К

Кили

Кили (англ. Kíli) — один из двенадцати спутников Торина и Бильбо Бэггинса в походе к Эребору. Он и его брат Фили были сыновьями Дис, сестры Торина. Носил синий плащ и жёлтую бороду. Оба брата описаны как молодые по меркам гномов, младше остальных примерно на пятьдесят лет. У них было самое лучшее зрение, и их часто посылали на разведку или на поиски. Братья постоянно описываются как очень жизнерадостные; они единственные выбрались из бочек в Озёрном городе «с какой-никакой улыбкой на лице».

Несмотря на то, что в главе 8 «Хоббита» сказано, что Фили был младше Кили, в Приложении А к «Властелину Колец» его год рождения — 2859, а Кили — 2864. Оба брата пали в Битве Пяти Воинств, защищая их дядю Торина, и были похоронены с почестями.

Кхим

Кхим (англ. Khîm) — сын Мима, один из последних гномов-карликов. Убит Андрогом, человеком из отряда Турина.

Л

Лони

Лони (англ. Lóni) — один из гномов, пришедших в Морию с Балином. Его смерть в 2994 г. Т. Э. упомянута в Книге Мазарбул.

М

Мим

Мим (англ. Mîm) — один из последних гномов-карликов, описан в «Сильмариллионе».

Мим жил со своими двумя сыновьями у холма Амон Руд в среднем Белерианде, там он тайно хранил свои сокровища. В то время, когда Турин Турамбар был предводителем разбойников, те заметили, как сыновья Мима крадутся мимо них, неся тяжёлые мешки. Мим был пойман, а его сыновья Ибун и Кхим — обстреляны из луков.

В обмен на сохранение жизни Мим был вынужден провести разбойников в свои тайные чертоги внутри Амон Руд. Там выяснилось, что Кхим был убит стрелой, пущенной в него, и Турин раскаялся о содеянном и предложил Миму выкуп. По этой причине пещеры Мима в Амон Руд были названы Бар-эн-Данвед, Дом Выкупа. По этой причине Мим мирился с присутствием разбойников, и, хотя он никогда не любил Турина, по крайней мере начал уважать его, но не его спутников.

Когда к Амон Руд прибыл Белег Куталион, Мим рассердился: он ненавидел эльфов, особенно синдар. Тем не менее, ему пришлось мириться и с присутствием эльфа.

После того, как местонахождение убежища на Амон Руд стало известно Морготу, Миму удалось бежать, но его сын Ибун был убит орками. Белег Куталион тогда предрёк, что он примет смерть от человека из Дома Хадора. После того, как Турин убил Глаурунга, Мим пришёл в разрушенный Нарготронд и забрал себе собранные там сокровища. Однако Хурин Талион, который видел всё, что произошло с Турином, глазами Моргота, наткнулся на Мима в Нарготронде и убил его, считая гнома частично виновным в печальной судьбе Турина. В своих последних словах Мим проклял своё сокровище. Хурин же, найдя в Нарготронде Наугламир, принёс его в Дориат, что стало в итоге причиной его разрушения и смерти Тингола.

Н

Наин I

Наин I (англ. Náin I) — сын Дурина VI, восшел на престол после смерти своего отца в качестве короля Казад-Дума. Когда отец Наина был убит балрогом, Наин попытался продолжить поддерживать жизнь королевства, но сам был убит в следующем году (1981 г. Т.Э.). Остатки народа Дурина бежали из Казад-Дума, и он был переименован в Морию. После Наина королём народа Дурина стал Траин I.

Наин II

Наин II (англ. Náin II) — король народа Дурина, сын Оина. Во время правления Наина гномы мирно жили в Эред Митрин, пока не были атакованы драконами. После Наина королём стал его сын Даин I. У Наина также был младший сын Борин, от которого произошли несколько спутников Торина Дубощита, сопровождавшие его в походе к Эребору.

Наин, сын Грора

Наин, сын Грора (англ. Náin, son of Grór) — король гномов Железных Холмов, убит в Битве при Азанулбизаре, когда Азог, вождь орков, сломал ему шею. После этого королём гномов Железных Холмов стал его сын, Даин II Железностоп, который в той же битве отомстил за смерть отца, убив Азога.

Нали

Нали (англ. Náli) — один из гномов, пришедших в Морию с Балином. Его смерть в 2994 г. Т.Э. была зафиксирована в Книге Мазарбул.

Нар

Нар (англ. Nár) — спутник Трора во время его неудачной попытки повторного заселения Мории. После смерти Трора Нар принёс вести об этом его сыну, Траину II.

Нарви

Нарви (англ. Narvi) — гном из Мории, построивший её Западные Врата во Вторую Эпоху. Его имя было написано на створках Западных Врат Келебримбором, сделавшим надпись на Вратах рунами Феанора на синдарине от имени Нарви и зачаровавшим эти врата. Надпись гласила:

Im Narvi hain echant: Celebrimbor o Eregion teithant i-thiw hin. («Я, Нарви, сделал их [двери]. Келебримбор из Эрегиона написал эти знаки»).

Нори

Нори (англ. Nori) — один из двенадцати спутников Торина и Бильбо Бэггинса в походе к Эребору, брат Дори и Ори.

О

Оин, сын Глоина

Оин, сын Глоина (англ. Óin, son of Glóin) — стал королём народа Дурина после смерти отца и царствовал в 2385—2488 гг. Т.Э.

Оин, сын Гроина

Оин, сын Гроина (англ. Óin, son of Gróin) — один из двенадцати спутников Торина и Бильбо Бэггинса в походе к Эребору. Вместе со своим братом Глоином должен был разводить костры, но оба брата только переругались из-за этого задания. Оин был также одним из гномов, пришедших в Морию с Балином. Оин был убит Водным Стражем при попытке бежать через Западные Врата Мории.

Ори

Ори (англ. Ori) — один из двенадцати спутников Торина и Бильбо Бэггинса в походе к Эребору, брат Дори и Нори. Входил в отряд Балина, совершивший попытку повторного освоения Мории. Был одним из последних членов колонии Балина, убитых орками, судя по записям, внесённым им в Книгу Мазарбул перед последней безнадёжной попыткой противостояния им. Книга Мазарбул (авторство Ори было установлено Гимли по почерку) была позже найдена Братством Кольца.

Т

Телхар

Телхар (англ. Telchar) — гном из Ногрода в Синих горах. Был одним из величайших оружейников Средиземья. Среди его работ — Ангрист, Нарсил и Драконий шлем Дор-Ломина.

Торин I

Торин I (англ. Thorin I) — сын Траина I, восшедший на престол после его смерти как король Эребора и король народа Дурина. Покинул Эребор с большей частью своих подданных и переселился в Эред Митрин. После него восшёл на престол его сын Глоин.

Торин II Дубощит

Торин II Дубощит (англ. Thorin II Oakenshield) — король народа Дурина, возглавивший экспедицию по уничтожению дракона Смауга в 2941 Т.Э. Был убит в Битве Пяти Воинств.

Торин III Камнешлем

Торин III Камнешлем (англ. Thorin III Stonehelm) — сын и наследник Даина II Железностопа, короля народа Дурина, владыки гномов Эребора и Железных Холмов в Пустошах. Стал королём-под-горой, когда его отец был убит в ходе Войны Кольца в 3019 г. Т.Э. Торин III помог отстроить заново Эребор и Дейл, государство его процветало и стало верным союзником Воссоединённого королевства короля Элессара.

В ходе правления Торина Гимли привёл отряд гномов на юг, в Агларонд, где было основано новое княжество, вероятнее всего, колония народа Дурина под сюзеренитетом короля Эребора.

У Торина III был потомок, Дурин VII Последний, который, по легенде, стал последней реинкарнацией Дурина Бессмертного. Однако неясно, был ли он сыном Торина или более поздним наследником.

Траин I

Траин I (англ. Thráin I), иногда именуемый Траином Старым (англ. Thráin the Old) — сын Наина I, унаследовавший от отца трон Казад-Дума. Когда его отец был убит балрогом, также как и его дед Дурин VI до этого, Траин бежал из Казад-Дума вместе с остатками народа Дурина в Эребор, где он основал королевство в 1999 г. Т.Э. После него на престол взошёл его сын, Торин I.

Траин II

Траин II (англ. Thráin II) — отец Торина Дубощита, сын Трора. После смерти отца ушёл странствовать и был схвачен Некромантом Дол-Гулдура, где у него было отобрано последнее из Семи Колец.

Трор

Трор (англ. Thrór, годы жизни 2542−2790 Т.Э.) — король народа Дурина, сын Даина I, отец Траина II, брат Фрора и Грора. После того как дракон Смауг захватил королевство гномов Эребор Трор вместе с другими гномами скитался по северу Средиземья. И в 2790 г. отправился с гномом Наром в древнее королевство гномов Морию, где, только войдя в неё, был убит предводителем орков Азогом. Азог отрубил ему голову топором и скормил разрезанное на части тело воронам; это событие послужило началом Войны гномов и орков.

В фильме Питера Джексона «Хоббит: Нежданное путешествие» Трор, в отличие от сюжета книги, пытается отвоевать Морию у орков, но также погибает от руки орочьего предводителя Азога во время битвы.

Трор владел одним из семи колец гномов

Ф

Фарин

Фарин (англ. Farin) — сын Борина, отец Фундина и Гроина.

Фили

Фили (англ. Fíli) — один из двенадцати спутников Торина и Бильбо Бэггинса в походе к Эребору. Он и его брат Кили были сыновьями Дис, сестры Торина. Носил синий плащ, жёлтую бороду и имел длинный нос, самый длинный среди всех гномов отряда Торина. Оба брата описаны как молодые по меркам гномов, младше остальных примерно на пятьдесят лет. У них было самое лучшее зрение, и их часто посылали на разведку или на поиски. Братья постоянно описываются как очень жизнерадостные; они единственные выбрались из бочек в Озёрном городе «с какой-никакой улыбкой на лице».

Когда группа попала в бурю на Высоком Перевале во Мглистых Горах, Фили и Кили нашли пещеру, чтобы укрыться от стихии, пещера же в действительности оказалась тайным входом в логово орков.

В Лихолесье Фили притянул лодку с дальнего берега Заколдованной Реки. В лодке не было вёсел, и Фили пришла идея перетянуть лодку туда и обратно через реку при помощи веревки и крюка.

Фили стал первым гномом, которого освободил Бильбо Бэггинс из паутины Больших Пауков. После битвы с пауками был вынужден отрезать большую часть своей бороды, поскольку она вся была покрыта паутиной.

К Одинокой Горе Фили пошёл с Балином, Бильбо и Кили для исследования Передней Двери. Фили и Кили пошли с Бильбо, когда он обнаружил тайный вход в Гору. Во время Битвы Пяти Воинств погиб (как и его брат Кили и дядя Торин Дубощит).

Несмотря на то, что в главе 8 «Хоббита» сказано, что Фили был младше Кили, в Приложении А к «Властелину Колец» его год рождения — 2859, а Кили — 2864. Оба брата пали в Битве Пяти Воинств.

Флои

Флои (англ. Flói) — один из гномов, пришедших в Морию с Балином. Флои был убит в 2989 г. Т.Э. орком-лучником, сам убив до этого великого предводителя орков. Похоронен у озера Кхелед-зарам в долине Азанулбизар. Его смерть упомянута в Книге Мазарбул.

Фрар

Фрар (англ. Frár) — один из гномов, пришедших в Морию с Балином. Его смерть в 2994 г. Т.Э. во время защиты Морийского моста упомянута в Книге Мазарбул.

Фрерин

Фрерин (англ. Frerin) — второй сын Траина II, младший брат Торина Дубощита. Погиб в молодости в битве при Азанулбизаре, ключевой битве Войны гномов и орков, под Восточными Вратами Казад-Дума.

Фрор

Фрор (англ. Frór) — гном из династии Дурина, убитый драконом вместе со своим отцом Даином I в Серых горах. Трон правителя народа Дурина после его смерти перешёл к его брату Трору, основавшему королевство Эребор. Однако большая часть гномов народа Дурина не стала жить в Эреборе, а последовала за братом Фрора, Грором, в Железные Холмы.

Фундин

Фундин (англ. Fundin) — сын Фарина, брат Гроина, отец Балина и Двалина, двух спутников Торина Дубощита в походе к Эребору. Фундин был убит под Восточными Вратами Мории в решающей Битве при Азанулбизаре в ходе Войны гномов и орков. После битвы все тела павших гномов их родичи освободили от оружия и брони и сожгли на дровяных кострах, в том числе и тело Фундина.

Напишите отзыв о статье "Список гномов Средиземья"

Примечания

Отрывок, характеризующий Список гномов Средиземья

– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.